Страница 30 из 56
Надеясь обмануть жажду, он тайком пил собственную мочу, но жажду, понятно, не утолил, зато получил жесточайший понос.
— Говорят, у астронавтов придумали аппарат для фильтрации мочи, — заметил Мэтьюз, когда они поджидали Мака. — А мы чем хуже?!
Стремясь перехитрить жажду и голод, Мак сбил из рогатки попугайчика и, спрятавшись от остальных за кустами, сожрал его. Однако Мака тут же вырвало, а Клиф пообещал свернуть ему шею, если он посмеет еще раз единолично съесть добычу.
В одном месте десантники едва не столкнулись нос к носу с вьетконговцами. «Беретов» спас первый лейтенант Дык. Это он почуял врага в джунглях. «Ты настоящий чингачгук!» — восхищенно и благодарно сказал ему потом Грант. И еще диверсантов спас слабый ветерок, дувший им в лицо.
У Дыка вдруг встали дыбом волосы на затылке, он остановился, просигналил рукой: «Ложись!»
Вьетконговцы прошли по едва заметной, почти совсем заросшей тропе перед самым носом залегших в высоченной траве диверсантов. Замерев, затаив дыхание, со страхом глядели на них зеленоберетчики. Грант поймал себя на том, что старается смотреть на вьетконговцев не в упор, а сбоку из-за суеверного страха привлечь их внимание к себе слишком напряженным взглядом.
Не более двух десятков ярдов отделяло их от колонны Вьетконга. Крупным планом, с пугающей ясностью видел замороженный страхом Грант лица молодых воинов, казавшихся ему мальчишками, их автоматы АК, запасные рожки, или «бананы», кинжалы, просторные «черные пижамы». Больше всего пугали эти внешне ничем не примечательные лица. Вроде и не исполнены они плакатным мужеством и отвагой, обыкновенные, немного усталые лица, но Гранту чудится, что светятся они непреклонной решимостью: идти вперед, вперед до победы и уж, во всяком случае, до полного истребления свалившихся с неба диверсантов.
И еще заметил Грант, что на каждого регулярного партизана-вьетконговца — в колонне их было не больше полувзвода — приходилось по пять-шесть местных жителей, мужчин и женщин, проводников, самооборонцев, носильщиков с мешками риса и бамбуковыми флягами с молоком кокосового ореха. Один молодой парень тащил треногу пулемета, другой шел с буйволовым рогом на плече. Хрупкая девушка несла пулеметные ленты…
— Ты видел? — шепотом спросил Грант Клифа, когда колонна скрылась из виду.
— Видел, — ответил тот, мятой фуражкой вытирая вспотевшее лицо.
— Нет, ты видел крестьян?!
— Ну и что!
— То же было во время засады севернее Сайгона, о которой столько говорили у нас. Вьетконг тогда разгромил нашу автоколонну на «национальной магистрали номер 14». И броневики не помогли. А ведь дело было в контролируемой нами зоне! В засаде участвовали двести партизан, а помогали им восемьсот местных крестьян: рыли окопы вдоль шоссе, минировали, а потом уносили в джунгли трофеи. Наши тогда потеряли массу оружия и два миллиона пиастров!
— Ну и что?
— А то, что против нас воюет весь народ!
По тому, как бегали глаза Клифа, Грант понял, что и начальник штаба потрясен увиденным.
А полковник Фолькстаад так красноречиво говорил о «пороховом погребе народного возмущения против коммунистов в районах, захваченных Вьетконгом»!..
Они поднялись и пошли дальше. Но теперь солнце казалось жарче, усталость беспощаднее, жажда невыносимее…
И вдруг джунгли расступились, в просвете, пронизанном блекло-радужными лучами солнца, призывно блеснул неширокий плес.
— Вода! — хрипло прокаркал Мак, из последних сил бросаясь вперед.
По щеке Гранта скатилась слеза. Защипало глаза, но больше слез у него просто не было.
Нет, это был не мираж. От реки веяло прохладой. Даже вроде попахивало рыбой. На перекате играло утреннее солнце, и солнечные зайчики весело бегали по сплошной стене джунглей на противоположном берегу. Слева и справа река убегала в темно-зеленые тоннели.
— Не пейте слишком много! — по долгу службы предупредил Грант, когда все кинулись к воде, забыв об аллигаторах.
