По делу обвиняется...

Туйчиев понимал: факт, сообщенный Аванесовой, в том виде, как он есть, вряд ли можно сразу увязать с делом Фастовой. Мало ли, в конце концов, какие встречи могли быть у Фастовой. Но два момента настораживали: во-первых, разговор с незнакомой женщиной состоялся за несколько дней до случившегося с Фастовой в парке; во-вторых, взволнованность Фастовой и ее слова о жестокости. «По словам Аванесовой, Фастова так и сказала: «Это больше чем жестокость», — думал Арслан. — Значит, ее собеседница повинна в каких-то серьезных неприятностях, случившихся у Фастовой. А через несколько дней Фастову находят в парке с телесными повреждениями, что можно рассматривать и как финал ее взаимоотношений с этой женщиной. Как же тогда с той женщиной, которая посетила Фастову за день до происшествия? По всему это была Юдина, но Аванесова твердо заявила: хотя ту она опознать не может — как-никак было темно, — женщины разные. В коридоре была высокая и худая, а эта низенькая и полная. Итак, уже две женщины, и обе ведут с Фастовой таинственные разговоры... Высокая и худая, конечно, Юдина... Может, прямо спросить Фастову, с кем она двенадцатого разговаривала под лестницей? Нет, вряд ли скажет. Ведь она категорически отрицает очевидный факт разговора с некоей женщиной в коридоре. И здесь тоже будет отрицать, и что кроется за таким поведением? Если это обычные встречи со знакомыми, вряд ли Фастова станет отрицать все. Значит, либо встречи необычные, либо знакомые необычны, либо и то и другое сразу. Что дальше?.. Искать. Николай вел поиск «коридорной», ну а мне придется заняться «лестничной». Как говорит Соснин, «доказыванию подлежит всё».

Глава четвертая

Леня удивился приходу Иры. Он не без основания полагал, что между ними все кончено. Так хотела мама, а теперь он считал себя обязанным следовать ее советам, тем более они начинали совпадать с его желанием.

Разговор не клеился, чувствовалась натянутость.

— Ты должен уходить? — спросила она, увидев, как Леня украдкой взглянул на часы.

— С чего ты взяла? — возразил Леня (он опаздывал на встречу с Милой).

— Не юли, я вижу. — Она подошла к нему, обняла за плечи. — Только честно — ты не рад мне? — И видя, как замялся Леня, отошла.

— Нет... отчего же, наоборот... — несвязно пробормотал он.

— Не ври, тебе не идет. А я... — голос ее дрогнул. — Ты для меня...

— Ты что? — Леня направился к ней, но она предупреждающе вытянула руку:

— Не надо. Дай сигарету.

Ира сделала несколько затяжек и вновь обрела свой обычный игриво-кокетливый тон.

— А меня Малик Касымович вызывал. Провел душеспасительную беседу о нравственности, и мне кажется, что я уже исправляюсь. Спасибо твоей маме.

— При чем тут мама? — рассердился Леня.

— А при том: она пришла к декану жаловаться, что у него работает развратная особа Мартынова, которая сбивает с пути праведного ее высокоморального сыночка.

— Глупости и чушь! — растерялся он.

— Нет, мой милый, так все и было.

— Ну, а ты? — Леня понял, что она говорит правду.

— Что я? Я сказала: это касается только нас обоих. Разве не так? — Леня молчал. Тогда она усмехнулась и добавила: — Я ошиблась, только меня. Теперь я убедилась: у тебя кто-то есть... Мама подобрала по своему вкусу?

— Послушай, может, не будем, — миролюбиво предложил он и снова посмотрел на часы.

— Хорошо, — согласилась Ира, — но только запомни: ни с кем у тебя счастья не будет. Твое счастье — это я. — Она помолчала. — Смотри только, не опоздай...

— Всё? — оборвал Леня.

— Нет, не всё. Я пришла совсем по другому поводу. В тот день, когда с твоей мамой... ну, в общем, случилось... я ее видела.

— Как? — поразился он. — Где? И ты молчала!

