Страница 48 из 53
Кэп улыбается, когда мы входим.
— Фантастические новости, ребята. Оказывается, неважно, что вы облажались.
Я хмурюсь, сбитый с толку.
— Джентльмены, познакомьтесь с агентом Баумом(фамилия автора произведений о волшебнике из страны Оз), — Кэп кивает в сторону Оскара. — А это мэр Норман.
Агент Баум встает со стула, протягивает руку, чтобы пожать мою, его очки в тонкой оправе слегка приспущены.
— Приятно познакомиться.
— Что происходит? — спрашивает Сет, оглядываясь вокруг с нахмуренными бровями.
Кэп кивает в сторону мужчин.
— Агент Баум из чикагского отдела ФБР. Они строили дело против Уэстерли в течение последних нескольких лет, и у них случился большой прорыв.
У меня сводит живот. Гребаное ФБР.
— И Вы здесь потому что? — я дергаю подбородком в сторону Оскара.
Агент Баум прочищает горло.
— Мэр и комиссар Кинлэнда недавно решили, что им лучше сотрудничать с нами, чем нет, — он усмехается. — Не так ли, Оскар?
Оскар поджимает губы и кивает.
— Он сыграл важную роль в получении того, что нам нужно, как против Кантанелли, так и против Уэстерли.
В моем мозгу вспыхивает лампочка. Благотворительное мероприятие на яхте Оскара. Встреча. Твою мать.
Я выдыхаю, опускаюсь на стул в углу комнаты, упираясь локтями в колени, чтобы понять, что это значит, что они говорят.
Агент Баум качает головой.
— Мы ценим всё, что вы сделали до этого момента. Я здесь в качестве одолжения, чтобы дать вам понять, что ваша тяжелая работа не будет забыта. Чем быстрее вы сможете предоставить нам доступ ко всем вашим уликам, тем лучше.
Сет смеется.
— Мы не так много можем предложить, — он смотрит на меня. — Наше внимание было сосредоточено на поиске поставщика, а не на создании дела о мелких преступлениях. Агента Вудсворта сняли с дела прежде, чем мы смогли их найти.
Моя нога отстукивает нервный ритм.
Агент Баум усмехается.
— Но мы нашли.
37. ЭВЕЛИН
Прошло два дня с тех пор, как мой мир в очередной раз перевернулся с ног на голову, и я узнала, что Брейден — это ложь. Что всё, что было между нами, было ложью.
Я чувствую себя грязной.
Использованной.
И больше всего я чувствую себя очень, очень глупой. Я всегда гордилась тем, что являюсь мозгом семьи, но насколько умной я могу быть, если позволила этому случиться?
Закрыв глаза, я прислоняюсь спиной к надгробию Нессы.
— Ты солгала мне, Несс, — шепчу я ветру. — Ты говорила, что семья — это всё, что мне нужно, что мы должны держаться вместе. Оказалось, что это всё чушь.
Я качаю головой, мои пальцы впиваются в траву подо мной. Моя нижняя губа дрожит, и я снова открываю глаза, уставившись на блокнот, лежащий у меня на коленях. Я открываю его, просматривая беспорядочный почерк и нацарапанные слова, которые смешались на страницах. Я провожу кончиком пальца по последнему стихотворению, которое мне удалось написать. Теперь каждая буква напоминает мне о нём.
Моя ладонь напрягается, и я хватаю страницу, вырывая её из книги. Мне приятно, и я делаю это снова. И снова.
Вырываю. Разрываю на клочки. Вырываю.
Я не останавливаюсь, пока все до единой страницы не вырваны из переплета и не валяются на земле. Мои глаза сканируют пространство вокруг меня, и я хватаю разорванные страницы, кладу их на основание указателя Нессы, в небольшую кучку на камне. Потянувшись в карман, я достаю спичечный коробок из «Винки», который я принесла на всякий случай, и двигаюсь вперед на коленях, мои пальцы дрожат.
Каждое слово теперь кажется исповедью, а не бегством. Сопливые стихи разбитой, одинокой девушки, притворяющейся чем-то сильным.
