Страница 60 из 68
В груди моей стукнуло глухо и мощно. Раз… Два… Три… Шея погорячела, я оглянулась и время будто замедлилось, а я услышала собственное дыхание так громко, будто сама себе дышу в фонендоскоп. Навье ломилось со всех сторон, словно в кадрах фильма о судном дне, когда мертвецы восстали из могил и бросились на живых. Они тянули руки с кривыми пальцами и исходили темным дымком, будто постепенно теряя жизненные силы, и чтобы не истлеть совсем им срочно нужно пополнить запасы мощи. Ворянка над ними висела чуть позади с расставленными руками и её победная ухмылка застыла жуткой маской.
Из моего рта вырвался пар и время замедлилось ещё больше. Теперь, как в замедленном кадре, я видела тугие, будто в густом киселе, движения навья. Снежинки в воздухе застыли, теперь они похожи на снег в сувенирных шариках со снеговиками и ёлками. Ворянка и того стала казаться неподвижной и только её рыжие косы, как заторможенные змеи, извиваются неспешно и плавно.
Я смотрела на неё и в моей груди стучало все медленнее, сокращения в солнечном сплетении успокаивались, а мне самой стало казаться, что происходящее нереально. Ворянка висела неподвижно, в позе распятия, её глаза сияли блесым светом, ярким и холодным. Мой взгляд сам по себе приковался к ним, да и сложно не смотреть в такие глаза. Чем больше я в них вглядывалась, тем сильнее тонула в каком-то бледно-сером тумане. Он будто вытекал из её радужки, расползался по снегу, накрывая собой навье, сугробы, деревья, и заполнял весь мир.
Первым моим порывом было сжаться от страха, спрятаться, скрыться как можно дальше от этого плена серого тумана. Но что-то во мне шевельнулось. Возможно факт того, что Ворянка когда-то была человеком, а может мое собственное осознание, что её несправедливо предали. Но в какой-то момент я увидела Ворянку глазами самой Ворянки и испытала… Сострадание. Странно, конечно, сострадать тому, кто собирается тебя сожрать. Но именно сейчас, в этот момент я увидела картину куда шире, чем просто девчонка недомедик, которая попала в Тридевятое государство и убегает от навья. Во мне что-то проснулось и страх исчез, потому что я ощутила себя частью чего-то целого и бесконечного. А если так, то мне по умолчанию ничто не может угрожать.
Не знаю, сколько прошло времени, может быть мы так стояли вечность, а возможно все промелькнуло за секунду. Но прежде, чем осознать все это умом, я провалилась в чутье и спросила Ворянку:
— Тебе страшно?
Мой голос прозвучал, как эхо в пустой трубе, я бы его не узнала, если бы не ощущала, что шевелю губами. Прозвучало это так абсурдно, что Ворянка вытаращила свои белесые глаза и выдохнула:
— Мне??? Это тебе должно быть страшно, Софья. Это ты окружена моими голодными и иссушенными навьими. Это ты в западне!
Я прислушалась к себе и поняла, что никогда ещё не чувствовала себя свободнее. Возможно, на пороге гибели открывается какое-то понимание и все невзгоды кажутся ерундой. А факт неизбежности смиряет с грядущим и открывает бесконечную свободу. Наверное именно это и произошло со мной. Какой смысл трястись и впадать в истерику, если не в моей власти что-либо изменить? Но только мне решать, как провести те минуты жизни, что мне дарованы. Ещё мелькнула мысль — наверное, и саму жизнь стоит проживать именно так, со спокойствием и безусловной радостью в сердце.
Но обдумать это я не смогла, потому что новая потуга подтолкнула меня говорить.
— Ошибаешься, Ворянка, — сказала я. — В западне как раз ты.
Рыжая бестия запрокинула голову и засмеялась истерически-изумленно.
— У тебя от страха помутилось в голове? — спросила она, когда перестала хохотать. — Оглянись, глупая. Ты в кольце из моих верных навьих. И их все больше. Тебе не выбраться. Ты — в моей власти. Ты и твоя сочная сила.
— Даже если ты доберешься до меня и убьёшь, — с каким-то неведомым мне до этого спокойствием ответила я, — я куда-то денусь. Возможно исчезну, возможно попаду куда-то ещё. Я не особо раньше верила во все это. Но, после того, как попала в Тридевятое, я уже не уверена. Но знаю одно, Ворянка. Если ты это сделаешь, то так и останешься заключенной в собственную тюрьму.
Мир все ещё замедлен, но воздух в нем хрустит, а я увидела, как он трескается, а по нему ползут полосы разломов, будто раскалывается само мироздание. Ворянка выпучилась и вскинула ястребиные брови, её голос стал шипящим.
— Что ты несешь! Я свободна!
Я покачала головой.
— Ты заточена в плен своей боли и ненависти, — ответила я. — И сама не желаешь её отпустить.
Кажется, я задела нужные струны, потому что по косам Ворянки прокатился белесый сполох, а она взвизгнула:
— Что ты обо мне знаешь! Ты лишь источник силы! Ты ничего обо мне не знаешь! Ничего!
— Тебя предали, — продолжила давить я. — И я тебя хорошо понимаю. Очень больно, когда тебя отвергают. Особенно, когда в этом нуждаешься.
— Не смей лезть ко мне в душу!
В замедленном времени лицо Ворянки исказилось яростью, но я не сдавалась.
— Тебя съедает боль, — снова заговорила я, сама не понимая, откуда идут эти слова. — С тобой поступили нечестно. Но это не значит, что из-за твоей боли должны страдать другие люди.
— Да что ты знаешь о боли! — взревела Ворянка так громко, что воздух снова затрещал и разломы стали глубже.
— Кое-что знаю, — ответила я.
Но, кажется, своими словами я прорвала какую-то незримую мембрану к сознанию Ворянки и она уже не могла сдерживаться и играть в королеву навья.
— Ничего ты не знаешь! — закричала она. — Откуда тебе знать, что такое унижение! Когда тебе позволяют поверить, а потом наступают грязным сапогом в самую душу! Ты не знаешь, что значит быть брошенной у алтаря! Не знаешь, что такое жалость в глазах прохожих! Не знаешь, как страшно видеть разочарование отца и стыд матери. Это не смыть, потому что тот позор видел весь город. Все пришли на ту свадьбу! Все! А он не пришел! Оставил меня в свадебном платье рыдать над своей судьбой! Но он поплатился! Он, бесстыдный и распутный! Он даже не попытался повиниться! Но я нашла, что делать! Я нашла! На него больше не посмотрит ни одна девица! А ты станешь кормом для меня и моих навьих!
Губы Ворянки страшно искривились, в этот же момент, время стало вновь ускоряться, снежинки полетели быстрее, а навьи зашевелились активнее. Ворянка выбросила руки вперед и прокричала жутким голосом, в котором я не уловила ни капли сочувствия:
— Вперед, мои голодные! Вкусите её силу!