Штамповка 2067

Мясо

Я терпеливо жду. Дышать тяжело. Не вижу, что происходит снаружи. Хуже всего, что нельзя двигаться.

В последний раз, когда я видел Трупоеда, он торопливо собирал вещи. Похоже, теперь ему придётся уехать подальше и залечь поглубже – вынудив его помочь, я не оставил ему выбора. Мне его не жаль. И он, и я живём в мире, где крупная рыба жрёт мелкую, и я оказался крупнее.

Грузовик подъехал, скрежеща и лязгая словно адская колесница. Старинный бензиновый двигатель замолчал, хлопнули дребезжащие двери, и две пары ног протопали ко мне. Определить кто они, я могу только на слух.

– А Трупоед где? – спрашивает прокуренный голос, жуя слова.

– А я почём знаю? – буркает в ответ другой, злой и нервозный. – Я ему сторож, что ли? – он добавляет уже спокойнее: – Может, пошёл перекусить.

Ржание двух глоток.

– Главное, клиенты на месте, – говорит Злой. – Трупоед к ним не относится.

– И то правда, – соглашается Курильщик. – Ну давай, наверно. Грузим.

Истошный скрип и стук откинутого борта. Возня и натужное кряхтение. Мне становится легче – они начинают разбирать кучу тел, в которой я лежу, и вторым снимают того, который уже битый час давит мне на грудь. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться и молча проклинаю скупость Трупоеда, продающего мертвецов без упаковки. В пластиковом мешке изображать покойника мне было бы куда легче.

Меня берут за плечи и за лодыжки. Я едва не открываю глаза, чтобы посмотреть на тех, в чьих руках оказался. Меня раскачивают и забрасывают в кузов. Я падаю спиной на что-то мягкое – похоже, на того, кто только что лежал на мне. Теперь ему придётся терпеть, и тоже молча.

Я надеюсь, что следующий мертвец пролетит мимо, но мне редко везёт. Тело приземляется на меня – и от удара разваливается. Не знаю, что делал с ним этот мясник, но из тела вываливаются кишки, льётся стухшая кровь, выпадает что-то склизкое и холодное – и прямо мне на грудь, на шею, на лицо. Меня передёргивает от отвращения, и я едва сдерживаюсь, чтобы не выскочить из кузова.

– Ты чего так швыряешь, баран? – орёт Злой. – Он весь вытряхнулся! Упаримся собирать!

– Ну так откуда я знал? – оправдывается Курильщик. – Мы его с тобой вместе кидали, если что!

– Баран! Баран тупой! Вечно лажаешь, а потом лишь бы меня приплести!

– Ладно тебе, как есть, так и довезём. Всё равно их там так и так распотрошат.

Злой хмыкает, и они принимаются догружать оставшихся. Грузовик качается от падающих в кузов трупов. Я молча давлюсь сухими спазмами.

– Ну всё, – Злой хлопает руками, видимо, вытирая ладони. – Едем. С Трупоедом без нас рассчитаются.

– Ага, – Курильщик щёлкает зажигалкой. – Слушай, а что значит «баран»?

– Не знаю, – Злой плюёт под ноги со смачным шлепком. – В книжке вычитал.

– Ну да, – Курильщик затягивается. – Ты же у нас умный. Книжки читаешь.

– А то, – судя по тону, Злой довольно скалится.

Они садятся, раскачивая грузовик, хлопают дверьми и трогаются. Тела подбрасывает на ямах, они елозят по дну кузова на поворотах. Холодные кишки таскает прямо по мне. Воняет так, будто я оказался на бойне, которую закрыли на неделю под тропическим солнцем.

Я говорю себе, что выдержу. Не шевельнусь раньше времени. Что бы на меня ни вывалила судьба – не отступлю, не соскочу, не сдамся. У меня есть цель. Если ради неё надо умыться тухлой кровью – хорошо. Главное, что в конце Николас Дэй умоется кровью своего сына. А потом сдохнет.

Я знаю, куда мы едем, знаю, что дорога долгая, но мне она кажется бесконечной. Я даже рискую открыть глаза – темнота и безвременье невыносимы, хочется хоть как-то ориентироваться в пространстве, хоть как-то отмечать проходящие минуты. Мне снова не повезло – оказалось, грузовик крытый, и вместо ночного неба я вижу только колышущийся брезент.

