По делу обвиняется...

— Что скажете? — задал вопрос Азимов, когда Арслан, прочитав письмо, положил его на стол перед ним.

— Все правильно, товарищ полковник.

Азимов выжидающе посмотрел на Арслана, и тот понял его взгляд как предложение дать объяснение.

— Преступник действительно не установлен, и выхода на него пока нет у нас. Учитывая, что находившиеся при Фастовой ценности не тронуты, мы предположили месть. Но с чьей стороны? — Арслан развел руками, давая понять, что ответа этот вопрос еще не имеет. — Соснин в настоящее время занят разработкой «театральной» версии, но, к сожалению, ощутимых результатов пока нет.

— Вы, стало быть, не исключаете наличие связи между обмороком Фастовой в театре и случившимся в парке?

— Приходился проверять, особенно, если исходить из факта мести. Если честно, то я сам не очень склонен видеть здесь связь, но Соснин просто уверовал в это. Раз так — проверим все.

— Так, так, — Азимов забарабанил костяшками пальцев по столу. — В таком случае вам все равно придется вести раздельный поиск по театру и по парку.

— Я занимаюсь парком, — пояснил Арслан.

— Ну и как?

— Пока удалось выявить, что в это время из парка выходила Мартынова Ирина.

— Кто это?

— Она встречалась с сыном Фастовой. Насколько я понимаю, дело не ограничивалось только встречами...

— Вы сказали — встречалась, — перебил Азимов, — а теперь?

— В том-то и дело, что теперь у них размолвка. Мартынова раньше была замужем, от первого брака у нее ребенок. Фастова категорически была против нее, считала ее недостойной быть избранницей сына.

— Вот как. Это уже интересно, — Азимов опять забарабанил по столу. — И были между ними конфликты?

— Судя по всему, да, поэтому, когда удалось установить, что Мартынова в это время была в парке, мы, естественно, предположили, что это не случайно.

— Что объяснила Мартынова?

— Говорит, услышала, что в универмаге дают импортную парфюмерию, и не удержалась, — усмехнулся Арслан, — ушла с работы. А «засек» ее заведующий кафедрой, где она работает лаборанткой. Он проходил мимо парка и видел, как оттуда выходила Мартынова.

— Она была с покупками?

— В том-то и дело, что без покупок. Говорит, не досталось. Но это не всё: оказывается, в это время в универмаге никакую импортную парфюмерию не продавали.

— А почему она оказалась в парке?

— Мартынова заявила, что в парке она не была. Просто прошла вдоль ограды. Там, если помните, вдоль улицы два входа. Вот она вошла в один из них, что рядом с универмагом, и вышла через другой. В глубь же парка, по ее словам, она не заходила.

— Что еще есть по Мартыновой?

— Пока ничего. Одного не могу понять: если она была в парке с Фастовой, то зачем? Неужели они не могли выбрать для разговора другое место и время?

— Что ж, работайте дальше. Проверьте окружение Фастовой, коль скоро мы исключаем ограбление. Возможно, потерпевшая потому и не хочет помочь нам, что это был кто-то из близких. Вначале драма, а финал — преступление. Сейчас для Фастовой сказать правду — это вроде совершить предательство. Она, видимо, так считает. Поэтому — ее окружение и еще раз окружение. Основной упор на это и на характер взаимоотношений, вплоть до мельчайших подробностей. Ох, уж эти людские драмы. Пожалуй, нет ничего сложнее для расследования, чем разбираться в них.

— Ясно, товарищ полковник.

— Я решила вплотную заняться твоей женитьбой, — сказала однажды вечером мама. — Мне надоело ухаживать за тобой, пусть жена мучится. Надо хоть немножко пожалеть свою маму.

Я понимаю, что она форсирует события из-за боязни, что я женюсь на Ире, но не подаю вида и вместо этого путем простого арифметического подсчета пытаюсь доказать, что после женитьбы хлопот у нее прибавится по меньшей мере вдвое (я + жена), а потом и втрое (я + жена + ребенок). Но безуспешно.

— Есть две девушки, — игнорирует мои доводы мама. — Одна, как мне сказали, весьма миловидная, окончила инженерный, вторая, очень пикантная, заканчивает химфак. Начнем с инженера.

