Страница 12 из 115
Он резко развернулся и скрылся, завернув за угол. Я опрометчиво понадеялся, что тюремщик оставил меня в покое.
Как жестоко пришлось ошибаться.
Уже через минуту ассириец появился вновь, держа в левой руке глиняный кувшин. Подойдя поближе, он остановился возле прутьев решетки, за которой сидел я. Выражение его глаз выдавало предвкушение от новых издевательств.
— Помнишь, я сказал, что не дам тебе сдохнуть до суда? — вкрадчиво произнес он. — Ну, так вот, сейчас я утолю твою жажду. Этого нектара хватит, чтобы ты протянул какое-то время, — с этими словами он стянул с себя набедренную повязку и подставил кувшин прямо под детородный орган. Послышалось журчание мочи, и лицо тюремщика расплылось в блаженной улыбке.
Представшая перед взором картина вызвала у меня приступ тошноты, хотя казалось желудок я опустошил еще на Дороге Процессий.
Облегчившись, он тряхнул причиндалом и просунул кувшин сквозь решетку.
— Угощайся, — злорадно произнес ассириец, ставя сосуд на пол.
Он явно ждал какой-то реакции, но я, предвидя нечто подобное, и бровью не повел. Лишь молил Мардука, чтобы этот потомок Ашшура[33] оставил меня в покое.
— Неблагодарная тварь, — наигранно осуждающе произнес тюремщик, натягивая набедренную повязку и скрывая свое достоинство. — Я принес тебе лучшее аккадское вино, а ты даже не хочешь попробовать.
Несколько секунд он внимательно смотрел на меня своими прищуренными, жестокими глазами, а затем, ехидно ухмыльнувшись, развернулся и направился в сторону входа. Ассириец снова мурлыкал под нос сказание о Гильгамеше. Только на этот раз в его голосе отчетливо звучало злорадство.
Я взглянул на кувшин, что он оставил на полу моей темницы. Едкий запах свежей мочи ударил в ноздри. Несмотря на боль в сломанном носу, мне не удалось сдержаться, и я поморщился.
«Ну, уж нет. Клянусь Мардуком! Пусть лучше я умру от жажды в этой дыре, нежели доставлю тебе подобное удовольствие, ассирийский ублюдок».
С этой мыслью, я отвел взгляд от сосуда. Жажда становилась все нестерпимее.
Глава 8
— У тебя нос сломан, — подметил мой сосед из камеры напротив.
— Ты поразительно догадлив, — хмыкнул я, осторожно ощупывая переносицу.
Костоправом я не являлся, но, вроде, смещения не было. Область вокруг удара сильно распухла и покраснела, превращая мой нос в подобие корнеплода дикой свеклы. От прикосновения боль слегка усилилась, так что я решил оставить поврежденную часть лица в покое.
Мой собеседник вплотную приблизился к двери клетки. Тусклый свет факелов озарил круглое бородатое лицо, и тут я узнал его. Это был один из тех торговцев, что встретились мне по пути к Эсагиле, когда Этеру и Тиридат вели меня в кандалах по Дороге Процессий. Тиридат еще предложил задержать их, поскольку они обсуждали царя и выказывали недовольство им. А вот меня, кажется, он не признал. Честно говоря, я и сам с трудом узнал бы себя. Разбитый нос, окровавленное лицо, спутанная борода, кровавые ссадины на локтях и коленях, глубокое чувство духовного и физического истощения. Собеседник же выглядел почти в точности, как в тот раз, если не считать распухшей губы и багряного пятна под ней.
— Почему ты здесь? — спросил торговец.
— Преступление государственного уровня, — монотонно повторил я за посланником жрецов и иронично ухмыльнулся.
— Интересно, — загадочно произнес он. — И что же ты сделал?
— Убил корзинщика.
Я увидел, как вылупились от изумления его глаза, и издал смешок:
— Слушай, я сам не знаю, что происходит, так что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут.
— Понятно, — протянул он.
— Ты-то по какой причине здесь?
Он криво улыбнулся в ответ:
— Преступление государственного уровня.
Я хотел засмеяться, но из пересохшего горла вырвался лишь невнятный кашель:
— Что, имел неосторожность поругать царя?
— Как ты узнал? — насторожился торговец.
— Просто догадался, — мне было лень объяснять, — я часто слышу в последнее время в сторону повелителя всякие гадости.
