Страница 32 из 68
Глава 13. Когда мечты остаются мечтами
Прозвучало настолько неоднозначно, что даже Василиса на противоположной стороне стола вскинулась и в замешательстве заворочала глазами. Вот же ушлая, уже успела эти самые глаза положить на Окамира. Точнее глаза. Никогда не понимала этого выражения, потому что как будущий медик, положенный на кого-то глаза представляла в буквальном смысле.
Зато самого Окамира слова яги повеселили. Зычно и по-богатырски (хотя какой он богатырь, если потомок Кощея?), он хохотнул и хлопнул себя широкими ладонями по бедрам.
— А я все ждал, когда ты начнешь лезть в душу моей подопечной, — усмехнулся он Варваре. — Сильно получилось. Я и сам лучше бы не сделал.
Соколиные брови яги нахмурились, но губы все же растянулись в улыбке, а глаза сверкнули чем-то довольным.
— Я свои обещания помню, — ответила она примирительно.
— Я свои тоже, — кивая отозвался Окамир.
После всего, что о себе услышала, мне хотелось убраться из-за стола как можно скорее, в голове все ещё эхом звучат слова яги о моих страхах и обо всем, что я подсознательно с собой сделала. Но любопытство возымело верх, наверное оно добавило сил в мой еле слышный и осипший от стресса голос.
— Что за обещания? — спросила я.
Окамир ухватил мой рюкзак, который, как оказалось, висел на спинке моего стула, хотя точно помню, что оставляла его под лавкой, и поставил мне на колени. Вся внушительная масса надавила на ноги и я даже удивилась, как смогла таскать на себе этот вес.
Я вытаращилась на рюкзак, а Окамир сказал:
— Обещания помогать друг другу с подопечными. Разбирай снедь. Верхняя корзинка с печеньем полагается Варваре, а следующая, что поменьше — для Василисы. Доделывай дела и иди спать. Яга тебе покажет, где.
В груди моей шевельнулось неприятно и тревожное, я спросила:
— А ты куда?
— А я выполню свою часть обещания, — ответил Окамир. — Помогу Варваре с её послушницей.
Если бы на меня вылили ушат ледяной воды, наверное, было бы не так холодно. Меня окатило таким льдом, что показалось, замерзли внутренности, а сердце в каком-то непонятном спазме колыхнулось и забилось часто-часто. Горло перехватило, а на лице, наверное, отпечатались все мои эмоции, потому что взгляд яги в мою сторону показался понимающим и, кажется, сочувственным.
Я даже сама не успела осознать собственных переживаний, а когда кое-как их собрала в кучу, только горько покривилась. О чем я вообще думала, если допустила даже крохотную мысль, что Окамир, этот древнеязыческий бог, обратит на меня внимание. Я сама только что вслух при нем призналась в своих недостатках. А психологи в интернете говорят, что при мужчинах о таков говорить категорически запрещено.
Зато Василиса за столом расцвела, как весенний ландыш, заулыбалась во все тридцать два зуба, большущие глаза заблестели, а ресницы запорхали. Тоже мне, бабочка. Окамир поднялся и с улыбкой жестом пригласил её к какой-то двери под лестницей. У меня в груди все сжалось. Конечно. Как же. Обещание он выполнять будет. Не трудно догадаться, какое он там станет выполнять обещание за дверью, наедине со стройной, красивой девкой.
Василиса встала нарочно плавно и медленно, со всех сторон демонстрируя свои достоинства: фигуру, вышивки на сарафане, точеные черты лица, манеры и все остальное. Окамир напротив неё возвышается горой, и на его фоне она выглядит ещё более утонченной и хрупкой. Ну прям сама женственность.
Когда они скрылись за дверью, на меня навалилось такая тяжесть и опустошение, что несколько мгновений даже не могла пошевелиться. Яга, тем временем, поднялась и, подойдя к печке, стала шерудить ухватом в жерле.
— А вы говорите, парни вокруг на меня посмотрят, — вырвалось у меня горькое.
Не оборачиваясь, Варвара отозвалась:
— Не о том ты думаешь, Софья.
Я механически начала вытаскивать из рюкзака верхнюю корзинку с печеньем. Аромат выпечки раздразнил ноздри, а взгляд невольно сполз к плоским дискам рассыпчатого и покрытого мелкими трещинками, из которых выступает ягодная начинка, печенью. Вся моя воля возжелала ухватить хотя бы одно, отправить в рот, ощутить благостную сладость и испытать умиротворение, которое наступает только от выпечки. Но одни обойтись не получится, ведь нельзя же оставлять печенюшку в одиночестве, нужно будет отправить к ней друга, а лучше двух. Или трех…
— Выкладывай на стол, — оборвала мои грезы о спасительном печенье яга. — Есть не смей.
В груди моей стыла ледяная колонна, а перед глазами все ещё картина, в которой Окамир и Василиса скрываются за деревянной дверью под лестницей. И ведь даже не слышно оттуда ничего.
Я буркнула:
— Вам-то оно зачем? Вы вон какие супы варите. Разве печенье не можете?
Варвара поставила ухват в угол и обтерла от сажи руки о живот.
— Могу, — согласилась она. — Но суть не в этом. Оно не мне.
— А кому?
— Во-первых, тебе, — сообщила яга и подошла к окну, широко раскрыв форточку.
Холодный зимний ветер ворвался в комнату и принес клубы снега, я поежилась и спросила с непониманием:
— Мне? Вы же в курсе, что Окамир запрещает мне его есть. И вы запрещаете.
— Угу. Оно тебе. Но не для еды.
— Чего? — окончательно потеряв почву под ногами, спросила я. К тому же сижу на самом сквозняке, что энтузиазма не добавляет.
Яга высунулась в форточку и прищурилась, внимательно вглядываясь куда-то в зимнюю ночь.
— Того, — ответила она. — Твоя задача его не жрать, а носить. Считай, карма-нидра.
Меня даже выдернуло из страданий по Окамиру, я обернулась на ягу и вытаращила глаза. Чего-чего, а уж про йогу от яги услышать точно не ожидаешь. Хотя, если подумать, созвучно… Но все же.
— Вы серьезно? — не поверила я ушам и вытащила из рюкзака корзинку поменьше и еле сдержала желание плюнуть в неё, ведь она предназначена для Василисы.
С наружи донеслось приглушенное карканье и, прежде чем я успела, подумать о том, что уже слышала подобное, когда убегала от Ворянки, громко захлопали крылья, а в следующую секунду в форточку ворвался гигантский ворон. Когда я говорю гигантский, это значит размером с собаку. И не какого-нибудь мопса, а приличную такую овчарку.
Под моим впечатленным взглядом он спрыгнул на пол и, процокав лапами с громадными когтями, подошел к столу и ухватил одной из них кувшин с молоком. О прокинув его весь себе в клюв, ворон шумно выдохнул и запрыгнул на соседний стул и сел совершенно по-человечески. То есть на зад, смешно растопырив лапы.
Варвара захлопнула форточку и сказала:
— Сколько раз говорила тебе, не пить из общей посуды?
— Пр-рости, Вар-р-вара, — ответил ворон тоже человеческим языком. — Умор-рился.