Страница 52 из 68
Глава 25. Источник сил
— Это не красная язва, — с довольством в голосе заявил Гром измученной, усталой Марике, после того, как они обошли весь черный окрай.
— Я тебе это говорила еще вчера. И позавчера. И третьего дня, — буркнула ведьма, поводя затекшими плечами и встряхивая кисти рук.
У них была небольшая телега, на которой стояли котлы с похлебкой и лежали дрова для тех, кому даже огонь было разжечь нечем. Таких было немало. Телегой управлял молодой городской стражник, незнамо зачем приставленный к ведунам: не то их охранять, не то следить, чтобы не сбежали или не ограбили кого. К концу дня Марике было плевать, что там этот страж делал, главное, можно было сесть в телегу, вытянуть гудящие ноги и закрыть глаза.
— Слишком много выживших, — продолжал Гром, совсем не слушая свою спутницу. — Красная язва давно бы уже собрала свою жатву, а тут из десяти заболевших едва ли двое умирают, да и то — не всегда от болезни, чаще от слабости или голода.
Марика кивнула.
— А в богатых домах лекари назначают кровопускания и пиявок, — зло продолжал ведун. — Они даже не ослы, они — убийцы! И еще деньги за свое лечение берут!
Это было правдой. В Бергороде были лекари, почти у каждого боярина свой при доме. У Ольга тоже был раньше, но сбежал. Были и местные, и иноземные, но чаще всего никаким даром эти люди не обладали и лечили по наитию, на ощупь, по каким-то старым записям. Первым средством при жаре они считали кровопускание, а раны смазывали перетертыми “волшебными” камнями и жиром. Хорошо, если они умели правильно наложить лубок и вправить вывих.
Ольга с самого утра вызвали в городской совет, Марика даже не успела перекинуться с ним парой слов. И теперь вот она возвращалась домой уже по темноте, понимая, что княжич будет ругаться, и поделом ей. Толку от ее заговоров было немного, но снова она была обессилена до того, что едва передвигала ноги. Будь она в лесу, то обязательно попросила бы сил у деревьев, но здесь… Получится ли? Тут совсем другие растения, даже и по виду. Березы кривые, рябины высокие и тонкие, а дуб, что рос на главной площади, вид имел такой, словно он и не дерево, а суровый старый воевода, охраняющий покой града. Попробуй к такому подойди!
Марике все деревья чудились со своим характером. Вон те березы, что надвое из одного корня расходятся — как две сестры-бобылихи. Всю жизнь вдвоем живут, ни детей, ни семьи, только они друг у друга и есть. А та рябина с красными ягодами — что дева молодая и красивая, навроде Катерины. Бусами украсилась, нарядилась, а до других ей дела нет. Вон береза кривая и толстая, сучковатая. Словно Марфа, уже бабка, хозяйственная и деловая. Поделится ли такая силами?
— Я сейчас, — шепнула Марика примолкшему ведуну, соскользнула с телеги и поковыляла к той самой узловатой березке. Терять ей было уже нечего, а перед Ольгом хотелось предстать не такой уж и измученной. Ведьма она или нет, в конце концов? Должна же быть от дара ее польза, а не только сплошной убыток? В деревне ей хоть платили молоком да яйцами, а тут, в Бергороде, она расточала себя бесплатно. Запасы трав закончились очень быстро, силы тоже иссякли настолько, что утром Марика с трудом просыпалась, даже пошевелиться порой не могла, а из благодарности — только посвежевшие лица детей, с которых постепенно пропадали признаки болезни. Немалая награда, но могло бы быть и лучше.
Береза была шершавая и теплая на ощупь. Прислонившись лбом к стволу, Марика просто отпустила свои мысли. Она устала быть сильной, устала улыбаться сквозь боль и страх, устала от запаха болезни и смерти. От грязи и нищеты, от истощенных оборванных детишек, от крыс, снующих в избах, продуваемых из всех щелей.
Если бы не болезнь, она никогда не увидела бы эту сторону Бергорода. Хорошо ходить по чистым улицам, улыбать румяным торговкам сладостями и булками, глазеть на богатые лавки и уворачиваться от ватаг веселых ребятишек, что играют на улицах в салки. И не знать, что там, далеко, за поникшими оградами и черными провалами окон покосившихся домов.
Понимало ли старое дерево ее переживания? Было бы лето — можно было бы укрыться в зелени ветвей. А сейчас, когда вокруг уже лежал снег, спрятавший под собой Бергород, все деревья спали. Береза неохотно, словно лениво, откликалась: Марику разом затрясло крупной дрожью, аж зубы застучали, а потом стало вдруг нестерпимо жарко. По спине побежали капли пота, волосы под платком взмокли.
— Спасибо, матушка, — шепнула она и отпустила дерево.
К телеге она вернулась чуть ли не вприпрыжку. Сейчас можно было бы и вернуться назад, туда, где все еще нуждались в помощи больные люди, но ведьма понимала, что прилив сил — временный. Надо воспользоваться им, чтобы умыться, перекусить и проверить всех домочадцев. Болели в доме многие: и Марфа, и Катерина, и Никитка, и еще несколько отроков, но болели, кажется, легко. А Варька и вовсе уже шла на поправку и вовсю прыгала по дому, радуя присматривавшую за ней Сельву.
…..
Была уже глубокая ночь, в доме Бурого все спали. Как-то само собой у Марики получалось уже чувствовать, тихо здесь, или суетно, или случилось что. Наверное, ведьмино чутьё в последние дни обострилось, и неудивительно: столько она ещё свой дар не использовала. Гром спрыгнул с телеги ещё в порту, измученная лошадка едва перебирала копытами. Но ей хорошо: завтра в повозку запрягут свежую, да и стражник сменится. А ведунов заменить некому, мало кто из лекарей рвался в рыбацкую слободу. У них были дела поважнее.
Ольг ждал ее у ворот, она его, скорее, почуяла, чем увидела. Сегодня небо было затянуто тучами, не светили ни звезды, ни луна, и только масляный фонарь в руках княжича ронял неровные желтые отсветы на вытоптанный снег.
— Завтра ты останешься дома, — сурово объявил Ольг, даже не удосужившись поприветствовать Марику. — Хватит, всех не спасти.
И рывком снял ее с телеги.
Взмахом руки отпустил стражника, сам распряг лошадь и отвёл на конюшню.
Марика ждала его на улице, вся дрожа. Без него вдруг сделалось холодно и тоскливо. Ей даже в голову не пришло нырнуть в тёплое чрево дома, важно было дождаться Ольга и зайти с ним. Рука об руку. Она уже понимала, что до умопомрачения любит этого мужчину, но понимала также, что будущего у них нет. Не снималось проклятье даже самой крепкой любовью. И поцелуи, украденные у темноты, не помогали ничуть.
— Почему в дом не пошла, глупая? — он появился из тьмы уже без светильника. Обнял ее надежными руками, прижался горячими губами ко лбу, сдвигая вдовий платок. — Холодная вся. Ты ела сегодня?
— Утром.