Страница 10 из 62
Когда в Хороге на общем собрании решался вопрос о составе групп, всех удивило поведение Анатолия… Ему, как специалисту по асбесту, предложили войти в группу Дмитрия Васильевича. Он отказался.
– Почему? – спросил Дмитрий Васильевич. – Ваши знания нужны в этой группе экспедиции.
– Я прошу направить меня на Зор-Куль!
– Не вижу оснований, – сказал начальник. – Поедете на Мургаб!
– Дмитрий Васильевич, товарищи! – обратился ко всем Анатолий, бледнея от волнения. – Разрешите поехать в верховья Памира. Я был там, знаю тропы. Пусть с Дмитрием Васильевичем едет Рая Аксенова – специалист не хуже, чем я.
Когда он говорил, каждый понимал его по-своему: одни считали это капризом, другие видели логичность доводов – бывал на Зор-Куле, знает дороги.
Но были и такие, которые подозревали сердечную привязанность: не было секретом, что он давно дружил с Раей Аксеновой, они вместе кончали геологическое отделение, проходили практику, и многим казалось, что он рвется в молодежную группу из-за Раи. Так думал и Дмитрий Васильевич. Но когда Анатолий сказал, пусть Рая едет на Мургаб, все удивились и поняли, что у него причина более серьезная, хотя и не знали – какая.
Все смотрели на Раю. Она была удивлена не меньше других. Чуть растерявшись, ответила:
– Хорошо… Я… поеду на Мургаб.
Все вздохнули облегченно. Вопрос был решен.
Дмитрию Васильевичу ничего не оставалось, как согласиться с молчаливым мнением и отпустить Анатолия на Зор-Куль, хотя он так и остался в недоумении.
Было и другое собрание, которому я оказался свидетелем невольным.
Оно проходило ночью, у костра, когда, высадившись с последней машины, мы перешли на пешеходный марш. После ужина, коротко сказав о задачах, предстоящих на завтра, я пожелал ребятам спокойной ночи и направился к своей палатке.
Время было позднее, но с места никто не двинулся.
– Выступаем в пять! – предупредил я и завесил дверь.
Багровые отсветы играли на полотняных стенах, голоса ребят отчетливо звучали в тишине. Я лег, но сон почему-то не приходил.
Все знали мою привычку – засыпать, едва коснувшись изголовья, но сейчас я заснуть не мог. Стоило закрыть веки – и перед глазами плыли, кружились обрывы, скалы, россыпи цветов, в ушах слышался шум бегущей воды. Я перевернулся на бок, на другой – сна не было.
У костра говорили о самых обыкновенных вещах: о рюкзаках, обуви, геологических картах.
Девушки, как я понял, спорили о форме причесок, наиболее подходящих для работы геологов. Спор становился принципиальным, и кто-то из парней, желая подшутить, сказал, что лучшей прической будет – как в армии: стрижка под машинку. Ребята засмеялись, а девушки обозвали советчика верблюдом.
– Давайте начинать, что ли? – спросил кто-то громко.
Я узнал голос Анатолия. Нотка взволнованности отчетливо звучала в его словах, и это напоминало собрание в Хороге. У костра замолчали. Я тоже насторожился.
– Предлагаю это считать неофициальным комсомольским собранием. Протокола писать не будем, пусть каждый выполняет решение по совести… А вопрос выношу один: о пещерном лотосе.
„Что?“ – чуть не вскрикнул я в палатке и сел на своем ложе.
Сон сдуло как ветром. Анатолий продолжал:
– Случайно я узнал в институте, что к Дмитрию Васильевичу обратился академик Брежнев с просьбой отыскать на Памире пещерный лотос. Сам Дмитрий Васильевич решить вопрос не мог и говорил с директором. Павел Иванович высмеял это предложение и предупредил, чтобы мы насчет лотоса не фантазировали, а занимались своей работой. Смешного, по-моему, ничего нет. Я убежден, что цветок существует или существовал в этих местах, и у меня имеются, – он сделал паузу, – некоторые данные…
– Объясни! – потребовал кто-то из комсомольцев.
