Страница 25 из 57
— Намного дешевле настоящего. Его же каждый более-менее серьезный маг сделать может. Кстати, опалит — имперская разработка. В свое время он стоил примерно одинаково с настоящим опалом, но потом его научились делать в больших количествах, и цена на него упала. Да и отличить его легко. — Амальт подошел к стенду и взял одного из гвардейцев. — Видите его цвет? А теперь посмотрите на свет, внутри как будто трещинки идут. Это и есть отличительная черта опалита. У нового они практически не видны, но чем старше опалит, тем лучше они заметны. Этим фигуркам, судя по всему, лет шестьсот-семьсот.
— Значит, они дорогие?
— Как историческая или коллекционная ценность — безусловно. Я хоть и не знаток, но от отца многому поневоле научился. Если постараться, то тысяч за пять их продать можно. С ходу за четыре пятьсот возьмут.
— Неплохо так, — присвистнула девочка. Она отыскала описание экспоната. — «Солдаты императорской гвардии Рорнери, судя по вооружению, время их изготовления относится к династии Аруров».
— Ну, не так и сильно ошибся, — отозвался на эти данные Амальт. — Аруры правили империей сто пятьдесят лет. Значит, их изготовили либо в двенадцатом веке, либо в тринадцатом, то есть гвардейцам где-то восемьсот лет.
— «Куплено у проходящего каравана по случаю за три тысячи шестьсот дежей», — закончила чтение Наташа.
— Отец всегда умел делать дела, хотя порой и терял голову от своего увлечения. Но тут он все-таки в плюсе — если продать, то выигрыш получается примерно полторы тысячи.
Наташа достала лупу и изучила описание экспоната. Потом предыдущего. Протянула папку и лупу Амальту.
— Посмотрите, вам ничего не кажется странным?
Амальт первым делом осмотрел лупу.
— Отцовская?
— Да. Из спальни. Вы не возражаете?
— Нет, — юноша грустно улыбнулся. — Отцу она уже без надобности. — Он склонился над записью. — Чернила кажутся более свежими по сравнению с чернилами в записи о следующем экспонате, но как раз в этом нет ничего необычного. У отца вечно не хватало времени, и он часто вставлял описание уже позже. Делал заметки на листках, а потом аккуратно заносил их в свой каталог.
Наташа задумчиво кивнула. Потом снова принялась рассматривать каталог через лупу.
— Возможно, — пробормотала она. — Только я знаете чего не понимаю? Почему вы не продадите хотя бы часть коллекции отца? Вот вам и деньги на выплаты.
Амальт усмехнулся:
— Госпожа Наташа, как вы думаете, какую сумму составляют выплаты?
— Гм… Вроде тысяча — ежегодный взнос на нобилитет.
— Верно. А кроме него, счета за дом и возвращение кредита, который брал отец для организации собственного каравана. Собранные отцом специально для выплаты этого долга деньги пропали вместе с остальными.
— Э-э-э… Я не помню, чтобы Горт говорил об этом. И большая сумма?
— А зачем он бы стал говорить? Он же вам сказал про крайний срок. А сумма примерно сорок восемь тысяч. Боюсь, вся коллекция отца столько не стоит. Но даже если и стоит — продать ее быстро невозможно. Если же вовремя не заплатить, то пойдут уже проценты. Очень большие проценты. И кредит потом получить будет для нас практически невозможно.
Наташа присвистнула:
— Горт должен был мне об этом сказать…
— И чем вы тут занимаетесь? Амальт! Я думал, вы будете искать наследство, а вы коллекцией отца занялись?
Наташа поспешно закрыла каталог, Амальт спрятал в шкаф все папки.
— Извините, но коллекция вашего отца очень интересная. Она потрясающая.
Горт наградил девочку свирепым взглядом.
— Вы здесь не для того, чтобы коллекцию отца изучать! Вы должны наследство искать! И только в случае успеха у вас есть возможность вернуться домой!
Наташа покраснела.
— Мне она помогла…
— Может, тогда вы скажете, где искать драгоценности? Нет? Значит, вы тут не тем занимаетесь. Амальт, выйди! Ничего доверить нельзя!
Амальт поспешно исчез, а Наташа начала изучать кабинет под сверлящим взглядом старшего наследника. При таком присмотре чувствовала она себя не очень — понимала, что виновата, увлеклась коллекцией. Но ведь и правда интересно! Она села за стол, закрыла глаза, представив, как чувствовал себя здесь прошлый хозяин. Заодно и от взгляда Горта избавилась.
— Скажите, а чем зарабатывал ваш отец?
— Вложениями, — нехотя отозвался Горт, наконец, перестав на нее смотреть как на врага народа. — Инвестировал купцам для покупки товаров, долевое участие в сделках, еще играл на бирже.
— А как же тогда он вывел все деньги? — удивилась Наташа. — Ведь если он участвовал в сделках, то не мог просто забрать их. Или я чего-то не понимаю?
— Вывел те, которые сумел, пусть и с потерями. А остальные… Ну, выведем, все равно не хватит на выплаты. К тому же вывести мы их сможем с потерями процентов тридцати, если заберем деньги из дела раньше определенного срока, а к тому времени, как эти вложения начнут приносить серьезную прибыль, мы вынуждены будем объявить о банкротстве. Краткосрочные же вложение он продал сразу — для этого много времени не надо, тем более у отца были хорошие связи, и найти покупателя ему было не трудно.
— А вы нашли этих покупателей?
— Да. Несколько ближайших друзей отца. Отец славился своим умением предвидеть, потому все его доли в делах были выкуплены охотно, тем более он продавал их на пять процентов дешевле.
— И никто не удивился?
— Удивились, конечно, но когда речь идёт о таких прибылях, лишних вопросов стараются не задавать. Я пробовал оспорить сделку, но бесполезно, отец хорошо подстраховался. Все настолько законно, что даже тошно. Да даже если бы я выиграл суд — пришлось бы возвращать деньги, а их и нет, так что этот шаг уже от отчаяния был.
Горт вдруг опустился в кресло для гостей и устало потер лицо.
— Последнюю неделю и не спал почти. Ты вот что, прости, если нагрубил сильно. Устал очень.
Наташа очень удивилась этой смене настроения. Теперь, когда Горт сбросил маску богатого наследника одной из знатнейших семей республики, перед ней сидел смертельно уставший человек, который уже потерял надежду избежать краха, и перед которым маячила перспектива потери семейного состояния. Девочка непроизвольно подошла к нему и положила руку на плечо.
— Да найдем мы это наследство. Вот честное слово! Я очень постараюсь!
Горт резко встал. На лице снова маска невозмутимой надменности.
— Да уж, постарайся!
Но эта его холодность уже не обманула девочку и она невольно улыбнулась.