Мне нельзя бездействовать так долго. Нужна цель перед глазами, иначе я начинаю думать. Темнота становится плотнее, брезент превращается в экран для проектора воспоминаний. Я вижу жену и дочку – сначала живыми, а потом убитыми; иначе не может быть, только не здесь, в этом кузове, полном мертвецов. Женская ладонь ложится мне на лоб, она ледяная и при этом знакомая. Ничего не могу с собой поделать и поворачиваю голову: жена лежит рядом, лицо синюшное и застывшее, немигающие глаза уставились на меня.

Если поворошить трупы, то я найду здесь и дочь, такую же мёртвую…

«Это всё неправда», – говорю я себе. «Её здесь нет. Моей жены здесь нет. Моей жены нет в этом грузовике».

«Моей жены нет. Вообще нет и никогда не было».

Я вздрагиваю – короткая мысль действует на меня как удар током. Хочу спросить, что имел в виду тот, кто это подумал, хочу схватить его за горло и выдавить из него правду, но единственный здесь, кто живёт и думает – это я сам.

Я весь мокрый от пота и тухлой крови. Мне нечем дышать. Если голос внутри головы произнесёт ещё что-то, я сойду с ума.

Грузовик визжит тормозами и останавливается. Я успеваю подумать, что выдал себя, но голоса моих перевозчиков вполне спокойны – они здороваются с кем-то, перекидываются парой мирных реплик, и коллективный катафалк снова трогается, но идёт уже на низкой скорости. Похоже, мы проехали какой-то блокпост и оказались там, куда я и хотел попасть.

Пора выбираться. Осторожно сталкиваю с себя располовиненного мертвеца, проползаю к кое-как привязанному брезентовому пологу и переваливаюсь через борт. Ударившись об асфальт, бросаюсь к попавшемуся на глаза контейнеру и только теперь осматриваюсь.

Я за городом, на заброшенном заводе. Точнее, официально он не работает, и обанкротившийся владелец давно распродал всё мало-мальски ценное оборудование, но я знаю, как всё обстоит на самом деле. Завод заняли торговцы органами и частями тел. Стервятники, шакалы, мясники, потрошители – их называют по-разному, но сами себя они предпочитают именовать «разборщиками».

Разборщики – одна из крупных шестерёнок в империи Дэя. Они относятся к нелегальной части корпорации, к скрытой от глаз закона части айсберга под названием «Тригон глобал». Сейчас, глухой ночью, здесь кипит работа, о которой не подозревают мирно спящие обыватели. Здесь находится тот, кто дирижирует этим оркестром мясников.

И он должен знать, как выйти на семью Дэй.

Я выглядываю осторожно, изучаю пространство перед собой тщательно как никогда. Попасть к разборщикам в руки живым – похуже смерти. Ходят слухи, что умирать в таком случае придётся долго, болезненно и страшно.

Тёмная территория передо мной выглядела бы безжизненной, если бы усовершенствованные глаза не превращали для меня ночь в блеклый серый день. Я вижу отражение ночного неба в лужах, вижу на сыром асфальте следы шин и отпечатки подошв. Ходят и ездят здесь много. И громадина завода только на первый взгляд может показаться заброшенной – в больших окнах цехов я различаю тусклые огоньки, похожие на светлячков. Там горят светильники, там трудятся не покладая рук, превращая мертвечину в доходный бизнес. Мне – туда.

Территорию патрулирует тройка сонных лентяев. Я обхожу их легко – пространство здесь огромное, укрыться есть где, а хожу я тихо. Подбираясь к калитке в цех, я гадаю, сколько времени понадобится Курильщику и Злому, чтобы обнаружить, что с их парома сошёл один пассажир.

У калитки торчит верзила, от скуки отколупывающий ногтем краску со ржавеющих ворот. Я быстро нахожу пожарную лестницу, ведущую на крышу мимо огромных цеховых окон. Окна разделены на сегменты, каждый со своим стеклом, и дыр в них не меньше чем в сыре – есть из чего выбирать.

Через окно выбираюсь на решётчатые мостки, провешенные под самой крышей цеха – должно быть, они здесь для доступа ремонтников к освещению, к вентиляции, к погружным кранам и прочему вспомогательному и обслуживающему. Исключительно удобная позиция для меня – весь цех как на ладони. Мои шаги теряются в шуме, наполняющем огромный цех, и я бесплотной тенью крадусь над головами разборщиков, занятых своим скверным и грязным делом.