Страница 22 из 27
– Какую добрую саблю ты выковал, кузнец! Это ж челик. Всё равно, что дамасская сталь.
– Ну так а я что говорил! – кузнец сиял так, будто сам сварил ее.
– А ну дайте-ка, я ее испробую!
Димитрие взял саблю, отошел на несколько шагов и рубанул по молодому деревцу, росшему у забора – и оно упало, рассеченное пополам. Раздались восхищенные голоса. Вернулся гайдук к столу, ударил по медному кувшину – и рассек его на две равные части. Одобрительный гул усилился. Наконец, положил гайдук на старый пень, где обычно мясо рубили, монету, рубанул по ней и… Те, кто стоял близко, кинулись искать ее в невысокой еще траве. Нашли. Монета была разрублена пополам, ровнешенько.
– Доброе оружие. Берем его. Вот тебе за работу, – в руку старосты лег кошель, в котором позвякивало. – А ты нам еще новое наделаешь, как и договаривались.
Сам Яков Ненадович взял клинок в руки и дивился ему:
– Что ж прежде не слыхал я, что ты тут такие клинки куешь? – спросил он у кузнеца.
– Ну, как-то не выходило прежде…
Слобо незаметно ткнул Петара под бок:
– Это у него новый подмастерье появился, толковый малый из Шабца, он и подсобил.
– Тогда, староста, береги его, – ответил Яков, – нам оружия много понадобится, особливо такого. Да плати ему хорошо, не жадничай.
Староста кивнул.
– Может, покажешь его нам?
– Не стоит, уважаемый. Парень всю ночь трудился, а теперь отдыхает. А вот хорошо бы…
– Что?
– Когда возьмете Шабац, – а вы ведь сделаете это, я верю в наших славных гайдуков – не наведете ли справки: как там поживает отец нашего подмастерья, торговец оружием Ковачевич, здоров ли? А то парень сам не свой, далеко от дома оказался, такие дела…
– Это пренепременно, слово даю, – ответствовал Яков Ненадович, похлопав старосту по плечу.
Гайдуки уехали, староста вздохнул с облегчением. Слава тебе, Господи, всё прошло спокойно, никто ни с кем не подрался, никто никого не прибил, не сломан ни один забор, ни одну девку с собой не сманили. Всё оказалось не так уж и страшно. Накормить отряд братьев Недичей – накормим, кров дадим, клинки будут, дайте только время. А дукаты нам и самим пригодятся, на черный день. Вуку этому платить буду, как и договаривались, по дукату в месяц. Конечно же, клинки его стоят больше. Но уговор дороже денег.
Наутро Слобо как раз решил проведать гостя, спит он там или как, и пока шел, увидал еще одно примечательное зрелище. У дороги стояла Любица в окружении товарок и что-то оживленно им рассказывала, разводя руками. Товарки слушали ее, охали и ахали, и настолько увлечены были сим занятием, что не сразу заметили подошедшего к ним старосту.
– А мне расскажете, что там у вас? – гаркнул он, и бабы с писком расступились.
Одна Любица стояла и нахально глядела старосте прямо в глаза.
– Поведай, соседушка, много ли пастромки[71] нынче поймала? Крупна ли? А может, и младица[72] попалась? Когда на жареху пригласишь?
– Бог с тобой, Слобо, откуда ты взял, что я на рыбалке была? Я с удочкой отродясь не ходила.
– Ну прости, соседушка, показалось мне, что ты подругам вещаешь про то, какую большую рыбу ты выудила в речке. И руками разводишь, точно как рыбак.
Тут бабы заржали, как кобылы на случке.
– Да ладно, Слобо, тебе всё померещилось. Мы просто болтали.
– А к себе-то как, пригласишь как-нибудь вечерком? – спросил староста у Любицы. – Хоть на пастромку, хоть так…
– Как-нибудь может и приглашу. Но не сегодня.
Сказала так лепотица и резко отвернулась, вильнув подолом сукни. Ах, Любица! Мало тебя муж твой Драган, царствие ему небесное, вожжами хлестал, пока жив был. Мало. А теперь и некому.
Но тут явился Петар, торжественно несший новую саблю – он так и ходил с ней по селу, и вид у него снова был одуревший.
– Ох, сейчас начнет опять свою саблю показывать, – загомонили бабы. – Да ты не ту показываешь, другую, другую давай!
