Страница 34 из 62
– Ты думаешь, она прилетела?
– А почему бы и нет?
– Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
– На Земле не было, – уточняет Витька. – А где-то, может, и были.
– Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
– Аллах ее знает… Может, прилетала… А может, и не она, а ее предки… И язык, может, они изучили… Тут сразу не сообразишь.
– Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
– А может, у них матриархат?
Витька улыбается.
Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку. Она понимает, что мы говорим о ней. Она, конечно, хочет понять, что мы говорим. Но ей трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она изо всех земных языков знает одну латынь.
– Слушай, Витька! – Меня вдруг «осеняет». – В Симферополе, наверняка, отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском… Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдем и выспросим у Корнелии все, что можно. Лады?
– Это единственный выход, – Витька пожимает плечами. – Если только она до завтра не сбежит от нас.
– Ее нужно покормить, – говорю я. – И уложить спать в машине. От заботливых людей не убегают.
Витька послушно лезет в рюкзак, вынимает кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
– Может, что-нибудь посолиднее? – спрашиваю я.
– Вряд ли она сейчас хочет есть, – возражает Витька. – Поставь себя на ее место… Сейчас важен, так сказать, символ.
– Доставай и для нас кружки, – говорю я. – Она не будет одна.
– Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник…
Через пять минут во всех трех кружках уже налит чай – теплый и сладкий.
Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински «пейте». Я протягиваю ее молча.
Витька так же молча протягивает ей печенье.
Она берет и то и другое и благодарит нас взглядом.
Мы пьем чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьет его молча и неторопливо.
И мне кажется, что она не просто пьет, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток.
Кончив пить, опускает кружку, говорит:
– Grato.
Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь и сейчас в Италии говорят: «Грацио, синьор».
Витька подносит к ее кружке чайник, чтобы налить еще, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
«Нужно спросить ее, что она собирается делать дальше, – думаю я. – В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У нее могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris… – что будешь ты…»
Делать… Как же это по-латыни «делать»? Ага: facio, feci, factum… А вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом!
Не на экзамене… Спрошу так!
– Quod fueris feci? – говорю я Корнелии.
Она еле заметно улыбается. Видно, я все-таки ошибся. Но она поняла вопрос.
– Vivere, – отвечает она.
«Vivere», – медленно соображаю я. – «Vivo» – живу. «Жить!» Что ж, это очень даже неплохая программа!
Благодарю.
– Какие истины она тебе еще открыла? – интересуется Витька.
– Я спросил, что она собирается делать, – объясняю я. – Она ответила, что собирается жить.
– Спроси еще ее – где.
– Попытаюсь…
Слово «где» я уже употреблял – ubi. Значит: Ubi fueris… где будешь ты…
– Ubi fueris vivere? – спрашиваю я.
И немедленно получаю ответ:
– Inter hominum vivere.
– Среди людей, – вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
– Она неглупая девчонка. – Витька усмехается. – И не болтлива… Лаконизм у нее истинно древнеримский.
Витька медленно поднимается, идет к машине и, открыв заднюю дверцу, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла.
На сей раз нам придется спать на земле.
А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и настороженно. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит настороженно.
Наконец, Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который сегодня должен служить подушкой кому-то из нас.
Выбравшись из машины, Витька говорит мне:
– Тащи ее сюда.
Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идет рядом со мной. Она идет вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она все-таки не верит нам, хотя, видимо, старается верить. И не хочет показывать нам это свое недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому обидно.
Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка.
Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.
Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она все поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом «Grato».
Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стеганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звезды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии. Кто они? Откуда?
Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем все это? В конце концов, если мы не найдем в Симферополе латиниста, я куплю словари и учебники по латыни и сам выспрошу обо всем Корнелию. Ради того, чтобы нормально поговорить с ней, стоит выучить латынь. Эх, изучал бы я ее, когда мне положено было это делать! Может, уже сейчас я знал бы то, чего не знает еще ни один человек на земле!..
И вот мы уже мчимся по шоссе к Симферополю.
Корнелия сидит рядом с Витькой и жадно глядит вперед и по сторонам. Я сижу сзади. На коленях у Корнелии небольшой белый ящичек с мягкой ручкой и закругленными углами. Он похож на пластмассовый. В нем нет ни трещинки, ни щели.
Непонятно, как он открывается и открывается ли вообще. Этого ящичка не было у Корнелии, когда она подошла к нашему костру. У нее ничего тогда не было в руках. Видимо, она оставляла его где-то на поле с кукурузой. Видимо, она выходила за ним ночью из машины, когда мы с Витькой спали.
Что может быть в этом ящичке?
Должно быть, об этом думаю не только я. Витька тоже несколько раз искоса поглядывает на этот белый ящичек. В небольшом зеркальце, которое прикреплено над ветровым стеклом машины, мне хорошо видны чуть усмехающиеся карие Витькины глаза. Мы иногда обмениваемся с ним взглядами, пользуясь этим зеркалом.
Корнелия не замечает нашего немого разговора.
Она удивленно и жадно смотрит на серую ленту шоссе, на встречные и попутные машины, на поля и дома, которые проносятся мимо.
Неожиданно она поворачивается ко мне и спрашивает:
– Quo vehimus?
«Qui pro quo», – вспоминаю я. – «Кто куда». Значит – куда…
Наверно, едем… Как ответить ей? – В город? Urbs, urbis… Отсюда и «урбанизм»…
– Pro urbe, – отвечаю я.
Корнелия чуть заметно усмехается и благодарит своим коротким «Grato».
Машина несется дальше, обгоняя грузовики и автобусы, и солнце яростными лучами бьет в нас слева, и Корнелия жадно глядит вперед, а я почти неотрывно гляжу на Корнелию. Кто бы она ни была, откуда бы она ни явилась – она очень нравится мне!
Теперь при свете дня я вижу, что у нее голубые глаза. Вчера у костра они казались темными.
Эти очень редко бывает – черные волосы и голубые глаза.
Может, именно поэтому Корнелия так необычно красива?
Мы завтракаем в небольшом, еще почти пустом пригородном кафе и снова садимся в машину и едем теперь уже не спеша, останавливаясь почти у каждого большого перекрестка и расспрашивая, как добраться до пединститута.
Пединститут гудит. Идут приемные экзамены. У подъезда и в коридорах полно молодежи.