Падающий дождь

— Годдэм ит ту хэлл! — пробурчал Клиф, отпивая воды из фляжки.

А Гранту, глядевшему через реку на стену джунглей, вдруг показалось, будто не было и нет нигде никакой Шарлин, нет Америки, нет Фолькстаада с его штабом, а есть только джунгли, покрывающие всю планету. Ему захотелось непременно ухватиться за мысль о Шарлин, об Америке, о Фолькстааде, чтобы увериться в их существовании и вновь обрести надежду на возвращение в свой мир.

— А тебе не кажется, что она поступила правильно, Клиф?

— Мне кажется, что уже завтра я напьюсь, как лорд. А не даст господь, плевать мне на все твои душевные переливы! — Он зевнул. — Так что побереги исповедь до встречи с капелланом или господом богом!

Мак наклонился к Мэтьюзу:

— Послушай, Дон! Кажется, наши офицеры вытащат нас отсюда, а? О чем это они там шепчутся? Ведь недаром они втрое больше нас получают, а?

— Больше всех получает Линдон Джонсон, а именно он втравил нас в эту историю.

Все замолчали. То один, то другой подносил к глазам светящийся циферблат часов.

Часы еще тикали, а на автоматы было страшно смотреть. И щелочь, и оружейное масло — все осталось у Джека Уилларда.

— Эй, Дон! — кинул Клиф радисту. — Разворачивай музыку! Может, его честь уже вынес приговор?

Дон Мэтьюз хранил презрительное молчание.

За него ответил Грант:

— Еще слишком рано! Надо экономить батареи! Пойми! Наша жизнь зависит от каких-нибудь нескольких вольт!..

Боже мой! С кем он откровенничал, кому решил исповедоваться, кому плакал в жилетку! Но не с аллигаторами же говорить по душам…

На него нахлынуло чувство такого невыносимого одиночества, какого он еще никогда не знал.

Через два часа нестерпимо томительного ожидания Мэтьюз вышел в эфир.

«Слышу вас еще хуже», — простучал его корреспондент на радиоузле ЮСАСФВ.

Мэтьюз занялся лихорадочной расшифровкой. Грант светил электрофонариком. И в нем сели батарейки. Луч тусклый, желтый.

Грант, Клиф, Мак — все они молча следили за расшифровкой. Четверка «красных беретов» дышала им в затылок.

«А-345! МУЖАЙТЕСЬ! УВЕРЕН, ЧТО ВЫ ПРЕОДОЛЕЕТЕ ВРЕМЕННЫЕ ТРУДНОСТИ! ОКАЖЕМ ЛЮБУЮ ПОМОЩЬ! ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ ТАМ В ЭТИ ТРУДНЫЕ ДНИ НЕОБХОДИМО РАДИ ВЫСШИХ ИНТЕРЕСОВ НАЦИИ! ПРОДЕРЖИТЕСЬ ДО ДОЖДЕЙ! ВСЕ ВЫ ПРЕДСТАВЛЕНЫ К НАГРАДЕ! ВЫ СТАНЕТЕ ЖИВОЙ ЛЕГЕНДОЙ! БОРИТЕСЬ И НЕ ДРАМАТИЗИРУЙТЕ ПОЛОЖЕНИЕ! ФОЛЬКСТААД».

— «Не драматизируйте положение!» — навзрыд простонал Клиф. Голос его окреп. — Сволочь! Ублюдок! Дон, радируй этому недоноску и скажи ему, что мы все сдадимся в плен Вьетконгу и расскажем всему миру, какой безмозглый клинический идиот этот полковник Фолькстаад!

Грант составил новую радиограмму.

«Мы находимся на краю гибели, — писал он, — сделать мы уже ничего не можем, но не дайте погибнуть многими жертвами оплаченному опыту. Нам есть что рассказать…»

Все это звучало совсем не по-уставному. Но Гранту было не до стиля.

И опять уселись ждать.

— Питания хватит только на один обмен! — отрывисто выговорил Мэтьюз. — Это я вам точно гарантирую.

— Безмозглая скотина! — все поносил Фолькстаада Клиф. — Я бы отдал пол-Джорджии, только чтобы поменяться местами с этим гадом!

Далеко-далеко, на юго-востоке, проблеял в ночи буйволовый рог. Ему ответил другой рог, тоже далеко на востоке.

— Уже ближе, чем вчера! — тихо сказал Грант Клифу. — Верно, поняли, что обогнали нас, и возвращаются.

