Страница 34 из 115
Однако не все вышеперечисленное послужило поводом моей внезапной тревоги. Дело в том, что шатер был пуст.
— Глава опаздывает? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал увереннее. Это получилось, хоть и трудом.
— Он никогда не опаздывает, — ответил за спиной Азамат.
— Значит, мы пришли раньше.
— Нет, мы вовремя, — что-то в его голосе заставило мое сердце биться учащеннее.
— Тогда где же он?
— Позади тебя.
Я развернулся к Азамату и, кроме него, никого не увидел. Но перемены, произошедшие в лице этого человека, поразили меня куда больше, чем отсутствие Главы. Веселый огонек, игравший раньше в этих черных глазах, совсем померк, уступив место непроглядной тьме. Улыбка полностью исчезла с его лица, не оставив никаких следов своего пребывания. Даже складок и морщин возле уголков рта. Дружелюбный и веселый Азамат окончательно испарился. Теперь передо мной стоял человек, от которого исходила нескрываемая угроза. Человек, который не знает жалости и сострадания. Для которого жизнь других ничего не значит. Нечто подобное я уже видел раньше. Именно так выглядел Тегим-апал, тюремщик храмового комплекса Эсагилы. С одной лишь разницей — во взгляде Тегим-апала четко прослеживались частички безумия, а у Азамата — нет. Его глаза не были безумными. Наоборот, ясными и расчетливыми. Но предвещавшими не меньшую опасность. А, может, даже и большую.
— Ты? Ты и есть Глава? — выдавил из себя я, прекрасно осознавая, каким будет ответ.
— Начнем наш разговор, Саргон, — ледяным тоном произнес Азамат, приближаясь ко мне и вынуждая меня сделать невольный шаг назад, — и помни, что я тебе говорил. Я чую ложь за тысячу локтей.
Глава 6
Однажды, несколько лет назад, за очередной пирушкой в трактире по случаю починки мебели одного знатного господина, Сему рассказал мне интересную историю, в свою очередь, поведанную ему одним приезжим торговцем из Сирии. По его словам, в землях Ханаана можно встретить весьма любопытную ящерицу, которую называют земляной лев[54]. Эта ящерица имеет длину чуть больше локтя. Голова напоминает форму шлема и украшена гребнем. Но самое интересное то, что она может моментально менять свой окрас от светло-желтого или белого, до пурпурного и даже черного. Мне никогда не приходилось сталкиваться с земляными львами, так что мог представлять их только в своем воображении. И вот, когда я увидел, как быстро претерпел серьезные изменения облик Азамата, в памяти всплыл рассказ о земляном льве. Ящерица может мгновенно поменять цвет кожи. Азамат может мгновенно поменять сущность. По крайней мере, внешнюю.
«Двуликость».
Я сделал еще несколько шагов назад, почувствовав, как уперся ногами в кровать.
— Начнем, — произнес Азамат.
Я начал, было, опускаться на ложе, но яростный окрик его хозяина заставил резко выпрямиться:
— Куда?! Для таких грязных павианов, как ты есть табурет! — он ткнул пальцем в сторону стола, возле которого и впрямь стоял низкий табурет, не замеченный мной изначально. — На кровати сплю я, а от тебя разит так, словно ты не мылся с рождения!
Несмотря на обуреваемые тревогу и волнение, я сумел ответить:
— Ты же сам говорил, что у вас никаких придворных обычаев нет.
На лицо Азамата вернулась улыбка. Только не та веселая и дружелюбная, как раньше. Нет. Она не предвещала ничего хорошего и напоминала оскал хищного зверя.
— Я и не соврал. Оглянись, — он развел руками в стороны, — здесь нет никакой ширмы, которая будет отделять нас во время разговора. Я не заставляю тебя падать на колени и марать подошвы моих сапог твоими слюнями. Нет, я указал тебе на табурет, ибо не хочу, чтоб мне постель засрали! А вот ты, — тут он ткнул в меня пальцем, — кажется, уже начал забывать, что я говорил каких-то несколько минут назад. Память, видимо, нехило так отшибло, пока разгуливал по пустыне, сверкая голой задницей. Вопросы задаю я. Говорить буду я. А ты раскроешь пасть только тогда, когда прикажу я!
