Алло, Милиция? 2

— Нам как? — спросил Серёгин у дворцового.

— Так запросто! На троллейбусе по проспекту Ленина, там покажут.

— Мы берём такси, чеки предъявим, будьте добры включить их в расчёт за концерты. Иначе все наши договорённости пойдут к чёрту.

Юра начал закипать, а Егор навострил уши. Какие договорённости? Если верить Дёмину, заключён договор между Белорусской государственной филармонией (а разве в 1982 году могла быть негосударственная?) и Росконцертом, все условия прописаны, наверняка и транспорт. Деньги и музыканты, и плебс получат под роспись по официальной ведомости, о чём ещё можно добазариваться?

В общем, поехали на такси, минчане оплатили сами, вышло копеек по пятьдесят с человека. Поскольку командировочные были выданы на две недели вперёд, пока не больно. Больше не драли, хоть и вокзал, потому что водители узнавали артистов из «Песняров». Но это не двухтысячные, когда официалы и просто нелегальные извозчики вербуют пассажиров прямо у ступеней вагонов. Такси пришлось ждать по одной машине. Когда, наконец, собрались у колонн Дворца культуры, где уже ждал МАЗ с белорусскими номерами, прошёл лишний час.

— Твою налево… Даниель! Первый концерт в 19-00. Успеем?

— Даже и без тебя успели бы. Не кипиши.

Он был прав. Фуру разгрузили за час. Леса собрали минут за двадцать и взгромоздили на них колонки по несколько сот ватт каждая. На том артисты отправились в «Юбилейку», прихватив паспорта технарей для оформления заселения, Егор и полудюжина парней остались готовить зал.

Хлопотно, но справились. Уже за час до начала аппаратура работала, микрофоны стояли на исходной позиции, готовые в бой. Звукооператор Андрей Медведко, проверив всё, вывел регуляторы громкости на ноль и крикнул Егору:

— Молодой! Куснуть не хочешь?

— В буфете?

— Мда… Надо было тебя в самом деле выпустить в буфет. Лучше — сразу в сценическом. Не задавал бы глупых вопросов. Если бы вообще остались силы на вопросы. Аккуратно подойди к двери и послушай, что в вестибюле делается. А я пока ссобойку разверну.

Из любопытства Егор в самом деле пробежался к высоким дверям, отсекавшим фойе от зрительного зала. Через них просачивался шум, отдалённо напоминавший морской прибой. Из общего гула выделялись голоса.

Несколько девичьих:

— Ну дяденька! Пусти автограф взять!

— Я только посмотрю одним глазком.

— Я потом и тебя поцелую!

Сердитый бас в ответ:

— Не положено.

Егор вернулся к пульту звукооператора.

— Андрюха, а выходить как? Или нас на вертолёте вывезут?

— Сам ты вертолёт. Бери хлеб с колбаской. Что с вокзала встретили без помпы и полкового оркестра, это ладно. А вот выход из Дворца культуры — всегда боевая операция с ментами и с посадкой в автобус. Потом ещё более сложная, с входом в гостиницу. Самые прошаренные поклонницы просачиваются внутрь загодя, ждут несколько часов и бросаются в атаку, когда мы поднимаемся в номера.

Сюда бы Лёху и Гриню, подумал Егор, обрядить их в длинные кафтаны, напоминающие песняровские, натрахались бы вперёд на три жизни. Или стали бы импотентами от передозировки счастья.

Разделив с Андреем его запасы, он понял первый урок: всегда надо что-то иметь с собой. О графике музыкантов хоть немного думают. Пока же статус половина на половину, недомузыкант и больше рабочий сцены, заботиться о собственной персоне лучше лично.

Наконец, в зал хлынули люди, и он забился до предела уже к восемнадцати сорока пяти. А зрители продолжали прибывать, часть со стульями, загромождая проходы с самым диким нарушением правил пожарной безопасности. Кому-то не досталось и стула, переминались на ногах.

— Тебе во втором отделении? Я тут один справлюсь. Иди сейчас, пудри нос в гримёрке, переодевайся.

— Хочу немного из зала послушать. Успею.

Он не прогадал. Звучание концерта здорово отличалось не только от жалобного писка проигрывателя пластинок «Аккорд», но и от репетиционного в филармонии. Когда Валера Дайнеко запел «Берёзовый сок», музыка захватила настолько, что мир вообще исчез, в нём не осталось ничего, кроме этого мелодичного, чуть слащавого голоса.

