Большие каникулы

— Завязала, — говорит. — Навек завязала.

Семка погрозил ей пальцем.

— Ну если обманешь нас, тетенька, мы к этому ещё вернемся, так и знай.

Напугали мы ее крепко. Может быть, и правда, не будет она больше заниматься таким злом.

— Смотри, тётенька, мы это запомним, — сказал Семка.

— Не сомневайтесь. Я тоже все запомнила.

Так мы и расстались с ней. Вечером, за ужином, я дома рассказал папе все подробно. Мама все слышала и погрозила мне:

— Суешь свой нос куда не надо.

Папа ходил по комнате, скрестив на груди руки, о чем-то думал. Остановился напротив мамы.

— Нос у него нормальный, чуть-чуть курносый. Но это не беда.

Разговор происходил при мне, и я понял, что мне следует уйти. Из другой комнаты мне было слышно, о чем они говорили. Мама очень сердилась:

— Подумать только, мы здесь живем без году неделя, а у Андрея каждый день события. А ты спокоен.

— Кто тебе сказал, что я спокоен? Ему тринадцать лет — спокойным быть нельзя. Только не жури его. Сломать характер легко.

— Андрей, войди! — послышался папин голос.

Я вошел.

— Только не говори, что не подслушивал.

— Я не подслушивал, но вы говорили так громко, и я все слышал.

Мама просила меня поутихомириться. Я не обещал, но сказал:

— А почему же втолковывают всем нам: «Не проходите мимо!» Это что же, для красного словца?

Ну пока все, ребята.

А. Костров.

Семка выручил

Здравствуйте, ребята! Видите, стихами больше не пишу, я вас хорошо понял: «Не в свои сани не садись». Иван, ты спрашиваешь, как зовут скрипачку? Да никак. Она мне не сказала, а я напрашиваться не стал. Письмо прерываю… За мной пришли ребята купаться. На речку двинемся. Гошка на велосипеде примчался, значит, по очереди ехать будем, если, конечно, Гошка нам разрешит.

Мама крикнула мне вслед:

— Возьми плавки! Они уже высохли.

Я отмахнулся:

— Зачем, плавки? Обойдусь трусами.

Кеды свои я снял и нес в руках. Пыль на дороге была уже горячей, и стало припекать. Я перешел на обочину и пошел по траве. Мы вышли за дворы к водокачке, и вдруг… перед нами в красненьком сарафане, как из-под земли, предстала скрипачка. Вот не ожидал! Я поравнялся с Семеном и шепнул:

— Я домой побегу, плавки возьму.

— Но трусы-то на тебе?

— А как же, — удивился я его вопросу.

— Тогда пошли! Что-нибудь придумаем.

Скрипачка подскочила к нам, веселая такая, и спрашивает:

— Ребята, вы купаться? Я тоже. Можно с вами?

Гошка ответил:

— Воды не убудет, топай!

Вилен толкнул меня вперед.

— Знакомься, Андрей! Это наше: «до-ре-ми» — Олеська Капралова, дочка главного врача нашей больницы.

— А я уже его знаю. Он у нас на днях сирени в саду хотел наломать.

«Вот врет!» — подумал я, но сказал:

— Неправда, у нас своя сирень под окном растет. Зачем мне чужая?

Олеся усмехнулась, посмотрела на Гошку.

— Груши доже у всех в саду свои есть, а вот Гошка у соседа их рвет. У соседа они, наверное, вкуснее.

— Что ты болтаешь? — возмутился Гошка. — Никто не рвет.

— А Лопушенко Игнат Васильевич кого крапивой хлестал?

Вилен положил Гошке руку на плечо и сказал:

— Он его не хлестал, он из него пыль выбивал, верно, Гошка?

Гошка, нахмурил брови, оттолкнул Вилена, вскочил на свой велосипед и поехал вперед. Я время от времени поглядывал на Олесю и ничего заносчивого в ней не заметил.

С одной стороны, хорошо, что Олеся как-то неожиданно примкнула к нам, а с другой стороны, я ведь плавки забыл. Что буду делать? Трусы у меня ситцевые, широкие. Такие сейчас и не носят. Но я же не знал, что встретится Олеся.

На берегу все разделись и пошли к реке, а я под кустик — в холодок. Не удалось мне показать ни брасс, ни баттерфляй. Но ничего, зато я можжевеловый куст нашел и стал вырезать палочку. У меня в кармане было увеличительное стекло, я выжег на палочке «Олеся», не знаю зачем. Жарко сидеть у реки и не искупаться. Интересно, что думает Олеся? Наверное, думает, что я не умею плавать. Пусть думает. Время летнее, я еще успею показать ей, на что я способен. Сижу строгаю палочку. Вспотел даже затылок. Семен поглядывал в мою сторону. Взгляд у него был сочувствующий. Он подошел ко мне и тихо сказал:

— Хочешь, я тебе свои плавки отдам, а сам вместо тебя посижу? Мне уже не хочется купаться. Мои плавки тебе подойдут.

