Опасное поручение

— Кондрат, — обратился я к своему слуге после обеда, — найди Якова, да вели ему подготовить экипаж на завтрашнее утро. Завтра мы возвращаемся в Москву. Потом займись нашими вещами.

Эта новость пришлась Кондрату по душе, видимо соскучившемуся уже по тихому московскому быту. На самом деле он был мирным человеком, хотя ему и приходилось постоянно возиться с оружием, да участвовать в стычках и в сражениях. Делал это он по необходимости, так как находился у меня в услужении. И хотя этот тридцатипятилетний мужчина с телосложением грузчика имел добродушный характер, в минуту опасности он становился храбрым и даже воинственным. Такая черта его характера, на мой взгляд, традиционна для каждого русского человека, особенно для простых крестьян. Если русского обидеть раз или два — он кроток и послушен, но если причинять ему обиду регулярно, то тогда уж берегись — не заметишь, как он превратится в рассвирепевшего медведя.

— Будет сделано, Владимир Сергеевич, — слуга сложил в сундук какие-то вещи, после чего вышел из комнаты, чтобы исполнить мое приказание.

На следующее день рано утром мы выехали в Москву. Из Костромы я уезжал с ещё большим количеством вопросов, чем приехал в нее. Дело стало запутанней и опасней. Не было никаких сомнений: Старосельского убили, а потом инсценировали его самоубийство. В этом деле каким-то образом замешана картина итальянского живописца, проживающего сейчас в России. Мне натерпелось взглянуть на нее, но такая возможность представлялась сомнительной. Очень вероятно, что её сожгли, уничтожили.

Глава 9

Москва встретила меня совершенно такой же, какой я её оставил неделю назад — душной и немноголюдной. Летом московское общество в большинстве своем традиционно разъезжается по своим имениям или по имениям родственников и знакомых. Только обедневшие дворяне, которым ехать некуда, остаются в летние месяцы в городе, чтобы предаваться в нем унынию.

Уезжают летом из Москвы обычно и купцы: они тоже ищут спасение от городской жары на природе. Деловая московская жизнь летом становится менее активной, чем, например, осенью и весной.

Прежде чем встретится с Еленой Павловной Старосельской, гостившей в ожидании вестей от меня в доме своих дальних родственников Вольницких, мне нужно было освежиться, привести себя в порядок, поэтому я велел ямщику ехать к Дягтеревскому трактиру.

Только после обеда я попал в дом Вольницких, который располагался на Тверской улице. Это был большой деревянный особняк, огороженный железным забором. Его я сразу нашел по указанному мне ориентиру — зеленой крыше.

Возле дома Вольницких меня охватил странный душевный трепет. Такое чувство я испытывал в последний раз давно, когда впервые шел на свидание к нравившейся мне девушке. Но почему сейчас мне это вспомнилось?

«Бог мой, — подумал я, — что это со мной? Зачем спешу? Зачем волнуюсь? Неужели потому, что скоро увижу Елену? Это же просто смешно! Между нами нет ничего общего. Она — фрейлина Великой княгини. У нее есть жених, она богата. Да и вообще, с чего я взял, что могу ей понравиться? Хватит мечтать!»

Однако, сколько бы я не приказывал себе оставить романические мысли о Старосельской, это сделать у меня не получалось. Чем ближе я подходил к Тверской, тем сильней билось мое сердце. Только когда привратник открыл передо мной дверь, я наконец-то сумел вспомнить настоящую цель своего визита.

Меня провели в прекрасно обставленный зал, где я и дождался Елену Павловну Старосельскую. Она появилась почти неслышно, только закрывшаяся за ней дверь подсказала мне, что кто-то вошел. Я обернулся и опять, как и при первой нашей встрече, от красоты фрейлины Великой княгини потерял на некоторое время дар речи.

Она, соблюдая траур, была одета во французское платье темного цвета, а её волосы уложили в модную прическу. По залу разнесся прекрасный аромат её духов.

— Здравствуйте, сударыня, — поздоровался я.