– Цыц, глупые бабы! – отмахнулся от них кузнец и засмеялся. – Вы своими куриными мозгами даже и помыслить не можете, что это такое у меня в руках.
Бабы засмеялись. А Любица даже передумала уходить.
– Вот он, красавец! – кузнец откинул тряпку и любовно погладил клинок. – А хотите, покажу то, что не показали гайдуки вчера?
– И что это они нам не показали-то, а? – смеялись бабы. – Чего мы там у них не видали?
– А вот что. Какая-нибудь из вас готова пожертвовать мне свой платок?
Бабы замялись.
– Возьми мой, – сказала Любица, снимая с головы косынку.
– Уверена? Подпорчу ведь. Жалко вещь.
– Для такого дела не жалко, – ответила Любица.
Вот и пойми этих баб!
Петар тем временем подкинул платок вверх, плавно принял его на острие клинка и оп! – сделал резкое движение рукой, рассекая платок надвое. Лоскуты упали на траву. Все ахнули.
– Ах, – тоже вздохнула Любица, поднимая то, что осталось от ее косынки, и прижимая лоскуты к груди.
И показалось Слобо, что вовсе не по ней она вздыхает.
Такая и пошла у них жизнь. По утрам кузнец приносил новый клыч с узорчатым клинком, краше прежнего. Горн так и стоял холодным. Вук отсиживался где-то, его почти и не видать было. Целыми днями Слобо, как проклятый, пахал в поле и на баште. А под вечер оказывалось, что Бранка ходит сама не своя, зацвела слива во дворе, а отряд братьев Недичей объявится в Лешнице со дня на день.
Однажды утром застал Слобо дочку свою в куче, та молча замешивала тесто для гибаницы[73]. Решил староста наконец поговорить с ней:
– Что ты такая грустная ходишь, ягодка моя? А то вдруг улыбаться начинаешь невпопад?
– Я не грустная и не радостная, тата.
– Но я же вижу, с тобой что-то творится. Не таись.
Бранка молчала, личико ее заливал алый румянец. Нет, все-таки староста не ошибся, тут были дела сердечные.
– Ягодка моя, скажи, кто из парней похитил твой покой? Кто этот негодник – добрым девушкам голову морочит, а сватов до сих пор не прислал?
– Ах, тата, ну какие сваты! – закричала Бранка чуть ли не в слезах, закрыла лицо вымазанными в муке руками и выбежала из кучи.
Слобо побежал было за ней, но на крыльце его остановила Йованка:
– Не надо, Слобо, пусть девочка успокоится.
– Но она…
– Не надо!
– Вот дивлюсь я тебе, жена моя. У дочки вон… а мы…
– Слобо, ну поверь мне. Не надо ее сейчас трогать. Если ей кто-то нравится, пусть сама решит, потребен ей такой жених аль нет.
– Но…
– А вдруг это не совсем такой жених, какого хочешь ты?
Староста встал, как вкопанный. А жена у него была не такая уж и глупая. Конечно же! Как он сразу-то не догадался! Тот, кто лишил его любимую дочку покоя, был либо влюблен в другую девушку, либо уже женат. Вот оно что! Тогда и впрямь бедную не надо было трогать, пусть забудет всё это да поскорее. Вот закончатся сейчас все эти восстания, соберем урожай и выдадим замуж лепотицу. Да хоть за Павле, из него добрый муж будет. А все эти дела сердечные…
Размышления старосты прервал сосед Небойша, резво, козлу в пору, пробегавший мимо двора.
– Эй, сосед, куда торопишься? – поинтересовался Слобо.
– Не поверишь, – прокричал Небойша срывающимся голосом. – Там такое! Бабы передрались. Всё село сбежалось!
Этого староста допустить ну никак не мог. Подравшимися попервоначалу были Любица и ее давняя товарка Адрияна, жена Миомира, троюродного брата Слобо. Когда староста оказался на месте драки, то узрел, как Любица с криком «не отдам его тебе, курва!» схватила Адрияну за косы и со всей силы дернула за них, отчего подруга ее завалилась вперед. Но не осталась в долгу и, падая, ударила обидчицу ногой в живот, прокричав при том «сама ты курва!» Любица взвизгнула и вцепилась сопернице в морду когтями. Та, в свою очередь, повалила ее на землю. Обе покатились по пыльной дороге, обзывая друг дружку нехорошими словами и не обращая внимания на то, что поглазеть на них собралось уже полсела.
71
Речная форель.
72
Таймень.
73
Слоеный пирог с сыром.