Гомицидомания

— Есть такое.

— Тебя, возможно, хотят тихо устранить, чтобы ты не подрывала группу своеволием. Тогда зачем травить Стрелка? — Нейт вздохнул. — Знал бы я точный мотив, то точно бы понял, кто это. Ладно, как дела в группе?

— Морган поехала искать ДНК Троя, чтобы пробить, что за наркотик. Думаю, вряд ли там оставили его кровь. Смыли уже давно. Думаю подбросить ей пару капель. Леви сказал, что Трой стал буянить: избил кассира в магазине. Они с Ран поехали туда, а я к ней домой.

— Зачем?

— Мне нужны деньги.

— Зачем два точка ноль?

— Я хочу снять дом в аренду. Твоя халупа просто отстой.

— Зато безопасно. Стоп! Ты хочешь, чтобы мы поселились в другом доме?

— Йеп, мозговитый ты наш мозг.

— Исключено! Это же то же самое, что просто прийти прямо на собрание и сказать: «эй, всем привет!».

— Перестань, Нейтан! Дом за Лондоном. Никто не будет вас там искать.

— Погоди-ка, а ты где?

— В такси. А что случилось?

— Черт! Ну Оф, блин, уши! Тебе надо было бы тачку в аренду лучше взять, вместо дома. Вдруг он посыльный? Придётся убрать таксиста. Нам лишние люди не нужны.

— Предлагаешь..

— Да, убей его.

— Но я не могу!

— Надо. Через не могу.

Я обречённо вздохнула, взглянув на водителя, что зыркнул на меня через зеркало.

— Я ещё не сошла с ума, Нейтан. Не могу просто взять… и сделать это!

— Как думаешь, будет очень круто, если в итоге все будут знать, что Натаниэль Фауст живой, держит в подполье Троя Кирка и в сговоре с Офелией Црнянской?

— Ладно, я поняла. В восемнадцать ноль-ноль в «Бочке пивовара».

— Зачем?

— Не тупи, Нейт! Вырубай Троя, бери его в охапку и едем из города.

— Засранка ты! Все, отбой.

Я бросила трубку, достала из телефона сим-карту и выбросила ее в окно. Вставила новую. Водителя попросила остановить в темном безлюдном углу далеко от городских джунглей. Когда протягивала ему деньги, то сильнее сжала пистолет на уровне его груди, готовясь к выстрелу.

Щелчок. Выстрел сквозь кресло, и он обмяк.

А там я вышла, прихватив заодно и всю его наличность. Села в автобус до центра и воткнула в уши недавно купленные наушники. По окну забарабанил дождь. Я так давно его не видела, этот грустный дождь.

Так изменились события и наши характеры, так нещадно стёрлись воспоминания обо мне прошлой, такой слабой и наивной, все жалеющей себя и ненавидящей. Ныне я приняла себя отродьем, которого взрастила в гневе и стремлении бежать. Я перестала замечать друга-Лондона и плаксивый серо-чёрный небосвод, забыла, что такое печаль одиночества. Забыла о драматичности чувств и рефлексий. Стала машиной с целью, которую должна была достичь любой ценой.

А чужие жизни… Я перестала считать их бесценными. Наплевала о семьях и голодных детях, задушила жалость и эмпатию. Теперь люди — труха, которую мне более не было жаль топтать.

Всего лишь месяц, прошедший, как сон, будто вовсе иллюзия или фантом, но ныне я стала тем, кого посмела презирать. Я стала Дамьяном.

Я ехала среди массы живых людей и удивлялась тому, как изменился мир вокруг.

— «Нет, это изменилось мое естество», — поняла я, переключив песню. Заиграл «Корн». — «Раньше так много драмы, так много самокопаний и глупых слез… А сейчас я сижу в кресле, смотрю, как снаружи льет, и не чувствую ничего, кроме желания рвать до конца. Сижу, а вокруг меня аура смерти и опасности. Как клеймо. Поэтому со мной никто не сел рядом? Подсознательно они чувствуют мое уродство?» — Я взглянула на пустое кресло рядом. — «Все такое другое».

Или я изменилась раньше? Когда застрелила врагов в чужом штабе? Когда убила Рут? Или когда перенесла ту убивающую ломку? Может, не месяц, проведённый у Нейтана, перекроил мою суть? Я терялась в теориях и гипотезах.

Мне было жаль вспоминать прошлую себя. Обычная поездка в общественном транспорте, но напомнившая мне себя в юности. Ту зажатую и избитую малышку, так вожделеющую счастье и мир. Она была столь мечтательна и мягка, когда бродила неспешно по переплетениям лондонских улочек; так любила дождь и тихо плакать у окна отцовского жилья.

