Четыреста килознаков

Сидеть и писать получалось плохо. Клотильду и Эльвиру я с грехом пополам зафиналила, Аркадий и так был в отпуске, а вот горнолыжный роман буксовал. Я занималась тем, что веером раскидывала книги по другим площадкам — почти как Аленин бегемотик. Даже без десятка оставшихся в плену у меня было около шестидесяти романов.

Уже всего этого хватило бы, чтобы рехнуться, но гораздо сильнее пугало другое. Боли в пояснице возвращались к Нику все чаще. Иногда остро, но всего на несколько минут. Иногда тупо и надолго. Пару раз я заставала его за поеданием обезболивающего из аптечки.

— Пожалуйста, сходи к врачу, — уговаривала я. — Это ведь не шутки, как будто не знаешь. Сколько после перелома в больнице отлежал.

— Женя, прекрати! — злился он, мгновенно превращаясь в упрямое козлокопытное. — Не выдумывай всякой ерунды. Все пройдет. Уже прошло.

Но я-то видела, что он врет, и не отставала.

— Не хочешь к врачу — ладно. Сделай томографию. Или МРТ.

— Да некогда мне всякой херней страдать. Если не пройдет, то сделаю… потом.

Мое терпение лопнуло, а страх дошел до критической отметки в воскресенье, когда я увидела, как Ник идет в ванную, прихрамывая на левую ногу.

— Стой! — рявкнула, как разъяренная фурия. — Это что такое?

— Да черт его знает, — он поморщился с досадой. — Морозит. Отлежал.

— Отлежал?! — взвилась я. — Да мать твою, ты совсем своей херовой башкой не соображаешь? Включи уже верхнюю наконец!

Ник оскорбленно хлопнул дверью ванной, а я схватилась за телефон. К тому времени, как он вышел, я уже записала его в диагностический центр поблизости и отправила талон в воцап.

— Завтра идешь на МРТ, — поставила в известность тоном, не допускающим возражений, но он все же попытался:

— Некогда мне завтра.

Иногда я могла быть очень убедительной. Особенно с поддержкой всех известных науке матерей и гениталий.

— Хорошо, — сдался он. — Только замолчи.

Я замолчала. После завтрака ушла в маленькую комнату, где изредка ночевал Володя, там у меня был временный рабочий кабинет. Весь день сидела за ноутом и занималась ковровой бомбардировкой литплощадок своими книгами. А вечером опять застукала Ника на кухне носом в аптечке.

— Завтра с тобой поеду, — сказала я, сделав вид, что ничего не заметила.

— Нет, — отрезал он. — Или вообще никуда не пойду.

Наверно, надо было настоять, но я уже слишком устала от этой бойни. Согласился — и ладно, иди сам. И только попробуй домой вернуться без заключения.

Об этом я пожалела примерно через час после назначенного времени. Ник не звонил и не писал. Я подождала еще минут сорок и позвонила сама. Телефон оказался вне доступа. И еще через полчаса. И еще через час. Мое сообщение так и висело с серыми галочками.

К восьми вечера я конкретно бегала по стенам, а к десяти — по потолку. Такие фокусы были не в его стиле. Задерживаясь, Ник всегда предупреждал.

Даже если на МРТ обнаружился какой-то тотальный трындец, требующий немедленной госпитализации на скорой, все равно он должен был мне позвонить. Или… не мог?

Или вдруг его прихватило за рулем, и?..

Я даже зажмурилась от ужаса.

Решила, что если не объявится так или иначе до полуночи, буду звонить в бюро несчастных случаев, в справочные больниц, а пока просматривала всевозможные паблики типа «ДТП и ЧП». Там ничего не было, но это не успокаивало. Тревога плескалась на грани истерики.

Без четверти двенадцать в замке заворочался ключ. Мгновенное облегчение сменилось дикой яростью. Я вылетела в прихожую, как реактивный двигатель, и замерла на холостых оборотах.

Ник, пьянющий в дуплину, бросил куртку на пол и теперь пытался снять ботинки, не развязав шнурки.

