Этой ночью шел снег

Алексей Рябчиков

Этой ночью шел снег

0.

– Я сделаю это сегодня утром!

– Где?

– По адресу, который ты мне дал.

1.

Холодно, и жутко трясет, но хорошо, что не воняет, как это обычно бывает в последней электричке в город. В окнах проплывает вокзал, величественный и мерзкий – каждому свой. Город тоже каждому свой, одному – это путь в будущее, другому – в прошлое. Я еду в прошлое.

Электричка дергается и замирает, открываются двери, и я спрыгиваю на перрон.

Снег. Валит снег, как я это люблю. Сквозь снежную стену смотрю на цифровые часы вокзала.

22:00.

Надо же, пришла вовремя. У меня еще есть … Так два часа до полуночи плюс семь. Девять часов. Как раз хватит, хотя, наверное, и много для такого мелкого дела. Еще нужно кое-куда заглянуть.

Я поднимаюсь по ступенькам, ноги вязнут в снегу, идти тяжело. Конечно же, кому придет на ум чистить снег на самом проходном месте крупного сибирского города?! Снег-то растает сам по себе, а вот выделенные средства на его чистку можно списать в свой карман. А еще говорят, что деньги не растут из воздуха.

От такой физкультуры тянет закурить, а где сигарета, там и кофе. Помните же фильм «Кофе и Сигареты» Джармуша? Они просто болтают за кофе весь фильм, а я получил кайф от просмотра. От воспоминаний хочется кофе еще сильнее.

Два года я его не пил.

Аня заставила бросить меня эту привычку действенным и простым способом. Я измерил давление, а потом попил кофе и снова измерил. Повысилось.

– А прикинь, – сказала она тогда, – на сколько повысится давление, если ты семь или восемь раз за день попьешь кофе. Ты вынуждаешь свой организм работать на пределе. Ради меня не пей кофе. Ладно? Я не хочу тебя потерять…

А я ее потерял ровно год назад в этот самый день в этом самом городе. Чертов псих сбил ее на пешеходном переходе и умчался.…

Стоп! Хватит! Не хватало мне еще расплакаться и привлечь внимание ментов, разгуливающих по вокзалу. Им же только и надо, что докопаться до кого-нибудь и напугать. А у меня кое-что есть во внутреннем кармане куртки. Кое-что, что им явно не понравится. Пистолет марки «Макаров» с шестью пулями.

Я захожу на вокзал. Народу почти нет, двое полицейских бродят по периметру. Они даже не смотрят на меня, а мне кажется, что я покраснел. Я привлекаю к себе внимание…. Я ускоряю шаг, главное, не побежать, надо просто быстро идти. Вот она – заветная дверь с надписью «EXIT», я ее толкаю, и вот уже улица и снег, тут спокойнее.

Город… Уже не слышно его шума, он почти спит, дремлет. Даже таксисты разъехались.

Но мне они неинтересны, в этот день я буду гулять, а утром встречу ее…

Мое внимание привлекает яркая вывеска «Посидим, поедим». Вывеска очень яркая, а внутри – дешевая забегаловка, в которой воняет горелым маслом. Почему никто не делает наоборот, ведь это логично. Готовить вкусную еду с приятным запахом, а вывеску можно совсем не делать, и так люди будут идти.

Продавец стоит ко мне спиной и делает шаурму, мое внимание привлекает человек, сидящий за стойкой. Он смотрит в окно и что-то пишет в блокноте.

Мой пристальный взгляд заставляет его повернуть ко мне голову. Он улыбается.

– Не советую вам тут есть, – предупреждает он.

– А вы? Вы же тут едите!

– Я да, но мне надо.

– В каком смысле?

– Я художник, я рисую картину про людей и город. Я пожру тут, потом выпью пиво и пойду рисовать.

– Зачем?

– Зачем рисовать?

– Не-е-т. Зачем жрать тут, если не советуете.

– Я рисую музыканта, который сидит на вокзале и ждет свою возлюбленную. Он поет ей песню про любовь, а она не придет, потому что до этого он ее прогнал. Мне надо чувствовать его боль, но я не могу просто так чувствовать его боль. От этой еды болит желудок, меня тошнит, так я приближаюсь к его боли.

– А почему бы просто не отрезать себе палец? – вылетает у меня.

– Эту идею я придержу для другого раза, когда буду писать про мертвого человека.

