Клубок со змеями

Но ответы на два вопроса сразу же породили новые.

Зачем ему хижина в бедняцком пригороде?

И что, демоны меня забери, он там делал?

«Насчет последнего можешь не переживать. Демоны заберут тебя уже завтра».

Губы расползлись в вялом подобии улыбки в ответ на ироничную мысль.

Однако мечта о побеге не покидала мой разум.

Я посмотрел на кувшин с мочой. Безумная идея мелькнула в голове.

«Что если ударить пришедшего за мной сосудом по черепу? Или выплеснуть палачу прямо в глаза? Моча разъедает. Это поможет на время ослепить врага и подарит шанс. Быть может, мне даже удастся завладеть его оружием и тогда... А что если их будет двое? Ох... Надо еще подумать...».

Размышления о поисках путей возможного побега были бесцеремонно прерваны. Внезапно в коридоре раздались громкие шаги. Я напрягся, переводя взгляд то на выход, то на кувшин. Из-за поворота показались две фигуры, в одной из которых я сразу признал тюремщика. Когда я увидел, что ассириец не один, маленькая надежда на спасение, вспыхнувшая словно высушенный стебель от кремниевых искр, сразу угасла, хоть и продолжала тлеть где-то в глубине ничтожным угольком.

— Вот он, господин, — сказал ассириец, обращаясь к своему спутнику.

— Прекрасная Нинкаси[43]! — воскликнул незнакомец, при звуках голоса которого я вздрогнул. — Ну и смрад здесь.

— Простите, господин, — тюремщик виновато развел руками, — мы в темнице. Тут постоянно витают странные запахи.

— Странные запахи, — ворчливо повторил незнакомец, — дерьмо это, а не странные запахи.

— Вам угодно что-нибудь еще? — заискивающе прошелестел ассириец.

— Нет. Оставь нас, Тегим-апал.

Пытаясь рассмотреть нового гостя, я щурил глаза, но тот оставался в тени коридора.

— Вы уверены, господин? — спросил ассириец.

— Иди уже, — ответил незнакомец тоном, не принимавшим возражений.

Кивнув, Тегим-апал развернулся и зашагал к своему месту. Вскоре он скрылся за поворотом, оставив меня наедине с таинственным гостем.

— Ну, здравствуй, Саргон, — молвил посетитель.

— Кто ты? — спросил я, чувствуя легкое возбуждение.

— Неужели ты не узнаешь меня?

— Нет. Хотя голос кажется знакомым.

Гость тихо засмеялся, и его смех мне совсем не понравился. Он заставил сердце в груди биться сильнее.

— Если не уши, то, быть может, глаза помогут тебе вспомнить, — произнес он, выходя на свет факелов.

Внутри у меня все похолодело, когда я увидел это лицо. Руки непроизвольно сжались в кулаки, а на лбу выступил холодный пот. Живот скрутили предательские спазмы. Я хотел крикнуть, но дыхание перехватило.

С внезапно пересохших губ сорвался громкий шепот:

— Бел-Адад!

Глава 12

Я резко поднялся, отшатнувшись вглубь камеры. Цепь на ноге звонко брякнула об пол.

— Ты... ты... ты же...

— Мертв? — договорил он за меня. Его полные губы разошлись в снисходительной улыбке, из-за чего она выглядела еще более зловещей, чем была на самом деле. — Дорогой Саргон, я чувствую себя прекрасно, для мертвеца, — он небрежно развел руки в сторону.

Ошибки быть не могло. Это не издевательская игра света и тени сумрачного подземелья. Не плод моего больного воображения. Не безумное видение, как следствие частых ударов по голове. Нет, это реальность. Жестокая, беспощадная реальность. Передо мной по ту сторону металлической решетки стоял Бел-Адад. Живой и невредимый.

— Полагаю, — продолжил он, опуская руки, — ты хочешь узнать ответы на некоторые вопросы. Честно признаюсь, я и сам желаю все тебе рассказать, ибо ты заплатил высокую цену за правое дело, — улыбка сошла с его уст, — собственной жизнью заплатил.

— Если ты жив, то меня не за что судить, — прохрипел я, медленно приближаясь к двери камеры, все еще не до конца осознавая, что он не призрак. Не этимму[44], который бродит по земле в тщетных попытках найти свое упокоение.

Но нет. Это и в самом деле Бел-Адад. Только теперь, вместо простецкой рубахи корзинщика, его крупное тело покрывала прекрасное фиолетовое одеяние с короткими рукавами и подолом до колен, а за спиной виднелся красный плащ.

— Саргон, Саргон, — писец покачал головой, при этом щелкая языком, — ты все такой же наивный болван. Чего не скажешь о твоем великом тезке. Это лишь подтверждает то, что я не ошибся, когда выбрал тебя.

— Что значит, выбрал?

Бел-Адад вздохнул с видом учителя, втолковывающего азы астрологии нерадивому ученику:

— Уверен, будет проще, если ты начнешь задавать вопросы, а я на них стану отвечать.

Я подошел почти вплотную к выходу. Цепь на ноге натянулась. Храмовый писец внимательно следил за мной, находясь вне досягаемости моих рук.

— С чего ты взял, что мне хочется тебя слушать? — максимально равнодушным тоном выдавил я, постепенно овладев собой.

— На твоем месте я бы не удержался.

— Ты не на моем месте! — гневно прохрипел я.

— К тому же, — продолжил Бел-Адад, пропуская последнюю реплику мимо ушей, — это не совсем правильно с моей стороны. Отправить человека в загробный мир, даже не сказав ему, за что, — тут он вновь выдавил из себя подобие улыбки, и мне даже показалось, что в ней промелькнула доля сочувствия.

«Или это просто причудливая игра света и тени, вперемешку с моим возбужденным воображением?».

Писец добавил:

— Такая уж, видимо, моя судьба. Обрывать жизни тем, кто не всегда заслуживает смерти.

Я стоял, не в силах сообразить, что он имеет в виду. В то же время, во мне закипал гнев. Ведь именно из-за человека, стоявшего по ту сторону медных прутьев, завтра мне отсекут голову.

— Зачем тебе нужна была эта хижина, сожри тебя Пазузу? — процедил я.

— Не скрипи на меня зубами, Саргон, — он продолжал снисходительно улыбаться, но в глазах вспыхнул огонек.

«Или это просто факелы отражаются в его очах?».

— Постройка хижины была нужна для продолжения тайной деятельности в пользу жрецов в том районе пригородов. Однако уже к концу твоей работы над ней, я понял, что планы срываются, и лачуга станет лишь предлогом, чтобы незаметно исчезнуть. А вину за мою, якобы, смерть взвалить на нерадивого строителя не составит особого труда. Ты отлично подходил на роль козла отпущения — этакий наивный простачок, веривший в справедливость и порядок.

— Что же ты там делал?

Бурный гнев внутри меня начал плавно превращаться в закипающий котел. Кулаки сжимались и разжимались сами собой.

— Уверен, ты понятия не имеешь, что сейчас происходит за пределами государства, — он начал неспешно расхаживать по коридору, оставаясь в поле моего зрения. — Ну, конечно, откуда простому ремесленнику знать о верховных делах? Деяниях Самсу-дитану и хеттской...

— Я знаю обо всем, — резко перебил я.

Бел-Адад удивленно взглянул на меня:

— Кто же этот осведомитель, что снизошел до тебя?

Я промолчал.

— Хотя, впрочем, неважно, — вновь улыбнулся он, — это лишь облегчит мне пояснение. Как ты уже, видимо, понимаешь, наш царь, Самсу-дитану, крайне никудышный правитель. Он любит проводить время за кувшином вина и в обществе шлюх, а не знати или жрецов. Верховный совет Эсагилы намерен решительно изменить положение в Двуречье. Однако царю по-прежнему верно воинское сословие, которое он разумно... да, на это ума у него хватило... одаривает землями и жалованием. Поэтому открытое выступление против владыки ничего не даст, — Бел-Адад остановился и посмотрел мне в глаза, — моей задачей было раздуть пламя недовольства среди мушкену. Таким образом, мы бы заручились поддержкой большей части народа, и шансы на успех резко возросли.

— Вы хотите убить царя и захватить власть?

— Возможно, удастся обойтись без умерщвления Самсу-дитану, — на лице писца проступили очертания непонятной гримасы, — если, конечно, он согласится добровольно отречься от престола. Мы же посадим на трон другого владыку, угодного нам. Он будет полностью подконтролен совету. Однако, — Бел-Адад слегка посуровел, — мне удалось выполнить задачу лишь частично. Немало людей я настроил против Самсу-дитану, но, по всей видимости, действовал не так скрытно, как следовало, ибо обнаружил за собой слежку. Тот командир стражи, Эмеку-Имбару, пристально наблюдал за мной несколько дней. Я по глазам видел, что он подозревает меня в нечистых помыслах. Рисковать своим делом я не мог, так что пришлось действовать быстро.

43

Нинкаси — богиня шумерской мифологии, ответственная за пиво и другие алкогольные напитки.

44

Этимму — в шумеро-аккадской мифологии духи, не находящие покоя; души умерших, не погребенных надлежащим образом.