Лишь только подснежник распустится в срок,Лишь только приблизятся первые грозы,На белых стволах появляется сок,То плачут берёзы, то плачут берёзы[1].

Концертное исполнение совершенно не походило на лайтовый вариант, записанный на грампластинке. В апофеозе «мы трудную службу сегодня несём вдали от России, вдали от России…» Андрей двинул от себя движок гейна гитары Мулявина и громкость баса, мощное звучание тяжёлого рока сплелось с вокалом Дайнеко, Кашепарова и самого Мулявина, это было непередаваемо здорово…

Куда делся «хор мальчиков-зайчиков», блеющий перед худсоветом филармонии? Возможно, из-за дурацких ограничений, охов-ахов «это не советская музыка» вышло так, что поклонники «Песняров», знавшие их творчество только по дискам и по телевизору, даже не представляют, как мог бы звучать ансамбль. Да и сидящие в концертном зале — тоже, потому что и здесь действуют ограничения, запреты, «соответствует ли исполненное вами генеральной линии КПСС в области искусства?» и прочая дребедень.

А во втором отделении, вступив с гитарой в композиции «Русский лес», Егор вдруг почувствовал потрясающий драйв. Зал никогда не слышал эту композицию, но уже настолько был наэлектризован предыдущими песнями, что буквально дышал в ритм музыке. Казалось, тысяча сердец бьётся в унисон с музыкантами! Тысяча пар глаз, со сцены невидимая — в лицо бьют огни софитов, устремлена на тебя, ты не можешь, не имеешь права сыграть плохо… Прав был Мисевич, когда говорил: чем больше людей в зале, тем сильнее у тебя вытягивают энергию.

Но отдавать эту энергию было величайшим наслаждением.

Потом погас свет. Прожектор выхватил одного Мулявина.

Егор выкрутил на ноль громкость гитары и тихо отступил назад, в последней композиции он был не нужен даже в качестве мебели. Раздвинув занавес, скрывавший задник сцены, он оставил себе только щель для подглядывания.

— Друзья! Нас часто просят сыграть наши старые композиции. С удовольствием исполним песню «Крик птицы».

Зал взорвался овациями, не дожидаясь начала. А оно было громоподобным!

Соло на гитаре с фузз-эффектом, под аккомпанемент только бас-гитары и ударника, получилось настолько сногсшибательным, что Led Zeppelin в компании Deep Purple могли отдыхать и нервно курить в сторонке.

После двухминутного вступления шёл очень сложный текст, сопровождающийся не менее сложной музыкальной темой, дисгармонирующей с тяжёлым роком вступления. Отставив гитару, Егор напряжённо вслушивался. И вдруг сзади услышал серию звуков, что называется, совершенно не по теме.

Один из музыкантов-стажёров, задействованный, как и Егор, только для некоторых песен, задрал подол девице-поклоннице, привалив её к куче сваленного на пол театрального реквизита. Наверно, какая-то энтузиастка всё же пробилась через «не положено» суровых дядек у входа и, пока основные певцы делали свою работу, захватила участника ансамбля со скамейки запасных.

Мулявин как раз дошёл до апофеоза:

Тебя не хотел простить я, а кто же простит меня?[2]

Включились Кашепаров, Дайнеко и Пеня, исполняя крик птицы, а из-за сцены, сливаясь и перемешиваясь с ним, донёсся женский вопль. Наверно, не из-за оргазма, а от торжества, что ей удалось отметиться, трахнув кого-то из «Песняров».

Грандиозная песня произвела шокирующее впечатление. Когда стихли последние ноты, к тому времени возня за сценой уже закончилась, Дворец культуры охватила гробовая тишина. Лишь секунд через десять донеслись отдельные хлопки, моментально подхваченные.

Егор снова смотрел в щель между половинками занавеса.

Зал рукоплескал стоя.

Если «Песняры» выступали бы в Кремлёвском Дворце Съездов, стоило бы записать эти овации и смонтировать с выступлением Брежнева. «Дорогому товарищу Леониду Ильичу» тоже долго хлопали, но без всякого энтузиазма, по обязанности, с резиновыми улыбками на физиономиях. Из-за бьющих в лицо прожекторов Егор, конечно, не видел зал в подробностях. Но точно — в нём нет резиновых лиц и вымученных гримас, восторг и даже слёзы — самые натуральные.