Но ныне все было серым и бессмысленным, чужим и ненужным. Только пылали алым пожарищем гнев и желание сбежать далеко и навсегда. Детская мечта о счастье претерпела метаморфозы, став искаженной и извращённой, но все же осталась в сердце до сих пор. Я все ещё хотела счастья, но готова была убить за него. И убивала.

Не будь тех обстоятельств и кошмарных знакомств, того страшного окружения, то я бы выбрала иной путь. А, может, убила бы себя, отчаявшись и исчерпав силы.

В последний раз я была чистой, была собой, когда прилетела в Лондон. Так сильно я была очарована и разбита неясной мне тоской. Была собой, которую не осуждала, с которой была знакома с рождения. А теперь я не знала, кем была и как могла вернуться.

Слишком далеко я ступила за грань. Слишком сильно что-то сломалось и заржавело. Я поняла, что боюсь. Того, что я пропала в себе бесследно, что не смогу быть собой, когда все закончится.

— «Неужели я так и останусь чудовищем? Когда буду жить с Яном у моря, то буду такой же неправильной?».

Я оплатила проезд и вышла у дома Морган, где взяла из сейфа весьма крупную сумму, а после встретилась с мужчиной, что сдавал дом за городом, и оплатила месяц проживания. Мы недолго поболтали о весне и о том двухэтажном доме с огромным гаражом, мило попрощались и я набрала Морган:

— Как дела? — спросила я.

— Голяк. Ещё Эс устроила ревностный скандал.

— Как?

— Приехала к нам в магазин и начала орать, что мы предатели, и что она разочарована.

— Ясно. Ничего не нашли в итоге? Вообще?

— Да каво, нас из магазина поперли с благим матом.

— Не переживай, я была у Троя дома. Нашла платок с его кровью. В двадцать ноль-ноль в «Клеопатре».

— Окей. Оф, ты молодец! Целую!

— Вы куда?

— Мы с Леви пока перекусить зашли.

— Окей, до встречи, ребята. Приятного.

— Ага, давай.

***

— Нет хвоста? — снова спросил Нейтан, озираясь по сторонам. Бар «Бочка пивовара» был наполнен людьми и ароматом жареного мяса, залитого темным элем. Здесь был потрясающий маринад из спиртного и красного перца.

— Нет. Я заказала крылья. Умираю с голоду. Будешь?

— Да я сам щас сдохну. Конечно, буду. — Он сел напротив. — И что ты хочешь мне сказать?

— На, — я сунула ему ключи, — координаты в смс. Новая берлога в разы лучше того клоповника. Как он?

— Честно? Хуево. Его рвёт кровью и желчью. Он не ест и не пьёт. Только орет, как черт.

— Есть способ ему помочь?

— Да, дать дозу.

— Иди к черту, Нейтан. — Я чуть наклонилась к нему через грязный стол. — Принёс?

— Куда я денусь? На, — он придвинул ко мне клетчатый платок с кровью Троя. — И что, скажешь, что нашла в его хате? Ты хоть знаешь, где он живет?

— Частично.

— Круто. И какой план? Тебя не заподозрили?

— Как меня заподозрят, если я вся избитая, как груша для битья?

— Ну извиняй, было бы странно, если бы ты пришла свежая и здоровая к ним в штаб.

— Ты козлина, Нейт. — Я покачала неодобрительно головой, чуть приподнимая свитер. Фауст рассмотрел огромный синяк на рёбрах. — Ты перегнул. На кой черт браться за биту?

— Ты сама просила отлупить тебя так, чтобы было правдоподобно. Я и отлупил.

— Ты чуть не убил меня.

— Не убил же.

— И на том спасибо.

Нам принесли две порции куриных крыльев и пива. Мы накинулись на тот жир с превеликим удовольствием, пачкая щеки и носы. Глотнув светлого пива, я начала:

— Всё в группе так переменилось… Все стали злыми. Такой хаос творится, ты бы видел.

— Представляю. Что там у Морган?

— Сидят с Цефеем где-то в кафе. Не ревнуешь?

— Нет. Я чувствовал, что что-то должно случиться со мной, потому попросил его заботиться о ней. Он ведь заботился?

— Да, даже больше, чем нужно. В смысле… он как отец с ней. Или старший брат. Морган могла напиться где-то и уснуть, а Леви приходилось объезжать весь Лондон, чтобы найти ее.