Все это было сказано повышенным тоном, с нотками злобы в голосе, однако веять холодом от этого стало не меньше.
Я, молча, не отрывая взгляда от Азамата, сел на табурет, облокотившись спиной о крышку стола.
Глава удовлетворенно кивнул:
— И не вздумай совать свой горбатый нос в папирусы и глиняные таблички. Не то придется его тебе отрезать. Хотя, уверен, читать ты все равно не умеешь. Ведь никакой ты не торговец, — он подошел к своей кровати и встал возле изножья, опершись на него локтем. При этом Азамат продолжал буравить меня своим взглядом.
«Папирус? Вот значит, как называется эта тонкая желтая вещица с письменами».
К своему удивлению, я не испытывал страха перед этим человеком. Того страха, что вызывал у меня в свое время Тегим-апал. Страха, что я ощущал тем утром, когда ко мне прибежал Сему, чтобы известить об обрушении дома корзинщика. И уж тем более, не того страха, что я испытал, встретив Минотавра. Пусть это и было видением. Да, сердце билось учащенно. Тело требовало движения. Но это был не страх. Скорее сильное волнение. Не более. Быть может, все те тяжкие испытания, что влекла моя судьба, каким-то образом закалили силу духа? Может быть. Но я решил подумать над этим вопросом в другой раз. Сейчас был явно не подходящий момент для рассуждений.
Прошла минута полного молчания, прерываемая лишь редким приглушенным ворчанием верблюдов снаружи.
Наконец, Азамат произнес:
— Ты не торговец.
Я вздохнул:
— Да, я не торговец.
— Тогда кто ты?
— Ремесленник.
— Откуда?
— Из Вавилона.
— Из Вавилона, значит, — он выдержал короткую паузу, — и что же делал вавилонский мушкену посреди пустыни?
Я внимательно посмотрел на него:
— Мне начать с самого начала?
— Если я прикажу, то ты начнешь, хоть с конца, если мне будет надо. Еще раз спрашиваю, что ты делал в пустыне?
«А этот человек будет даже поискуснее в допросах, нежели совет жрецов Эсагилы или Эмеку-Имбару».
Я задумался, подыскивая наиболее подходящий вариант ответа.
— Помни, я чую ложь за тысячу локтей, — донесся голос Азамата.
«Ты так часто об этом говоришь, что только мертвец не запомнит» — подумал я, но вслух сказать не решился.
— Пытался выжить, — наконец, получил он мой ответ.
Судя по мимолетной искорке в глазах Азамата, он его оценил, но более ничем не выдал себя.
— Как ты оказался в пустыне?
— Меня привез туда тюремщик-ассириец.
— Для чего?
— Чтобы привести приговор суда в исполнение.
— И чем же ты провинился перед богами?
Я посмотрел ему прямо в глаза, прежде, чем ответить:
— Наивностью.
Вновь эта мимолетная искорка в глазах Азамата. Очевидно, он не ожидал от меня такого ответа. В то же время главарь разбойников не мог поймать меня на лжи. Я сказал чисто то, что испытывал на душе. Да, я не договаривал многого, но и не врал. Но самому себе я врать не мог — я теперь действительно считал, что был наивным дураком и имей чуть более реальный взгляд на мир, быть может, не вляпался бы в такую кучу дерьма.
— В чем проявилась твоя наивность?
— В вере в закон и справедливость.
Веселые огоньки так и заплясали в черных глазах Азамата, но теперь я не мог понять — это очередная реакция на мой ответ или насмешка?
— За что тебя осудил совет жрецов Эсагилы? — внезапно спросил он.
От неожиданности я чуть не упал с табурета:
—Откуда ты...
— Вопросы задаю я! — огоньки померкли, уступив место непроглядной тьме.
«Как земляной лев».
Я сидел, не в силах что-либо ответить.
— Дар речи потерял? — Азамат слегка повысил голос. — Не начнешь отвечать, я отрежу тебе язык. Тогда всю жизнь будешь мычать, словно вшивый верблюд.
— За убийство корзинщика, — выдавил я.
— Брешешь! Как собака брешешь! Жрецы не занимаются такими мелкими делами.
54
Земляной лев — древнее название хамелеона.