Ночной океан

Джонс тут же направился к двери, ведущей в мастерскую, но неожиданно навстречу ему двинулся смотритель – тот самый, неведомых экзотических кровей.

– Орабона, – представился он мягким голосом с чуть заметным иностранным акцентом, протягивая для приветствия руку. Джонс нехотя пожал ее. – Очень приятно. Сэр Роджерс ненадолго отлучился. Просил не пускать никого в мастерскую во время его отсутствия. Вас, наверное, смутил этот собачий вой? Право, это откуда-то с улицы. По округе бегает целая свора бездомных псов. Сэр Роджерс вернется минут за пятнадцать до закрытия. Передать ему, что вы приходили с визитом?

Джонс, помотав головой, спешно покинул музей. Поднявшись по старым, вытесанным из камня ступеням на улицу, он с любопытством осмотрел убогий район. Покосившиеся, ветхие здания – некогда жилые, но теперь в основном занятые лавками и складами – дышали неподдельной древностью. Те из них, что имели островерхие крыши и шпили, стояли здесь, пожалуй, еще с Тюдоровой эпохи. В закоулках и подворотнях клубился густой, неприятно пахнущий смог.

Рядом с относительно неплохо сохранившимся зданием, в подвале которого размещался музей, находился узкий проход, в который и вошел Джонс, осторожно ступая по вымощенной булыжником мостовой, в надежде попасть на видневшийся из окон мастерской задний двор и выяснить все же, откуда мог исходить этот жуткий визг. Как раз сгущались сумерки. Темный двор обступали высокие глухие стены, казавшиеся еще более мрачными, чем осыпающиеся фасады старых, гнетущих построек. Навстречу Джонсу не выбежало с лаем ни единой шавки, здесь не было ни клочьев шерсти, ни следов крови – но трудно было поверить, чтобы после такой отчаянной собачьей драки, если та в действительности имела место, не осталось ничего подобного.

На озадаченного Джонса насмешливо взирали лишь три маленьких окна мастерской – узкие горизонтальные проемы во двор почти на уровне тротуара, запыленные, смахивающие на остекленевшие глаза издохшей рыбины. Слева от окон стертые каменные ступени вели к темной двери, запертой на тяжелый засов. Непонятный порыв заставил Джонса пригнуться к сырой потрескавшейся мостовой и заглянуть внутрь в расчете на то, что плотные зеленые шторы могут кое-где оказаться не задернутыми. Протерев в напластованиях пыли платком несколько «глазков», Джонс понял, что обзору никакая преграда не мешает – хотя в подвале было настолько темно, что поначалу он вообще ничего не смог разглядеть. Однако, переходя от одного окна к другому, вскоре Джонс начал различать призрачные очертания знакомых предметов. Прежде всего стало ясно, что внутри никого нет; но когда он дошел до последнего окна, ближайшего ко входу, в дальнем углу комнаты показался слабый отсвет, что повергло Джонса в изумление, ибо никакого света там не должно было быть. Насколько он помнил, все лампы, печи и горелки находились в других местах. Приглядевшись, Джонс заметил, что светящееся пятно имеет форму прямоугольника, и тут к нему пришла догадка. Именно в этом углу мастерской и располагалась дощатая дверь с массивным навесным замком, помеченная знаком черных магических практик. Никогда прежде не стояла она открытой; похоже, именно оттуда изливалось теперь призрачное свечение. В нем с новой силой вспыхнуло любопытство – куда ведет эта дверь и что она призвана сокрыть?

Джонс бесцельно бродил по унылой местности почти до шести часов, а после вернулся в музей, чтобы навестить Роджерса. Он едва ли мог сказать, почему ему так хотелось именно сейчас увидеть этого человека, но, должно быть, жуткий собачий визг и загадочный свет из-за обычно запертой наглухо двери заронили в его душу некие подсознательные опасения. В дверях Джонс столкнулся с готовившимися к отходу служащими, и давешний доверенный Роджерса, смуглый и курчавый Орабона, улыбнулся ему с трудноуловимым снисхождением. Это слегка задело Джонса, но он памятовал о том, что подобными улыбками охранник порой награждал и самого главу музея.