Ветер ударяет меня по лицу, пряди волос щекочут щеки, и я глубоко вдыхаю, чиркаю спичкой о картон и опускаю её в разорванные части меня, наблюдая, как слова разгораются.
С каждой секундой, пока они горят, в моей душе нарастает боль, которую, я уверена, я буду носить до конца жизни. И я ненавижу Ника ещё больше за то, что он украл то единственное, что казалось мне моим.
Он был королем красивых слов, поэтому теперь я сделаю его королем пепла. Огонь горит быстро, а потом гаснет, когда ничего не остается.
«Здесь покоится тот, чьё имя было начертано на воде».
Я протягиваю руку вперед, дую на пепел, пока он не рассеивается, уплывая над могилами сотни разных людей. Может быть, мои маленькие любовные заклинания смогут успокоить их в этом хаосе.
— Всю свою жизнь я жила для других людей, и с меня хватит, — я смотрю на надгробие Нессы в последний раз. — Это значит, что я должна перестать жить и для тебя, Несс. Надеюсь, ты поймёшь.
Печаль прокладывает свой путь через меня, и хотя это тяжело, я чувствую странное облегчение, как будто глубокие подземные цепи срываются с моего тела, освобождая меня от ограничений, которые всегда вызывали кровь в моих венах и моя фамилия.
— Неважно, куда я пойду в жизни, Несса, неважно, кого я буду любить и терять… Думаю, что я всегда буду скучать по тебе больше всего.
Поцеловав ладонь, я прижимаю её к надгробию, затем отступаю назад и ухожу, оставив один цветок мака у основания её могилы.
Я направляюсь обратно в поместье, минуя главный вход и обходя его сзади, и иду к коттеджу. Честно говоря, я не планирую оставаться здесь после того, как всё будет разрушено, но пока мне невыносимо видеть лица людей, которым всегда было плевать.
Зик сидит на террасе, откинувшись в кресле, сигаретный дым клубится вокруг него. И во всем моем горе, во всей моей печали я забыла одну важную деталь той ночи.
Имя Зика было упомянуто в комнате федеральных агентов.
Я щурю глаза и подхожу к нему в то время, как он смотрит то на меня, то снова на небо.
— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен тебя убивать, Иезекииль.
Он делает паузу, сигарета на полпути ко рту.
— Они сказали мне, что ты узнала, знаешь? Звонили мне прошлой ночью, пытались убедить меня уехать. Защита свидетелей или какая-то такая хрень.
— Так почему ты этого не сделал? — я просовываю руку под юбку, вытаскиваю пистолет из кобуры и кладу его на столик во внутреннем дворике.
Я ожидала, что буду злиться на него сильнее, но, наверное, когда я отпускаю имя Уэстерли и его важность, люди, которые предали это имя, начинают иметь меньшее значение. Тем не менее, неприятно осознавать, что он так подставил меня и не заботится о том, что будет со мной дальше.
— Как ты мог?
Он вздыхает, садится вперед на стул и впервые смотрит на меня.
— Они не оставили мне выбора.
— Выбор есть всегда.
— Знаешь, что случилось с моим отцом, когда он попал в тюрьму? Он превратился в чью-то сучку, а потом его изуродовали и повесили на стропилах. Над ним издеваются до сих пор, — он качает головой. — Думаешь, я хочу закончить так же? Меня приходилось проживать всю свою жизнь, как он. Я не хочу умереть так же.
— Поэтому ты заключил сделку, — добавляю я.
Он кивает.
— Поэтому я заключил сделку.
Я постукиваю пальцами по своему пистолету.
— Знаешь, на самом деле ты просто трус.
Из его ноздрей вырывается дым.
— Ты прав. Я трус. И это пиздец как пугает меня. Я прожил всю свою жизнь, равняясь на отца. Он был для меня богом. И ему было бы противно от того, кем я стал… Но я такой, какой есть.
Я ничего не отвечаю, у меня нет сил бороться. И хотя предательство всё ещё здесь, я понимаю, каково это, жить в тени своего отца и испытывать желание вырваться на свободу. Я не могу упрекнуть его в этом, как бы мне этого ни хотелось.
— Ты убьёшь меня? — спрашивает он, когда я встаю и беру пистолет.