Страница 14 из 16
Вертя головой, я вглядывался в горизонт, однако он был пуст. Через минуту пришлось признать: я один посреди пустыни, без крова, еды и воды. И даже без фасолевой похлебки, пусть и слегка горьковатой.
При этой мысли меня пронзила догадка: это было подстроено! Унтий наверняка знал мой класс, сообразил, что с голодухи я попробую в инвизе стянуть жратву. И специально оставил немного похлебки, подсыпав в нее что-то усыпляющее. Иначе я не могу объяснить, почему так быстро вырубился и не проснулся, когда караван уходил.
Похоже, все так и было. Именно поэтому Виссон, едва услышав звук хрустнувшего сучка (который наверняка Унтий сам и подложил), отошел от костра. Меня поставили в такие условия, что я был вынужден пойти на воровство, и за него же и наказали. Тест на психологическую стойкость. Круто, че...
Я в который раз посмотрел на небо. Интересно, Арсений сейчас подглядывает за мной или забил? Как бы то ни было, нужно что-то делать. Примерное направление, в котором шел караван, я помню, в пути посматривал на карту. Северо-восток. Пойду туда.
И я пошел, утопая в песке и сжимая в руке тряпицу с оставшимися деньгами. Странно, но торговцы их не забрали. Походу, хотели показать, что они не воры, как я.
Покидая место ночевки, я не питал никаких иллюзий. Дураку ясно, что раньше окочурюсь без воды и еды, чем дойду до города. Придется подыхать, возрождаться и снова идти. И так не один раз. А вот смысла оставаться на месте не было. В конце концов, когда-то пустыня должна кончиться. Поэтому я шел и шел, поначалу довольно легко. Но с каждым шагом идти становилось все труднее. Жажда быстро росла, в животе урчало от голода, но самым страшным было солнце. Оно палило, как сумасшедшее, и скоро успокоившаяся за ночь кожа снова стала зудеть.
А потом начался ад. Иссушенное горло с трудом пропускало горячий воздух, обезвоженные легкие хрипели и отказывались работать. Голова кружилась, губы пересохли и потрескались, на лице и руках появились водянистые волдыри. Мне все труднее было переставлять непослушные ноги. Пот, первые полчаса пути струившийся по спине, высох; теперь от жары не было даже такого спасения.
Сволочь ты, Арсений! Сволочь! Гад! Ненавижу!
Идти нормально я уже не мог, лишь волочил ноги, словно инвалид. Но затуманенный разум не позволял останавливаться. С угасающей надеждой я то и дело поглядывал на горизонт, но ничего, кроме песка, не замечал. А может, уже и не мог: глаза распухли и не позволяли видеть нормально.
Полоска жажды в интерфейсе угрожающе замигала красным. Восемьдесят пять процентов. Через минуту ноги подогнулись, и я упал.
Не останавливаться! Вперед!
Приподнявшись, я пополз. Но тут же свалился снова: песок царапал обгоревшую кожу, словно наждак. Нет уж, если двигаться дальше, то только стоя.
Медленно встав, я сумел сделать несколько шагов и снова свалился. Ноги дрожали, не в силах удерживать вес тела.
Девяносто процентов.
Запрокинув голову к небу, я, как помешанный, заорал:
— Хочешь, чтоб я сдох, да, дядюшка? Да плевать мне на тебя!
Но мне только хотелось орать. А на деле из ходившей ходуном груди вырвался лишь глухой хрип. Он отнял у меня последние силы. Тяжело дыша, я распластался на песке, молясь только об одном: скорее, скорее.
Девяносто пять.
Живот разрывался от боли, легкие обжигало при каждом прерывистом вздохе, в глазах стояла кровавая пелена, из волдырей сочилась мерзкая жидкость. Уже ничего не соображая, я тупо повторял про себя: «Скорее! Скорее!»
В один миг все невыносимые ощущения исчезли. Меня затопила волна облегчения, но где-то на краю сознания его отравляла мысль: сейчас я воскресну, и все начнется заново. Сколько раз предстоит пережить этот ад, прежде чем я пересеку пустыню?
Я лежал с закрытыми глазами, готовясь вновь почувствовать все то, что испытал вчера после смерти. И не ошибся: едва система возродила меня, накатила жуткая слабость и головная боль. Ничего, справлюсь.
— Мужики, Гермес вернулся!
В этом крике была такая хищная радость, что я замер. Распахнул глаза и увидел, что ко мне несется толпа народа. Мне хватило секунды, чтобы понять: я возродился не в пустыне, а на жемчужной ферме.