Страница 18 из 68
Глава 7. О еде и трудовой повинности
Сладости всегда мне помогали. Но больше всего выпечка и печенье. Самое разное — рассыпчатое, плотное, бисквитное, с прослойками шоколада и помадкой, пышное и плоское, в причудливых формах и самое обычное. А какое волшебное наслаждение растекается по кровотоку, когда откусываешь от печенья-орешка или вафельной трубочки, начиненных вареной сгущёнкой…
Именно печенье успокаивало мои нервы сейчас, когда я узнала о существовании Тридевятого государства, в котором теперь нахожусь . После того, как Окамир мне об этом сообщил, я скрылась у себя в комнате заслуженно заедать стресс печеньем из корзинки, которую предусмотрительно захватила из гостиной.
Осознавала я эту странную и дико сочетаемую с прежней реальностью информацию я целые сутки. Выходить из комнаты желание отбило и я жевала печенье, лежа на кровати и иногда таращась в окно. А больше ничего не ела. Там время от времени падал крупными хлопьями снег, покрывая белым полотном и без того заваленный берег и лес. Метель пока не появлялась, из чего я сделала вывод, что блондин крепко наподдал этим навьим, хоть и сам получил крепко, если они не суются.
Озеро поблескивало серебром, все такое же гладкое, словно зеркало. Воды его тёмные и, вероятно, большая глубина. Мысли в голове роились и гудели, но кроме того, что теперь мне придется внимать всему, что говорит Окамир, дельного ничего не приходило. Внимать, потому что как бы я ни пыталась впихнуть в свое материалистическое мировоззрение попытки объяснить ситуацию логически, сделать этого не получалось. Своими глазами видела летающего потомка Кощея Бессмертного, Змеиного Царя и слышала страшный вой навьих, которым я, как выяснилась, небезынтересна. А выяснившийся факт моего пребывания ещё больше добавляет необходимости слушать Окамира.
Но я так не люблю выполнять приказы. В медицину пошла, потому как всегда чувствовала необходимость помогать людям. Так что там не приказы, а именно то, что мне хочется делать.
— Мда… — протянула я, глядя в окно на следующий день, когда доедала последнее печенье из корзинки.
На закрытое декольте домашнего платья насыпались крошки, я наклонила голову, глядя на них и покривилась. Сожрала я больше обычного, хотя чаще стараюсь дозировать мучное. И вообще — еду. Ведь не просто так все время пробую разные диеты. Но как тут дозировать, когда такой стресс?
В дверь постучали. От неожиданности я дёрнулась и выронила остаток печенья. Он с тихим звуком упал на пол и рассыпался кусочками.
Досадно. Это ведь последнее из корзинки.
— Софья, — послышался голос Окамира, ещё не такой зычный, как раньше, но уже вполне бодрый, — ты там одета? Войти могу?
Почему-то факт моего поедания выпечки показался мне обличительным, я в панике завертела головой в поисках доказательства моего обжорства. Крошки на полу, декольте и кровати этот факт подтверждают.
— Почти! — выкрикнула я и кинулась смахивать крошки с одеяла на пол и заталкивать их под кровать. — Сейчас, одну минуту.
— Что ты там делаешь? — забеспокоился из-за дверей Окамир.
— М… Да ничего, просто э… была в… туалете.
— Гм…
Кое-как удалось избавиться от крошек, как мне показалось, эффективно. Но, когда открыла дверь, Окамир окинул меня внимательным взглядом, задержав его на груди, если что, четвёртого размера, и заметил деликатно:
— Согласен, печенье у Пашки получается обалденным.
Я опустила взгляд себе на грудь и поморщилась. Как же так можно было впопыхах не смахнуть крошки с самого приметного места? А вот, оказывается, можно.
— Я совсем не много, — в оправдание сообщила я. — И с чем пожаловал?
Воздух огласился многозначительным хмыком хозяина дома, а он проговорил:
— Ну да, ну да… Так о чем это я? Ах, да. Пора, Софья.
Он произнёс это так увесисто и важно, что у меня даже похолодели ноги. Отшагнув назад, я на всякий случай прикрылась ладонями и спросила:
— Чего пора?
— Ну как чего? — удивился Окамир. — Учиться управлять своей мощью и защищать её от посягательств. У нас первый урок.
Вообще, когда я думала об этом обучении, то представляла себе одинокую гору, на которой мы вдвоём восседаем в медитативной позе и постигаем великое. Или какие-нибудь ритуалы, благодаря которым я смогу защищать свою необъяснимую силу. Чего я не представляла, так это мытья полов, которым Окамир заставил меня заниматься в течение двух часов. Мне пришлось драить кухню, гостиную, спальни, библиотеку и даже мраморные перила ступенек.
— Даже знаю, почему послушала и выполняю твои приказы, — сказала я, стоя на карачках и натирая пол перед статуей у лестницы. Спина моя взмокла, как и подмышки со лбом, по которому катятся крупные капли и жутко щекочут.
Окамир позади оперся плечом на дверной косяк арки гостиной. Я буквально чувствовала, что со спины ему крайне интересен вид меня, вставшей на четвереньки.
— Как удивительно, — донёсся его протяжный и задумчивый голос из-за спины. — Разве прежде ты не занималась уборкой?
— Почему не занималась? — удивилась я. — Очень даже занималась. Только у нас пылесос с влажной уборкой. Причём робот. Сидишь себе, попиваешь кофеёк, а робот катается по дому и убирает.
Окамир ответил почему-то хмуро:
— Как удобно.
— Ещё как, — согласилась я и опустилась на колени, потому что за статую иначе не пробраться. Судя по количеству найденной там пыли, заглядывали сюда крайний раз ещё во времена революции. Я сунула туда тряпку, скопившаяся в углу пыль взлетела серым облачком и благополучно налипла на мой вспотевший лоб. Нос засвербело, я чихнула.
— Будь здорова, — пожелал Окамир.
— Благодарю… — шмыгнув носом и вытерев его краем рукава, ответила я и вымыла из угла комки пыли. — Ну тут и грязища, если честно.
— Охотно верю, — подтвердил хозяин дома. — Пашка убирает, как умеет. Вообще-то старается, но на нем много обязанностей, так что вычищать углы, это уж простите, не успевает.
— Угу, — пробурчала я, чувствуя, как между грудей потекла влажная струйка, — и ты оставил это мне. Понятия не имею, как это поможет мне управлять какой-то там силой.
Послышался смешок Окамира, он сказал тоном, в котором прямо зазвенела мудрость:
— Только физический труд способен привести человека к дисциплине и накопить в нем необходимые качества.
Я оглянулась на него через плечо и сдула со лба прилипшую прядь.
— Да? А чего ж ты тогда на битву с навьими не пешком побежал? Взлетел и полетел себе довольный.