Страница 12 из 65
А еще я прикупил коров и овец. Местные коровы на рынке осенью продавались совсем дешево, от трех до пяти рублей — но они были настолько «местные», что их я даже смотреть не стал: Матрёна сказала, что молока с них в день надоить можно литров около пяти. Один тульский помещик разводил коров «аглицких», каких-то бежевых, и они и размером были раза в два больше местных, и молока давали вдвое больше — но помещик за каждую хотел получить по сто рублей серебром, а потому и «импорт» меня не привлек. Но Авдотья сказала, что в Алексине на ярмарке бывают коровы холмогорские, которые «уж больно хороши». Ну, съездил я туда, поглядел на этих коров. Типичные голштинцы — я таких в деревне у Витькиной матери много видел, и много хорошего про них слышал. А раз коровки шли всего-то по двадцать рублей, то почему бы и не купить их десяток-другой? Бык, правда, обошелся мне уже в шестьдесят рублей — но без быка у коров и молока не получается, а насчет местных бычков, которых можно купить рублей по пятнадцать, я даже и думать не стал. То есть подумал — подумал, что крепкая холмогорская коровка такого плюгавого быка к себе и не подпустит, да и зачем мне породу портить?
Про овец мне Петр Петрович подробно рассказал. Были здесь овцы «шубные», и самые лучшие из них — романовские — стоили от двух с полтиной до трех с полтиной на серебро, а баран — в районе пяти рублей. А еще были какие-то «саксонские» — эти стоили уже в районе семи-восьми рублей, причем независимо от пола. По его рассказу я понял, что «саксонские» — это какие-то тонкорунные овцы, и решил и их десяток взять на развод. Что оказалось не очень-то и просто, за ними чуть ли не в Москву ехать пришлось… ему пришлось, не мне. Зато в целом я скотиной основательно так затарился, глядишь, года через два-три и полушубок себе справлю. Если мужики мне скотину не загубят…
Честно говоря, меня несколько удивило то, что хорошая овца стоила больше, чем плохая корова. Но Игнатьев и в этом мне глаза раскрыл: сейчас корова все же рассматривалась не как молочная фабрика, а как производитель транспортно-силовой установки под названием «вол», причем вероятность получения вола составляла процентов пятнадцать — а овца сразу становилась и источником шерсти, и мясо из нее быстрее получалось. А еще овца была ценным источником важнейшего товара: овечьих кишок. Из которых делались струны для музыкальных инструментов…
Продолжение завязки
В которой Герой продолжает бороться (с большим, но переменным, успехом) с судьбой.
У меня уже три здоровенных землебитных сарая были заполнены отличным березовым угольком, да и из шахты руды уже под сотню тонн мужики достали. А я смотрел на все это «богатство», ходил вокруг домны — и, вздохнув, уходил обратно в дом. Как должна печь работать — я прекрасно помнил, но накопленного сырья мне хорошо если на неделю хватит, а потом… Внимательно подсчитав трудозатраты на добычу всего запасенного, я осознал, что для обслуживания даже этой крошечной домны мне потребуется человек пятьсот.