— Есть за что, — буркнул тот, садясь возле решетки. — Давно ты здесь?
— Не знаю. Сейчас день или ночь?
— Когда меня спускали сюда, то солнце уже зашло, но еще не стемнело.
— Значит, я нахожусь тут около шести часов.
— Выглядишь так, словно провел в темнице шесть месяцев.
— Спасибо.
Наступила пауза, которую прервал торговец:
— Мое имя Эшнумма.
— Саргон.
— Вельможа?
— А, что, похож?
— Да, не очень.
— Я ремесленник. А ты?
— Торговец. Вожу караваны в Аншан[34].
— Чем торгуешь?
— В основном продукты, — Эшнумма сдвинул брови, — финики, масло и зерно.
Я участливо кивнул и из вежливости поинтересовался:
— Только продаешь?
Он притворно насупился:
— Обижаешь, Саргон. Я ведь не какой-нибудь мелкий купчишка.
— Прости, — я виновато улыбнулся.
— В Эламе я приобретаю медь и серебро, Сам, наверное, догадываешься, насколько ценны эти ресурсы?
Я понимающе кивнул:
— Медь для оружия. Серебро — деньги, украшения, посуда.
— Причем, украшения и посуда не для простых смертных, — поднимая указательный палец, добавил Эшнумма, — жрецы, вельможи и прочие знатные особы готовы щедро платить за подобные вещи.
— Наверное, торговля приносит много сиклей.
— Приносила, — быстро помрачнел он, — до сегодняшнего дня.
С моих уст уже была готова сорваться фраза о разрыве торговых связей с касситами и Эламом, которую я ненароком подслушал, проходя по Дороге Процессий, но вовремя прикусил язык. Не хотелось навлекать на себя еще больше подозрений со стороны торговца. Вдобавок меня накрыл очередной приступ сухого кашля и, когда он закончился, разговор немного сменил тему.
— Ты действительно убил корзинщика? — спросил Эшнумма.
— Нет, — ответил я через паузу.
После всех воспоминаний и раздумий, я стал полностью уверен в этом. Прокручивая в голове, раз за разом, процесс постройки хижины, мне не вспомнился ни один хоть мало-мальский изъян.
«Потому, что его попросту не было».
— А я и в правду критиковал царя, — мрачно пробормотал торговец.
— Прости, я далек от всего этого, — из моих легких вырвался слабый вздох, — но если ты меня просветишь, то буду благодарен.
Изнуряющая жажда, приглушенная глубокими размышлениями, вновь напомнила о себе. А думать уже не хотелось. Поэтому диалог с торговцем позволял отвлечься и скоротать время.
«Оно и вправду течет здесь слишком медленно».
О кувшине с «аккадским вином» я даже не вспоминал.
— Дела плохи, — после небольшой паузы начал Эшнумма. — Если в городе еще с трудом сохраняются порядок и спокойствие, то на местах все обстоит намного хуже. По слухам, жители Мари[35] готовят открытое восстание против Самсу-дитану, — он вздохнул, а затем продолжил, — это и неудивительно. Хетты уже подчинили Ханигальбат[36], вплотную приблизившись к нашим границам. Как раз, в районе Мари. А жители этого города всегда славились стремлением к независимости еще со времен шумеров[37]. Но они не стали бы так открыто выказывать неповиновение, если не решение Самсу-дитану поднять налоги. Царь объяснил это необходимостью возместить упадок доходов от торговли, и люди, возможно, смогли смириться с несладкой участью. Только вот он начал строить себе статуи из чистого серебра, да усиливать поборы. И Повелитель даже не пытается хоть что-то предпринять, дабы улучшить положение — он сутками пьет вино, ездит на охоту и развлекается среди многочисленных наложниц.
— А торговцы из-за нехватки товаров поднимут цены, — добавил я, вспомнив слова Сему.
33
Здесь имеется ввиду Ашшур — древнее название Ассирии.
34
Аншан — древний эламский город, одна из ранних столиц Элама до переноса столицы в Сузы. Находился к северо-западу от современного иранского города Шираз в Загросских горах, провинция Фарс.
35
Мари — древнейший город-государство Междуречья. Во времена Хаммурапи вошел в состав Вавилонского царства, став его северо-западной частью.
36
Ханигальбат — ассирийское название территории будущего государства Митанни на территории Северной Месопотамии и прилегающих областей.
37
Шумеры — древнее население Южной Месопотамии, говорившее на шумерском языке.