Обезлюдев, выставочный зал стал еще мрачнее, но Джонс спокойно пересек его и постучал в дверь мастерской. Кто-то, явно не торопясь с ответом, неспешными шагами подошел к двери, завозился с громыхнувшим замком. Шесть петель протестующе заскрипели, и в проем выглянул Джордж Роджерс – неухоженный, с недобрым огнем в глазах.

– Ну, вы все же пришли обратно, а, дорогой друг? – В голосе главы музея недовольство визитом мешалось с мелочным торжеством по поводу того, что Джонса будто магнитом вновь притянуло сюда, к нему. – Заходите, коли так!

И снова завязался разговор о сверхъестественном, но на сей раз в более доверительных тонах. Древние Боги и участие в ритуалах, жертвоприношения и туманные намеки на органическую природу иных экспонатов или же их прообразов – все это было не ново и знакомо; навязчивые идеи Роджерса все сильнее завладевали им. Но оценивающие взгляды, которыми глава музея вычерчивал некий странный треугольник – Джонс, массивная дверь, запертая на висячий замок, мешковина у ее порога, судя по очертаниям, прикрывавшая что-то, – невольно нервировали гостя, и Джонс усомнился, стоит ли поминать странный собачий визг, ради вопросов о коем он и явился сюда.

Хриплый бас Роджерса эхом разносился под высокими каменными сводами.

– Не знаю, запомнили ли вы – я рассказывал вам о разрушенном городе в Индокитае, где жили Тщё-Тщёсы? Вы ведь в конце концов согласились с тем, что я там действительно был, – вы не смогли оспорить фотографии! И пусть даже вы считаете, что Тощего Пловца я изваял из воска… что ж, вы просто не видели, как он рассекал воды той подземной реки, а я видел! Но теперь, думаю, нам стоит поговорить о кое-чем куда более существенном. Мы еще не касались этой темы – я хотел кое-что доработать, прежде чем поделиться с вами. Когда вы увидите фотографии – поймете, что изображения местности такого качества не могут быть подделаны. Кроме того, думается, у меня есть еще один способ доказать, что Он не является очередной моей выдумкой, воплощенной в воске. Никто еще не видел Его, эксперименты не позволяли мне выставить Его на всеобщее обозрение.

Роджерс бросил многозначительный взгляд на запертую дверь.

– Восьмой раздел Пнакотических манускриптов описывает некоторые древние ритуалы, – продолжал он. – Подробно изучив их, я понял, что они могли иметь одно-единственное верное толкование. В давние времена, еще до появления земли Ломар и первых людей, на Крайнем Севере обитали удивительнейшие твари, и Он был из их числа. Нам пришлось проделать долгий путь сперва до Аляски, а затем из Форт-Мортона в Ноатак. Он ждал нас точно там, где предполагалось! Мы увидели гигантские руины, раскинувшиеся на мили и мили. Многое было уже полностью разрушено временем – прошло больше трех миллионов лет! Да и легенды эскимосов за долгие годы исказились, поросли небылью… но из-за них мы не смогли нанять проводников из местных жителей, и нам пришлось возвращаться на санях в Ном, чтобы найти помощников там. Знаете, как сильно северный климат испортил Орабону? О, он стал желчным циником, совершенно невыносимым!

Неважно; слушайте, как мы нашли Его. Вмерзший храм находился в самом центре развалин; мы взорвали лед там, где могли быть врата, – и не ошиблись, увидев проход и лестницу вниз. Никто из нашей экспедиции не отважился спуститься, и это было только на руку нам с Орабоной. Он, правда, и сам трясся как осиновый лист… если б я не сказал, вы бы никогда о нем такого не подумали, об этом надменном павлине, что расхаживает по музею хозяйской поступью, ведь так? Просто ему тоже хорошо ведомы древние писания, и страх его беспочвенным никак не назвать…

Так о чем я?.. Само солнце отказывалось слать лучи во мрак этого склепа! Но у нас были факелы, и мы прекрасно все видели. На пути нам попадались повсеместно кости тех несчастных, что пытались проникнуть сюда задолго до нас – многие тысячелетия назад, когда климат там был еще теплым. Некоторые из этих костей принадлежали существам, которых трудно даже вообразить. Пройдя три лестничных марша, мы обнаружили трон из слоновой кости, о котором поминали Манускрипты. Я скажу вам вот что: трон не пустовал!