Но к Рождеству до меня дошло, что из уже сделанных запасов я смогу сварить тонн пятьдесят чугуна. Весит чугунок класса «семейный» килограмм пять, то есть можно постараться и отлить десять тысяч посудин. Тут глиняный горшок для варки на рынке стоит копеек тридцать, так что чугунный можно попробовать и по рублю толкнуть. А если его покрыть изнутри еще и эмалью…
Для эмали нужна бура, или, на худой конец, борная кислота — но проведенный в двух аптеках Тулы опрос показал, что здесь таких слов еще не знают. То есть слышали первое, но аптекарь (немец) был убежден, что это что-то такое, что можно купить где-то в Италии, причем неизвестно где конкретно. Ладно, нет борной кислоты — обойдусь без нее. Правда воспроизведенный когда-то Витей «древний рецепт» позволял сделать эту эмаль только гнусно-бурого цвета, а покрытую такой эмалью кастрюлю категорически не рекомендовалось нагревать больше, чем до ста двадцати градусов…
Запускать печь в мороз — наверное дело не самое умное, но для сельской местности сойдет. В особенности с учетом того, что я эту печь еще целый год улучшал, так что она теперь стояла внутри довольно приличного по размеру кирпичного сарая, который вдобавок еще и обогревался тремя кауперами, стоящими вдоль одной из стен. Хреновыми кауперами, «сделанными без единого гвоздя», в них даже заслонки были из глины обожженной — но я все же рассчитывал, что они одну кампанию выдержат: все же у меня эта «кампания» вряд ли больше двух недель продлится. Перед пуском печи еще две недели я тренировал мужиков, причем не столько собственно работе с печью, а беспрекословному и быстрому исполнению моих приказов. А затем глубоко вздохнул и чиркнул зажигалкой. Да, за все это время я умудрился не потратить ни капли бензина из фирменной фляжки, но почему-то решил что сейчас «настала пора»…
Печь прогревалась неделю, затем в нее начали потихоньку сыпать руду. А еще через три дня пробили летку — и в заранее подготовленный ковш вылилось, по моим прикидкам, тонны две чугуна. И из этого (выстроенного все же из огнеупорных кирпичей) ковша я успел разлить по формам хорошо если четверть, потом жидкость чугуна стала резко уменьшаться. Впрочем, я и такую пакость предусмотрел, в ковше внизу пробили уже «вторичную» летку и остатки металла вылились в формы, приготовленные для традиционных для сейчас «чушек».
Оценив нанесенный ущерб, я решил что все же слегка погорячился: последние двое суток я практически не спал, так что дальше следить за печью и управлять мужиками у меня просто сил не осталось. Так что еще через день — после того как еще одна порция чугуна вылилась в ковш — я решил печь гасить. А еще через сутки, когда я уже более-менее выспался, пошел выковыривать из форм то, что получилось.
Ну что, даже очень древняя по конструкции печка, но уже с кауперами — это все же вещь! Чугун неплохо перегревается, хорошо льется. Так что, если даже не считать с дюжину бракованных отливок (причем из-за плохо изготовленных форм), у меня вышло двести шестнадцать очень неплохих четырехлитровых чугунков.
Чугунков у меня получилось двести семь: после того, как из них выковыряли формовочную смесь, оказалось, что девять тоже можно смело отправлять в брак — настолько кривые они получились. То есть кривобокие. Иными словами, у них одна стенка вышла заметно тоньше дугой, настолько заметно, что тонкая часть скорее всего треснула бы при ударе ложкой. Насчет эмалирования этой замечательной посуды я решил пока не заморачиваться: отожгли, обмазав посуду маслом — и тут же поехали в Тулу их продавать. Недостатком моего положения можно было считать то, что «разрешение на торговлю» было выписано только на меня, а посылать в относительно небольшой город каждый раз разных «Никит» было не очень разумно: все же — как я и сам смог убедиться — местная полиция работала неплохо. Очень неплохо: эту бумагу у меня в городе полицейские требовали только первые два раза, а затем просто на меня взглянув, молча кивали головой. Ну да, моя прекрасно выбритая рожа несколько выделялась из общей массы народонаселения, но ведь у городовых может и вопрос возникнуть, как это у «голобородого» мужика так быстро отрастает густая борода?
С продажей чугунков все получилось еще быстрее, чем с маслом: пока мы (я с четырьмя мужиками приехал, не самому же разгружать два воза тяжелого металла) пытались как-то воткнуть наши «мобильные прилавки» в торговый ряд на местном базаре, к нам подошел какой-то, судя по одёже, купчина:
— Хранцузские котлы? — поинтересовался почему-то он.
— Нет, не французские, — ответил я, причем ответил не сразу: меня сама постановка вопроса слегка удивила и я ее секунд пятнадцать просто обдумывал. Этот вопрос в Туле, где чугун плавили на каждом углу, меня всерьез в тупик поставил.
— Значит аглицкие?
— Нет, мои.
Теперь «завис» купчина, но вскоре к нему вернулась способность произносить осмысленные слова: