Страница 45 из 121
— Ну-у-у… мрачновато. Почти как в музее. Помнится с классом нас возили в один замок на экскурсию. Спускались и в комнату пыток. Там, конечно, ею лет двести не пользовались, но инструменты похожи, да… похожи…
— На экскурсию? Лет двести?
— Ну да. Типа вот, дети, смотрите какие наши предки были жестокие, какое суровое время было.
Похоже, барон растерялся. Дарку-то что, он привык, сейчас тоже всё как бесплатный цирк аомспринимает.
— Но двести лет?
— Ну да. Но если говорить про мою родину… — Наташа задумалась. — Что там нам говорили на истории? Ну да, восемнадцатый век. Тайная канцелярия была упразднена в середине века. Потом была отменена смертная казнь… Потом… может кого-то и пытали, но я не слышала. И все, в общем. Такое вот, — она показала пальцем на стол с шипами, — больше не применялось. Как раз лет двести и есть.
— И как же у вас обходятся?
— У нас считается, что вот это вот всё не только бесполезно, но даже вредно. Если, конечно, вы хотите получить результат, а не галочку поставить. Чтобы о чем-то спрашивать, надо как минимум знать половину ответа. Иначе… — Наташа остановилась около веревки, тянущейся через крюк на потолоке к вороту у стены. — Это ведь дыба? Если меня подвесят на этой штуке, я признаюсь в чем угодно. И какая вот вам, как представителю организации по защите империи, от этого польза? К раскрытию заговора не приблизились… Да даже если бы я участвовала, я могла бы такого наговорить… Или вот, начну сдавать как сообщников преданных империи людей, чтобы облегчить заговорщикам работу.
Барон Тотлен даже растерялся и как-то беспомощно посмотрел на мрачного Арольда.
— Обычно спрашивают несколько человек и сравнивают их показания.
— Я не буду спорить, но я бы, например, заранее согласовала с сообщниками, о чем говорить в случае ареста.
— И что, у вас совсем не пытают?
— Как вам сказать… — Девочка остановилась перед столом с разложенными на нем инструментами. — На войне… а вот в той работе, что занимался мой отец… как я говорила, такими средствами можно получить любые признания, а потому запрещены законом и любве сведения, добытые таким образом, судом не принимаются. Вину человека нужно доказывать, а не выбивать.
— И что, совсем-совсем никак?
— Было бы желание… Если бы все люди были законопослушны…
— А… почему тогда?
— Потому что люди, — Наташа перестала изучать все вокруг и направилась к столу в углу, за которым, скорее всего, сидел писарь и вел протокол допроса. — В любой структуре всегда возникает вопрос оценки работы. Может работники там вообще ничего не делают? Какие оценки могут быть у тех, кто борется с преступностью? Смотрят количество совершенных преступлений — это ведь не утаишь, все регистрируется. Потом смотрят количество раскрытых. И если это количество сильно меньше количества совершенных, то руководство наверху вполне может задуматься по праву ли занимает свое место руководитель этой организации. С другой стороны, если раскрываемость хорошая, то тут и премия, и почет, в перспективе повышение в должности. Кто-то может и не устоять.
— И тогда…
— Такого точно нет. Но не стоит сомневаться в сообразительности людей, особенно в плане разрушений. Не буду перечислять те способы, которые позволяют заставить человека говорить что нужно и не оставить на теле никаких следов, чтобы невозможно было доказать применение силы. Иначе такой проныра сам сядет и надолго.
— А вы их знаете?
— Не то чтобы очень хотелось это знать, но да, знаю.
— Потому вам тут не страшно?
— Страшно? Ну я воспринимаю это как экскурсию. В том замке тоже так было. Так и тут. Следов крови нет, хорошо убираете. Остальное… ну экспонаты в музее… только более новые. Так когда графа-то приведут?
— Ждут команды, — сообщил барон, слегка растерянно.
— Ну так давайте… И да, принесите еще скамью — ему же надо где-то сесть. Я за столом устроюсь, на другой стороне скамью поставьте… хотя лучше стул.
— У нас в соседнем кабинете есть старые стулья. Они крепкие еще, просто пока не определились куда поставить, — вмешался Арольд.
— Давайте. А вы барон… я бы хотела наедине с графом поговорить. Даже Дарка тут не будет.
— Но…
— Полагаете нападет?
— Нет, но…
— Барон, вот серьезно, какие могут быть возражения? Пытать я его тут не собираюсь, так что помощник мне не нужен… Кстати, вроде как дворян запрещено пытать, нет?
— Если дело не касается измены или мятежа.
— У нас тут измена или мятеж? Ну вот. А Дарк побудет за дверью, если что, придет мне на помощь. Хотите с ним постоять?
— Я понял. Тогда займусь проверкой работы этого отделения, Меня еще негласно с ревизией сюда отправили. Полагаю Арольд вам тут поможет.
Наташа проводила взглядом ушедшего барона.
— Как тебе представление? — поинтересовалась она, не поворачиваясь.
— Ты про провести беседу с графом в пыточной? Думаешь, специально Айрон это организовал?
— Не Айрон, — покачала головой Наташа. — Эта идея целиком принадлежит барону Тотлену. Только я никак не пойму зачем.
— Барон? Зачем ему?
— Кто бы знал… кто бы знал…
— Но почему ты так решила?
— Из-за его реакции. Он наблюдал за мной. Внимательно наблюдал, когда я входила сюда. Он точно знал, что за этой дверью. И когда я стала тут все осматривать, он растерялся. Видно, другой реакции ждал от меня.
— И какой же?
Наташа повернулась к нему.
— Ну какой может быть реакция у молодой девушки из хорошей семьи при виде всего этого ужаса? Чего-то барон хотел этим добиться. Зачем-то ему нужно было выбить меня из колеи.
— Так ты поэтому постаралась держать себя в руках?
— Я не старалась, Дарк. Для меня все это действительно всего лишь музейные экспонаты. Умом я понимаю для чего это все нужно и что тут происходит, но сердцем не воспринимаю. Я действительно считаю пытки в расследовании преступлений совершенно бесполезной вещью. Если не знаешь кто виноват, они не помогут. Если предполагаешь — тоже. А если знаешь — зачем?
В камеру вошел Арольд, таща за спинку стул. Наташа рукой указала куда его поставить, сама обошла стол и уселась на место писаря. Поерзала, устраиваясь поудобнее, достала из сумки тетрадь и карандаш.
— Что ж, пора нам поговорить с нашим подозреваемым. Арольд, будьте добры, пригласите графа. Он же тут недалеко?
— Я велел перевести его в соседнюю камеру. В неё всегда сажают тех, кто ожидает допроса.