— Начнем, — не очень бодро поддержал я. — Только это, как при поступлении в институт, конкурс: на одно вакантное место жены — две кандидатуры. А что если они обе мне понравятся и я буду стоять между ними, как буриданов осел, не зная, кого выбрать, состарюсь, и опять ничего не получится?

Мама неумолимо гнет свою линию.

— Завтра она с матерью придет к нам, якобы по делу. Только ее мама просила, чтобы я тебе ничего не говорила о том, что эта девушка... Ну, в общем, ты понимаешь. Сама девушка не знает цели посещения.

— А ее мама знает, что я знаю о том, что эта девушка ничего не знает? — попытался выяснить я.

— Перестань болтать глупости. Лучше тщательно побрейся утром и надень костюм.

А может быть, действительно в знакомствах такого рода есть смысл? В конце концов, в них меньше неприличия, чем в случайном уличном знакомстве.

С уст моих вот-вот сорвутся обидные для мамы слова: «Хватит того, что ты выбрала мне вуз».

У О. Генри есть рассказ «Дороги, которые мы выбираем», но ко мне больше подходит название «Дороги, которые за нас выбирают». Доколе можно терпеть? Не пора ли мужчиною стать?

От перспективы знакомства мне было не по себе. Ночью я ворочался, стараясь представить претендентку. Почему-то я видел ее в оранжевом, с распущенными волосами.

Утром после завтрака я завалился на диван с томиком Чехова, с помощью коего пытался познать прекрасную половину человечества. Поняв, что натянуть костюм на меня не удастся, мама решила компенсировать его отсутствие идеальным порядком в квартире.

Половина четвертого. Звонок. Я сижу в спальне, на стуле, как пришитый.

Мама открывает дверь. «Здравствуйте». «Здравствуйте. А вот и мы». Смех обоюдный. Проходят в гостиную, садятся. «У вас одна комната?» «Что вы! — обижается мама. — У нас две, как же одна. Идемте, покажу». Они входят. Я оборачиваюсь и в первый момент не понимаю, собственно, кто из них мать, а кто — дочь: они различаются только ростом, а лет им примерно одинаково.

— Познакомься, — тихо говорит мама. Я смело встаю и иду навстречу той из них, которая более плотоядно смотрит на меня. Она жмет мою руку ладонью полутяжеловеса и говорит:

— А я вас где-то видела.

Я загадочно улыбаюсь, предоставляя ей возможность вспомнить, где мы могли увидеться, будучи уверен, что никогда ничего подобного не встречал.

Мама невпопад отвечает на вопросы дорогих гостей. Та мама и «она» часто окидывают свою жертву взглядами, стараются раскусить, что скрывается под моей заурядной внешностью. Когда-то, в школьные годы, мне хорошо удавался нервный тик. Пробую, не забыл ли: правая половина лица неподвижна, как маска, левая вздрагивает, рраз — рраз — главное, добиться ритмичности. Тщетные потуги: несмотря на тик, мне улыбаются. Очевидно, в своем стремлении заполучить мужа она не остановится перед тиком.

Беседа крутится вокруг актуальной темы — реконструкции города. Гостьи проявляют поразительную осведомленность о всех переулках и новых районах. Наверное, в поисках жениха им приходится много колесить.

Вскоре я открываю дверь на лестничную площадку и, не дожидаясь прощальных слов, первый говорю «до свидания» в нарушение всех существующих этикетов, чем привожу себя в неописуемый восторг. Хорошее настроение обеспечено на неделю вперед: вариант со второй кандидатурой, химичкой, автоматически отпадает. Мама ходит по квартире, прячет остатки конфет в буфет и ворчит, что ее принимают за дуру.

«Свобода вас примет радостно у входа», — мурлычу я себе под нос и устраиваюсь поудобнее у телевизора: сегодня киевские динамовцы расправляются с очередной жертвой.

Владик позвонил Соснину только через день.

— Булавы! Я вспомнил! — радостно закричал он. — В сумке были булавы!

— Ах ты умница моя, — похвалил его Соснин. — Ты откуда звонишь?