— После «приятного» разговора с деканом чувствую — не могу сидеть на кафедре. Плюнула на все и пошла в парк. Села на нашу скамейку, вспоминаю... короче, лирика, — оборвала она себя. — Вдруг слышу на аллее голоса. Женские. Но не вижу за деревьями. Показалось, голос твоей матери. Прислушалась. Точно. Голос такой у нее просительный: «Дайте спокойно жить», а у той, другой, жесткие нотки пробиваются: «Предупреждаю, будет хуже»... Кинулась я к ним, выбежала на аллею, надо помочь, думаю, твоей маме. А Мария Никифоровна увидела меня и... — Ира закрыла ладонью глаза и замолчала.

— Дальше... — потребовал он.

— Дальше? Обругала она меня, назвала шпионкой и ударила по лицу, — закончила Ира, закусив губу.

«Ведь это то самое место, где ее обнаружили, я еще тогда отметил: ирония какая, у нашей скамейки», — подумал Леня.

— Ну, а та женщина, какая она?

— Ничего не знаю, не видела ее, меня обида захлестнула, убежала я сразу.

— Надеюсь, ты не откажешься повторить все это в милиции?

— Как хочешь, — безразлично махнула рукой Ира.

Туйчиев сознавал: поиск женщины, которая разговаривала с Фастовой в день профсоюзного собрания под лестничной клеткой, вряд ли будет успешным. Но, верный своему правилу отрабатывать все до конца, Арслан принялся за розыск. Пришлось снова ехать на работу к Фастовой — искать, кто из ее сослуживцев видел, как Мария Никифоровна в день отчетно-выборного профсоюзного собрания разговаривала с незнакомкой. Не исключалось, что эта женщина и раньше приходила к Фастовой.

«Седая, полная, невысокая. Конечно, заходила к нам в отдел в тот день, — сказала счетовод Шоира. Девушка недавно окончила школу и сидела в одном кабинете с Фастовой. — Мне ее лицо знакомо, где-то видела ее раньше, но где — не припомню».

Единственное, что удалось достоверно установить Арслану, — Фастову эта женщина до того не знала. Войдя в отдел, женщина спросила у Фастовой: «Где я могу видеть Фастову Марию Никифоровну?». Данное обстоятельство делало встречу женщины с Фастовой еще более странной и загадочной. Правда, после того как удалось выяснить, что в парке была Юдина, надобность в установлении этой женщины практически отпадала. Однако Арслан все же решил спросить о ней саму Фастову: теперь, казалось, у Фастовой нет причин отрицать факт встречи с ней двенадцатого. Но как только Туйчиев задал об этом вопрос Марии Никифоровне, в ее поведении сразу появилась так хорошо знакомая ему враждебность и она категорически заявила, что ничего подобного никогда не было. И такое отрицание очевидного факта тоже настораживало и требовало объяснения.

Соснин к подозрениям Арслана отнесся скептически, считая, что теперь надо думать, как «расколоть» Юдину, а не выяснять женские тайны, связывающие Фастову и «лестничную» незнакомку, так как совершенно ясно, что к делу это не относится. Не согласиться с этим Арслан не мог, но в глубине души не оставлял надежды проникнуть в эту тайну: его не покидало предчувствие связи между всеми этими событиями и случившимся с Фастовой.

Туйчиев уже и не рассчитывал найти эту женщину, когда неожиданно к нему пришла Аванесова и прямо с порога обрушила на него град вопросов:

— Искали? Нашли? Что она сказала? — и, не дождавшись ответа, торжествующе произнесла: — Я нашла. — Она устало опустилась на стул. — Можете записать: Нестеренко Любовь Степановна. Инспектор районо, — уточнила она.

Из рассказа Аванесовой Туйчиев понял, что она случайно увидела в районо, куда пришла по поводу устройства внучки в музыкальную школу, эту женщину. Собственно, увидела ее в коридоре и уже неотступно следовала за ней, пока та не вошла в кабинет с табличкой «Инспектор». Выждав несколько минут, Аванесова открыла дверь и увидела женщину за письменным столом. Тогда она в приемной заведующего выяснила ее фамилию.

...Нестеренко, маленькая, полная женщина, сильно волновалась. Видимо, от волнения у нее потели руки, и она ежеминутно вытирала их носовым платком. На Туйчиева смотрела настороженно и при каждом его вопросе сжималась, становилась от этого еще меньше.

— Знаете ли вы Фастову Марию Никифоровну?

— Нет, — поспешно ответила Нестеренко.