– Объясню, – ответил Анатолий. – В 1958 году я работал с экспедицией в истоках Аму-Дарьи, чуть выше – на плоскогорьях, ведущих к Сарыкольскому хребту. Приходилось общаться с чабанами, табунщиками, засиживаться у костров, слушать песни, предания. И однажды я услышал о пещерном цветке, который спасает жизнь раненым и продлевает ее старикам. Один старый чабан мне сказал: „Что вы ищете камни да железо? Железо сделает руки человека крепкими, но не прибавит ему жизни, не смягчит душу. Почему никто не ищет цветок жизни, который растет в пещерах, не видит солнца, но способен влить солнце в одряхлевшие глаза человека? Цветок есть в наших горах, и отец моего отца знал пещеру, срывал золотые цветы, и потому жил так долго, что у моего отца поседела борода, хотя из четырнадцати сыновей он был самым младшим…“ Мы тогда все обратили внимание на рассказ чабана, засыпали его вопросами: „А каков он, цветок? Как растет?“
„Говорили, – ответил чабан, – растет он в пещерах, в воде, пьет родниковую влагу и прозрачен, как горный ключ. А на солнце сгорает пламенем, оставляя после себя золотой дым…“
– Действительно, фантазия! – рассмеялась Ирина Радская. – Сгорает в руках!..
– Подожди ты, – сказал кто-то, – не перебивай!
– Мы спрашивали чабана, – продолжал Анатолий, – где эта пещера. „Слышал – на востоке, – отвечал он. – Под тремя зубцами, и вход под средним из них…“
– И сколько в горах этих зубцов! – снова зазвенела Ирина. – Под каждым копаться?..
– Да помолчи ты! – в сердцах крикнул радист Федя Бычков. – Блеешь, как коза!
Ирина замолчала, видимо, обиделась и больше не подала голоса ни разу.
– Но самое удивительное, – говорил Анатолий, что в других местах и в другой легенде я снова услышал об этом признаке – о трех зубцах.
– Это существенно! – сказал кто-то из парней.
– Убеждает! – согласились другие.
– Тише, минутку! – крикнула на всех Юля Крутова. – Дайте досказать! Дисциплины нет.
– И знаете, – продолжал Анатолий, – когда мы переходили на другой участок, с высокого нагорья я увидел в бинокль вершину с тремя зубцами. Это на самой границе с Китаем – где не бывает нога человека.
На миг возникло молчание, потом заговорили сразу, возбужденно, но, видно, Анатолий подал знак – затихли.
– Петр Михайлович Брежнев – ученый-медик. Он изучает народную медицину, ездил в Китай, в Тибет. Там на пещерный лотос указывают как на действительность. Отчего же у нас называют это фантазией?.. – голос Анатолия дрогнул. – Я считаю, лотос существует и предлагаю цветок искать!
Снова молчание. Потрескивали сучья в огне; в кустах что-то пискнуло, пронесся шорох убегавших по сухой листве лапок. Затем посыпались вопросы:
– Как предлагаешь искать?
– Расспрашивать старожилов, табунщиков, знающих местность лучше других. Особо исследовать пещеры, затененные водоемы, потому что растение любит темные места и избегает солнца.
– А где брать время?
– Совмещать. Поиск проводить одновременно с работой.
– А как начальство?
– Думаю, Дмитрий Васильевич не возражал бы, к нему обратился академик Брежнев; как посмотрит Александр Гурьевич…
Это про меня…
– …не знаю: в институте он молчал – ни за, ни против… Да и я молчал: сами знаете Павла Ивановича – в его присутствии не разговоришься…
– Лишь бы сам – „Ясно?..“ – передразнил кто-то голосом Павла Ивановича.
Засмеялись. Потом кто-то осторожный поставил вопрос:
– А вдруг Александр Гурьевич не разрешит?
– Искать будем сами! – с жаром выкрикнуло несколько голосов.
„Ах, вы, курносые, – подумал я, – разрешу или нет…“
Но тут меня под защиту взяла Юля Крутова:
– Разрешит! – убежденно сказала она. – Особенно, если ему разъяснить хорошенько…
Мне становилось весело: выдался случай, когда можно услышать истинное мнение подчиненных о начальстве. Я засмеялся: „Если ему разъяснить хорошенько…“ Ладно! Посмотрю, как вы это сделаете!..». Собрание у костра подходило к концу.
– Итак, – подводил итоги Анатолий, – искать согласны все.
– Все! – дружно гаркнули голоса.
– Кто за – поднимите руки.
Руки, очевидно, подняли все, потому что Анатолий сказал:
– Единогласно! Собрание считаю закрытым.