Она в ответ приветливо мне улыбнулась, после чего присела на стоявший у стены диван. Видя, что я остался стоять перед ней как истукан, фрейлина Великой княгини предложила мне присесть возле нее, и я, поколебавшись всего одно мгновение, выполнил её просьбу.

— Рада вас видеть, Владимир Сергеевич. — Она говорила по-русски. — Как Вы съездили в Кострому? Что-нибудь узнали?

Старосельская пыталась сохранить спокойствие, но в её вопросах мне послышалась тревога. Это вполне объяснимо и понятно. Любая другая девушка на её месте уже задала бы мне не два, а целый десяток вопросов.

— Да сударыня, кое-что интересное мне удалось узнать, — ответил я, а потом рассказал ей все, что со мной произошло в Костроме. Поделился я с ней и своими выводами.

Слушала она меня внимательно, не перебивая. Когда я сообщил, что, скорее всего, её отец не покончил жизнь самоубийством, а его убили, она, чтобы не закричать, зажала свой рот рукой.

— Убийство… Вот значит как. Вы уверены?

— Да, почти совершенно уверен. Но доказать этого не могу.

Елена Павловна обладала прекрасной выдержкой, ведь далеко не каждая девушка способна сохранить душевное равновесие, услышав такое сообщение. Она получила прекрасное воспитание и образование. Кроме того, она — фрейлина Великой княгини. Это всё обязывает её держать, как говорится, при себе свои чувства.

— Значит, вас тоже хотели убить? — её карие глаза с заботой смотрели на меня.

— Да, было такое, сударыня, но у них не получилось.

— Так кто же убил моего отца? И зачем?

Ответов на эти вопросы у меня не было. Я только предполагал, что дело в картине, которой интересовался действительный статский советник Старосельский. Во всяком случае, иных версий я придумать не смог.

— Похоже, тайна заключается в картине некоего итальянского живописца по фамилии Бернарди, которую несколько месяцев назад приобрел Пасынков, знакомый вашего отца. Павел Николаевич специально поехал в Кострому, чтобы её увидеть. Потом его убили, а картину украли. Я об этом уже говорил вам.

— Понятно…, — задумчиво проговорила девушка. — Очень странная история.

Я согласился с ней, а потом задал давно интересовавшие меня вопросы:

— Каковы ваши желания теперь, сударыня? Вы хотите на этом закончить расследование? Скажу откровенно — это самое разумное решение. Или вы хотите, чтобы я продолжил расследование?

Она ни секунду не раздумывала.

— Продолжайте. Найдите убийцу моего отца. Он должен ответить за совершенное преступление.

— Хорошо, — согласился я.

Елена начала что-то говорить, но тут открылась дверь и в зал быстро вошел молодой человек. При его появлении щеки девушки покраснели, а на её лице заиграла неуверенная улыбка. Я поднялся с дивана.

— Александр, — сказала она, обращаясь к молодому человеку, — познакомься, это Владимир Сергеевич Версентьев. Я о нем тебе говорила, ты должен помнить.

Передо мной стоял Александр Николаевич Белевцов, жених Елены Павловны, с которым она должна была обвенчаться нынешним летом. Признаюсь, Белевцов мне почему-то сразу не понравился. Случается, что человек не сказал тебе ещё ни одного слова, не сделал тебе ничего плохого, а ты уже чувствуешь к нему антипатию. Почему так — мне не понятно. Вот так и с Белевцовым — я почувствовал к нему неприязнь сразу же, как только его впервые увидел.

Впрочем, это чувство, кажется, было обоюдным. Тем не менее, мы вежливо поздоровались друг с другом и завязали ни к чему не обязывающий разговор. Я не знал, можно или нет в его присутствии обсуждать задание, данное мне Старосельской. Обычно женихи неплохо осведомлены о жизни своих невест, но ведь так бывает далеко не всегда. Поэтому я старался помалкивать.

***

Оказалось, Белевцов находился в курсе всех дел своей невесты. Он знал, какое поручение она мне дала, и считал, что этого не должно было делать. Елена пересказала ему всё, что услышала от меня, упустив только некоторые малозначительные моменты. Мое предположение, что Староселького убили, он встретил скептически.