Ему подают шаурму, а я покупаю обычный кофе и пачку сигарет «Mallboro». Я всегда курил только их, во всем виноват фильм, а точнее, фильм «Харли Дэвидсон и Ковбой Мальборо».

Я делаю глоток. Кофе горький и сладкий. Выхожу на улицу и закуриваю. Выдыхая дым, не чувствую ничего. Обычно в фильмах в такие моменты герой чувствует облегчение, а я ничего.

Я направляюсь в сторону моста, мне нужно попасть на другую сторону города… Я возвращаюсь домой… Делаю вид, что возвращаюсь.

Затяжка. Глоток кофе.

Ко мне навстречу быстрым шагом движется толстый мент. Что такое?

Он увидел пистолет? Бля! Может, не ко мне.

Я оборачиваюсь. Сзади никого. Значит, ко мне.

Остановиться – единственный вариант, что я и делаю, при этом еще приопускаю руку с сигаретой, чтобы сразу выхватить пистолет. Стрелять в голову? А смогу ли я выстрелить?

– Потушите сигарету! – говорит он мне, тяжело дыша.

И все, только из-за этого и бежал?!

Я бросаю взгляд по сторонам. Урны нет. Тогда просто кидаю сигарету в стакан с кофе.

– Новые тупые правила, – добавляет он.

Я с облегчением улыбаюсь.

– Раньше мы преступников ловили. А теперь у нас преступники все. Поскорей бы пенсия, – он усмехается.

Я киваю головой и шагаю дальше. Как назло, хочется курить и кофе.

Выбрасываю стакан в урну, останавливаюсь. Самое время воткнуть наушники. Если что, я всеяден в плане музыки. Люблю Касту, GUFа, Порнофильмы, Анаконду, Нойза, ДДТ. Но сейчас я включаю Шуберта.

Вы только представьте: сильный снег, яркий серый город, редкие машины, а в ушах играет скрипка. Божественное ощущение. Но я себя не чувствую Богом, может, только Данилой Багровым … Хе, и как я раньше верил всему, что он говорит с экрана. С возрастом ничего не меняется, это точно. Все меняется со знанием. Жаль, что это мало кто понимает, и я в их числе.

Ноги вязнут в снегу.

Год назад была такая же погода?

По-моему, снега было меньше. В такой снег я бы не проехал по проселочной трассе. Да, точно было холоднее, а снега меньше, город вроде лучше.

2.

Я помню то утро, но я до сих пор не понимаю, как я мог на нее так сорваться.

Я помню, что открыл глаза от звонка будильника и подумал:

«А на хера мне это все надо?» Имея в виду работу за 20000.

И эта мысль вертелась в голове до утреннего этапа кухни, где я не стал ничего есть: ныл желудок. Я лишь налил себе Пуэр. Я думал, что он поднимет мне настроение, но каждый глоток был гвоздем в крышку гроба моего настроения: «Что дальше?», «Зачем мне это?», «Чем все закончится и когда?»

Именно в этот момент на кухню вошла вечно улыбающаяся и счастливая Аня, в черной форменной юбке и белой блузке, напевая про счастливые страницы Влади.

– Че не ешь? – спросила она, наливая себе Пуэр из заварника.

– Неохота.

Она села напротив меня, усмехнулась, улыбнулась.

– Ты чего такой смурной? – не унималась она.

– Ничего, – я вложил в этот ответ всю свою тоску, но она не поняла, лишь огрызнулась:

– Какие мы злые!

Я стал осматривать кухню. Я, честно, не искал, к чему придраться, но эти четыре буквы сами бросились мне в глаза. «Kofe». И только тут я заметил, что этими четырьмя буквами исписаны все обои.

– Ты читала эту надпись? – тут же возмутился я.

– Какую? – она обернулась, мельком взглянула и тут же снова уставилась на меня, повторив вопрос: – Какую?

– На обоях.

Она снова обернулась.

– Ну, надпись, да надпись, – пожала она плечами.

– То есть тебя там ничего не смущает?

– Нет. А что?

– А кто их выбирал?

– Мы с мамой на рынок пришли, тебе же тогда было некогда. Ей понравились с Эйфелевской башней.

– С Эйфелевой, – поправил ее я.

– Ну, с Эйфелевой. А мне с кофем, вроде как под стиль кухни. Кофе – кухня.