Он потрогал во мраке нашлепку на левой кисти. Только яд не изменит. Все остальное подвело: и краска для волос, и форт-браггские лекции о непобедимости «зеленых беретов», и грандиозный план операции «Падающий дождь». И Шарлин…

— «Не драматизируйте положение!» — рычал в темноте Клиф. — Какой мерзавец! И подумать только, что эта скотина Фолькстаад сидит сейчас, падло, в своем любимом ночном клубе «Баккара» на бульваре Чан-куи-кап с «помидорчиком» на коленях!..

Последней нецензурной бранью обложил Клиф начальника, от которого сейчас, в эти часы, в эти минуты, зависела его жизнь.

— Да этот сучий сын обеими руками не может отыскать собственный зад! — разорялся Клиф, ввернув любимую поговорку президента Джонсона. Помолчав, он произнес вполголоса: — Послушай, Джонни, а может быть, мы для них вроде этих самых камикадзе? Помнишь, нам рассказывали о японских смертниках? Летчик-камикадзе вылетал на самолете, начиненном взрывчаткой, оставляя на земле шасси самолета. Может, и нам купили билет только туда, но не обратно?

— Вряд ли, — попытался успокоить его Грант. — Слишком дорого стоила наша подготовка. Какой им смысл жертвовать нами сейчас? Они же деловые люди.

Через полчаса полковник Фолькстаад ответил, что высылает за ними два вертолета.

Американцы обнимали друг друга, как футболисты, забившие гол в ворота противника.

«Красные береты», подобно запасным игрокам, держались в тени.

Стрелка вольтметра перешагнула за роковую красную черту. Рация уже не могла работать на передачу. Но еще принимала мощные радиостанции широкого вещания.

Диктор вьетконговской радиостанции «Освобождение» торжественно заявил по-английски:

— Наступление наших войск продолжается! Все силы на разгром врага!..

— Они наступают! — жестко сказал Клиф. — Теперь понятно, почему мы все еще живы! Им просто не до нас!

— Хорошо слышно эту станцию! — сказал Мэтьюз.

— Ничего удивительного, — ответил Клиф. — Она находится в зоне «Си» к северо-западу отсюда. Там, по нашим данным, расположен и главный штаб Вьетконга. Туда, в эти страшные дебри, наши еще ни разу не добирались.

— И думаю, не доберутся, — добавил Грант.

Здесь, в этих гиблых джунглях, похоронена военная доктрина Сен-Сира. Здесь, пожалуй, будет похоронена и военная доктрина Вест-Пойнта. Здесь война стала образом жизни не для одного, для многих поколений. Надо скорей убираться отсюда, с этой пылающей земли.

В полночь с аэродрома в Ня-Чанге поднялись в воздух два девятиместных вертолета ИН-1В.

Несмотря на яркую луну, они не смогли обнаружить в указанном районе посадочной площадки. Сделав несколько кругов над излучиной реки, они так и не увидели световых сигналов «зеленых беретов» и легли на обратный курс.

При возвращении на базу один из вертолетов упал в джунгли, сбитый метким огнем пулемета М-50 охотников за вертолетами.

Десантники слышали вой турбореактивных двигателей над берегом реки, над джунглями, светили четырьмя фонариками, даже кричали, словно их могли услышать на вертолетах.

Когда вой двигателей замер на востоке, Клиф повалился в траву и разрыдался.

Не успело взойти солнце, как их разбудили звуки солдатских горнов и крестьянских рогов. Петля затягивалась.

Радист Мэтьюз каким-то чудом сумел передать только два слова в последней радиограмме штабу:

«Ждем вертолет…»

Стрелка вольтметра опустилась до половины красной черты.

Мэтьюз смог принять лишь радиостанцию Ханоя, вещавшую на английском языке:

— В канун своего шестидесятилетия, в 1950 году, когда еще шла война с французскими колониалистами, наш президент Хо Ши Мин, чье имя уже тогда стало знаменем для двадцати пяти миллионов вьетнамцев, сказал, отвечая на вопрос иностранного корреспондента об американской помощи французам: «Американское вмешательство?.. Мы будем сражаться до конца, без передышки и без компромисса. Наш народ давно уже высказался без малейшей двусмысленности в дни августовской революции 1945 года, на выборах в марте 1946 года и подтвердил это своей тяжелой кровавой борьбой. Он объединен вокруг нашего правительства. Ни один честный человек не может иметь сомнения по этому вопросу. Выход? Отвод иностранных войск с нашей земли. Затем, как равные, мы будем участвовать в обсуждении второстепенных вопросов…»

Грант снял наушники, прислушался ко все приближавшимся звукам горнов и рогов. Наверно, вьетконговцы точно засекли место, над которым кружили ночью вертолеты…