Я сказал Семке, что сегодня купаться не буду.

— А то, пожалуйста, бери. У меня хорошие плавки, на них даже маки цветут. Ни у кого таких нет. У нас в сельпо продавались: — Пока мы шептались с Сёменом, к нам подбежала Олеся, схватила меня за руку и потянула к реке.

— Идем, москвич! Или боишься утонуть?

— Кто боится? Он? — возмутился Семен. — Да Андрей лучше нас всех плавает. Просто он… Трусы не взял, если хочешь знать.

Семкины слова словно кипятком меня ошпарили.

— Ты чего болтаешь, Семен?!

Олеся, как тогда в саду, залилась хохотом:

— Тогда сиди, соната фу мажор, — сказала она и побежала к воде.

— Ну и удружил ты мне, Семка. Лучше бы я тебе не говорил про трусы.

— А чего же она: «Боишься утонуть?»

Пошли мы с Семкой подальше, где густые заросли, и поменялись трусами. После чего я шел к реке смело.

Я нырял, плавал баттерфляем, кролем, брассом. В общем, показал, что кунцевские кое-что умеют. На обратном пути Олеся попросила у меня палочку. Я с удовольствием подарил ей палочку.

— Хорошенькая, — сказала Олеся И стала ею по лопухам дубасить. Босоножки свои она несла в руках и чуточку прихрамывала (наверное, на колючку наступила). А еще я заметил у нее на подбородке розовое пятнышко: Я тихонько спросил у Семена:

— Она ударилась?

— Нет, — шепотом ответил Семен, — это от скрипки мозоль.

Гошка с Виленом шли чуть впереди и о чем-то разговаривали.

Ну вот, на сегодня все…

Привет вам.

А. Костров.

Сельмаг

Как поживаете, городские жители, Юрка Хлебников и Иван Гусев? Вот и еще один день каникул наступил. Что принесет он нам?

Иван, ты мне писал, что Юрка по телевидению выступал. Как это я проглядел? Юрка теперь небось нос кверху задерет. Ну пусть задирает, а мы вешалку из его носа сделаем. Что, трудно вам было написать об этом? Я бы ребят пригласил, посидели бы у телевизора, послушали бы, как он там в хоре на весь Советский Союз ноты длинные вытягивает. Я вам обо всем пишу, а вы утаиваете. Ладно, я вам это припомню.

Иван, скажи Юрке, что он мне надоел со своими вопросами про ПШИК-1. Делать его осталось немного. Вот только достану плоскостные и транзисторные диоды, несколько полупроводников, мультивибратор — и тогда все, чудо к нам придет на своих ножках. Если вы сумеете где-нибудь достать эти детали, то напишите мне — здорово облегчите дело. А не достанете, ничего, обойдусь. Что-нибудь придумаю самостоятельно. Безвыходных положений не бывает.

Иван, ты просишь расшифровать слово «полиглот». Это дело несложное — в иностранном словаре говорится: полиглот — это значит «многоязычный». Вот и мой аппарат будет многоязычным чудом. Мы с ним еще наделаем шороху!

Ребята, вы спрашиваете меня, что стало с теткой-самогонщицей? Мы иногда встречаем ее, но редко. При встрече она отворачивается и платком физиономию от нас закрывает. Не хочется ей нас видеть. Теперь она, наверное, всех нас считает своими врагами. «Тромболифтит» у нее, по-видимому, прошел. Ха-ха! А ну ее, эту тетку. Лучше я вам про сельмаг расскажу.

Мы тут с ребятами воздушного змея задумали смастерить. Возле магазина есть небольшой дворик, там мы и бумагу раздобыли. Шли мы по улице и завернули в этот дворик посмотреть; что там находится. Смотрим, чья-то свинья с поросятами расхаживает по двору. Хрюкает, из бумаги макулатуру делает. Поросята пятачками под сельмаг подкапываются. По всему двору бочки разные разбросаны, от селедочных разносится такой запах — хоть помирай. От капустных тоже затхлостью несет. Разные бочки валяются: и из-под масла, и из-под повидла. Семка долго глядел на бочку из-под повидла, потом нашел щепку и давай со стенок соскребать остатки и в рот запихивать. Когда я увидел это, у меня даже мурашки по спине пошли. «Ты что, с ума сошел? — спрашиваю. — Посмотри, сколько мух там ползает!» А он губы ладонью вытирает и говорит: «Вкусно зато».