Солнце успело уже так накалить песок, что его жар проникал даже сквозь толстые каучуковые подошвы ботинок. Вода с гор оказалась на диво холодной, она была слаще кока-колы из холодильника.
Напившись до отвала, Грант лихорадочно скинул боевую сбрую, волглую одежду и, жмурясь от блаженства, погрузил свое немытое, искусанное, исчесанное тело в живительные струи, в прохладный бальзам этой чудо-реки…
Остальные последовали его примеру, долго сидели по шею в воде.
Мака пришлось силой оттащить от воды. Он скулил, как щенок, а потом у него начались судороги, он икал, его рвало.
— Водная интоксикация, — сказал Грант, вспомнив курс выживания.
Одеваясь, он впервые заметил, как провоняла по́том вся его одежда.
— Рубаха и штаны начали гнить, — с досадой заявил Клиф. — Хороши мы будем в костюме Тарзана!
Мак закашлялся, царапая руками грудь. Слева, за густо заросшей заводью, раздался тяжелый топот.
Диверсанты бросились в чащу, подхватив оружие и одежду.
— Что-то большое, темно-серое, — пропыхтел Клиф, бежавший последним. — По-моему, мы вспугнули стадо слонов у водопоя.
Неужели слоны? Слонов в Южном Вьетнаме он видел — точно во времена Ганнибала, «красные береты» патрулировали джунгли на боевых слонах.
С кем повстречались они на реке? Еще один непонятный эпизод в этом кошмаре…
Грант решил вести группу до первой излучины вдоль берега безымянной реки. Часть пути — там, где джунгли сомкнулись тоннелем над рекой, — пришлось преодолевать по воде. Там было сыро, еще курился туман. В зеленом полумраке роились москиты, на верхних этажах джунглей верещали обезьяны, и птицы гомонили, словно в зоологическом саду. Гадливо поморщившись, Грант раздавил на шее огромного мохнатого паука.
Только через час выбрались на берег, как черти перемазанные илом.
Вот и излучина! Опушка леса у излучины реки не подходила вплотную к берегу. Здесь вполне мог сесть вертолет. Не было не только противовертолетных кольев, но и вообще никаких следов человека.
Ночная темень, густея на глазах, быстро затопляла бамбуковую рощу.
Грант достал свою люминесцентную нейлоновую карту, сориентировался по излучине, определил координаты. Взяв синий пастельный карандаш, пометил на прозрачном ацетате, покрывающем карту, место последней стоянки команды А-345.
Да, эта стоянка последняя. Вода теперь есть, но пищи нет вовсе. Если эксфильтрация не удастся, Грант твердо решил слизнуть с тыла ладони «родинку» с цианистым калием — этот последний подарок ЦРУ, будь оно проклято!
Радиограмму, которую составил Грант, можно было уложить в три буквы: SOS!
Наверное, они никогда так не волновались, как в те минуты, когда радист Мэтьюз включал радиостанцию.
Они и в самом деле были на волоске от гибели: слабым желтым светом вспыхнула индикаторная лампочка, но стрелка вольтметра застыла как раз на границе красной и черной черты. Напряжения батарей едва хватило для передачи радиограммы.
Мэтьюз дрожащей рукой отстучал радиограмму с просьбой о немедленной эксфильтрации группы той же ночью, с указанием точных координатов посадочной площадки и световых сигналов приема вертолета.
Инфракрасный прожектор им давно пришлось бросить. Поэтому Грант радировал, что будет сигналить электрофонариками.
«Слышу вас очень плохо, — сообщил радист на «материке», — всего на три балла».
Теперь, когда радиограмма была передана, Грант со страхом подумал: какова будет реакция штаба?
Лежа на опушке бамбуковой рощи, они считали минуты, с нетерпением ожидая ответа Фолькстаада.
Грант подозвал к себе Клифа, тихо сказал ему:
— Старик! Еще неизвестно, как все обернется. Я хочу, чтобы ты знал: меня все время мучило чувство вины перед тобой и другими ребятами.
— Поцелуй меня знаешь куда, — со злостью сказал Клиф.
Грант облизнул растрескавшиеся губы, соленые от пота и крови.
— Понимаешь, я вряд ли согласился бы полететь в это пекло, если бы не получил отставку от Шарлин. Она вернула мне кольцо, когда узнала, что творят наши «зеленые береты» во Вьетнаме, и даже написала, что выходит замуж за какого-то «мирника».