— Ник…

Он посмотрел мутным взглядом куда-то сквозь меня и двинулся в сторону спальни. Наверно, и пройти попытался бы так же насквозь, если бы я не отскочила. Шатаясь и хватаясь за все подряд, добрался до кровати, рухнул на нее и отрубился. Укрыв его пледом, я принесла из ванной тазик и поставила рядом. Потом вышла в прихожую, подняла куртку. Под ней на полу лежала небольшая сумка, которую Ник носил через плечо, а из нее торчала черная пластиковая папка. Утром он положил туда результаты последнего обследования и заключение из госпиталя.

Глава 36

Положив сумку на тумбочку, я заглянула в папку. Сверху лежал новый лист, а еще компьютерный диск в бумажном конверте. Заключение не сказало мне ровным счетом ничего, потому что из знакомых слов там были в основном предлоги.

Моя маменька утверждала, что к сорока годам человек либо сам себе доктор, либо сам себе дурак. Самодоктором я себя не считала, но и дураком тоже, потому что искусством гуглежа владела на отлично. Однако термины и в описательной части, и собственно в заключении не сказали мне ровным счетом ничего.

Сев в гостиной на диван, я взяла телефон, включила поиск, и уже на втором слове стало так страшно, что свело живот.

Знакомых медиков у меня имелось ровно две штуки. Гинеколог Алиса, к которой ходила без малого двадцать лет, и одноклассник Пашка, больничный терапевт — к нему иногда обращалась за мелкими консультациями. Пашка оказался в сети, хотя уже перевалило за полночь.

«Паш, привет. Не спишь?»

«Нет, — прилетело тут же. — Дежурю. Чего стряслось?»

«Можешь в двух словах сказать, что это?», — сфотографировав заключение, я отправила его следом.

«Могу одним словом, — ответил он через пару минут. — Хуево. За подробностями — к специалисту».

Снотворного или хотя бы успокоительного у Ника в аптечке не нашлось. Пришлось тяпнуть коньяку, который срубил моментально — успела только до дивана дойти. Утром разбудило шебуршание за стеной. Через силу встала, взяла папку и вышла на кухню.

Ник сидел за столом, в той же одежде, в которой пришел, и пил кофе, глядя куда-то в другое измерение. Даже голову не повернул, словно я была призраком.

— Не спрашиваю, за каким фигом ты нажрался в хлам. Думаю, дело в этом, — я бросила папку на стол. — А можно для дураков на русский перевести?

— На русский? — он все-таки соизволил посмотреть в мою сторону. — Если по-русски, то в любой момент, может, завтра, может, через месяц или через год, я стану инвалидом. На колясочке. Устраивает такой перевод? И, кстати, Женя, тебе никто не говорил, что медицинская информация является конфиденциальной?

— Это перестало работать, как только ты предложил мне стать старыми и противными вместе, — все скопившееся за последнее время в одну секунду превысило критическую массу, и магма полилась из ушей. — Именно на этом основании такой перевод меня не устраивает. Можно поподробнее?

— А что тебе еще неясно? — его глаза превратились в два минуса, а скулы проступили как на анатомическом пособии. — Последствия того перелома. Плюс падение. Не переживай, что это из-за тебя. Все равно рано или поздно случилось бы.

— Ник, ты идиот вообще? — не выдержав, заорала я. — Это ты сейчас ведешь себя так, как будто я виновата.

— Извини, — буркнул он. — Просто нет смысла об этом говорить.

— Что значит, нет смысла? Я тебе что — посторонний человек?

— Знаешь… наверно, лучше бы ты была посторонним.

— Что? — будто ледяной водой окатили. — Это как понимать?

— Головой подумай, — ответил он резко. — Тебе такое надо? Ладно бы мы вместе двадцать лет прожили. А то знакомы-то всего три месяца. Ты потом меня возненавидишь, а уйти чувство долга не позволит.

— Ну ты глянь, какая Ванга! То есть если бы такое случилось со мной, ты бы тоже сделал ручкой? Конечно, на фига нужна жена-инвалид? — я почувствовала, как подступают знакомые истеричные спазмы, когда живот на судорожном затяжном выдохе подпирает ребра.

— Нет, но…

— Ну разумеется! — захотелось вцепиться когтями ему в физиономию. — Вы не понимаете, это другое. Мне прямо так выметаться? Или можно зубную щетку забрать?

— Женя…

— Послушай, давай поговорим спокойно, — адским усилием я попыталась взять себя в руки. — Это тебе врач, который МРТ делал, сказал про неизбежную инвалидность?