Хроники Раздолбая

— Он что, из-за скрипки поверил в Бога?

— Нет, поверил из-за другого, но я не уверен, что имею право это рассказывать.

— Да мне по фигу, из-за чего он поверил — каждый сходит с ума по-своему, а шансы могут быть самые невероятные. Я в Гейдельберге пошел с другом-немцем в казино, и он научил меня верному способу поднять бабок — надо несколько раз ставить на один цвет и все время удваивать ставку. Чистая математика — даже если ты проиграешь пять раз подряд, то на шестой выиграешь и с плюсом вернешь затраты. Мы стали играть на красное и просадили все, потому что черное выпадало одиннадцать раз. Одиннадцать! Много было шансов на это?

— Немного, — признал Раздолбай, чувствуя, как вера в высшие силы начинает покидать его.

— Ваши отношения с Верхним Парнем ушли не дальше ритуальных плясок вокруг наскального изображения мамонта. Одному телку подавай, другому — скрипку. Ладно бы хоть смысл жизни искали. Ты Библию-то всю прочел или только ту часть, где говорилось «просите и обрящете»?

Признаться, что он читал всего несколько страниц, казалось Раздолбаю совсем позорным, и он напомнил Валере про бильярд.

— Если ничего больше не читал — потерял не много, — подытожил Валера, закатывая шар, подставленный Раздолбаем. — Рабская философия, призывающая подставлять другую щеку, имела смысл для черни во времена Римской империи, потому что других вариантов вообще-то не было — или другую щеку, или меч в брюхо. Если в тебе есть боевой дух, советую все-таки присмотреться к Одину. Он лишит тебя страха и боли — будешь херачить всех только так.

— Да я вроде не собираюсь никого херачить, — смутился Раздолбай, прикидывая, не расценит ли Валера такой ответ как отсутствие боевого духа.

— Херачить, в том или ином виде, придется в любом случае. Жизнь — борьба за доминирование, и другого смысла в ней нет. Или ты сумеешь всех растолкать и набрать ништяков, или тебя затопчут.

— Я не думаю, что доминирование — единственный смысл жизни.

— А ты просто реальной жизнью еще не жил. Хотя даже в случае с твоей Дианой есть эта борьба. Она тебе нравилась в Юрмале, почему провожал ее вечером Андрей? Ты поешь мне тут про какой-то «голос Бога», а ты чувствовал себя достойным этой телки? Мог Андрея задоминировать?

Раздолбай молчал, отводя взгляд и боясь, что Валера прочитает в его глазах правду, которую он прятал сам от себя.

— Упование на Бога — это всегда слабость, отказ от свободы и рабская психология, — продолжал Валера. — Полагаться на веру — значит расписываться в нежелании брать жизнь в свои руки и отвечать за нее. Надо просто вставать каждый день с готовностью кусать медведя за жопу и делать что хочешь. Я никому не молился, ни у кого ничего не просил. Хотел найти место в Германии и нашел, хотя шансов было не больше, чем у твоего Миши получить скрипку.

— Я тебе говорил, он из-за другого поверил, — сказал Раздолбай и, поколебавшись, решил все-таки рассказать, как Мишу с бабушкой чуть не убили грабители.

— Ну, здесь все вообще просто, — усмехнулся Валера, — двуногие склонны к мистицизму, и у воров он развит особенно сильно. Если бы его бабушка упала перед глиняным истуканом богини Кали и закричала бы: «Кали, всемогущая, покарай нечестивцев!» — эффект был бы точно такой же, а то и сильнее. Твоего Мишу, как артистическую натуру, это воткнуло, потом совпадение со скрипкой, и готово дело — бьет поклоны, говорит глупости, подсовывает друзьям древние книжки. При этом сам наверняка многого не соблюдает. Я помню, как Мартин зачмырил его на прощалке.

— Он пытается не совершать плохих поступков. Сейчас ему предлагают контракт в Европе, а он думает вернуться в Москву, потому что не хочет предавать своего профессора.

— Во-первых, пусть сначала вернется. Во-вторых, мы когда-то в поезде говорили, что этические поступки определяются количеством грузиков с одной и с другой стороны. Порядочный человек тот, кто не сделает большой подлости ради малой выгоды, вот и все. Значит, контракт в Европе для него недостаточно важен. Может быть, он сам этого контракта не хочет, потому что боится не оправдать доверия, и придумывает отмазку. Если бы у него стоял выбор предать этого профессора или загреметь на десять лет, я бы на него посмотрел. Пусть пиликает на своей скрипке и не трындит, а ты — молодой пацик, должен трепать девкам мерлушку и не заморачиваться фигней, подгоняя реальные события под нужные тебе доказательства. Представь, что я поверил бы в магическую силу числа четыре, нарисовал бы на стене четверку и всю ночь стоял бы перед ней на коленях, умоляя помочь деньгами. Потом пошел бы в то самое казино, сыграл на черное и выиграл одиннадцать раз. По твоей логике, надо верить после этого в число четыре, но так ли велика сила этого числа на самом деле?

Раздолбай переживал разгром. Опора на всемогущего покровителя выскользнула из-под него, словно донная коряга, и сомнения накрыли его с головой. Если раньше он чувствовал себя рядом с Валерой младшим братом и хотел сравняться, то теперь он ощущал себя ничтожеством, неспособным без костылей вымышленного Бога добиться любви, благодаря которой считал свою жизнь чего-то стоящей. Опровергнув существование покровителя, Валера уничтожил надежду на обладание Дианой и как будто отнял ее. Внутренний голос продолжал нашептывать «дано будет», но прислушиваться к нему теперь казалось Раздолбаю слабостью.

«Валера нашел место в Германии сам, и я должен управлять жизнью сам, — думал он. — Надо было не в аэропорт Диану везти, а на квартиру и задоминировать ее там… до потрепа мерлушки!»

«Тогда ничего не вышло бы, а теперь получится, — утверждал голос.

— Да ну тебя. Ты — голос слабости!»

В довершение разгрома Валера всухую выиграл у Раздолбая три партии в бильярд и, собирая шары, напомнил:

— У тебя день рождения сегодня. Чего ты уныло свесил хобот, как Иа-Иа?

— Ну, не всем же прыгать и веселиться, — подыграл Раздолбай, чувствуя себя воплощением печального ослика.

— Жалкое зрелище!

На этом «празднование» закончилось, и, перебрасываясь натужными шутками, они пошли к проходной заказывать такси до Москвы.

Звонка Дианы Раздолбай больше не ждал. Лишившись веры в помощь высших сил, он считал борьбу проигранной и пытался убедить себя, что безответную любовь надо забыть. Он заставлял себя не думать о Диане, но она словно ходила вокруг него и упорно не желала переселяться из настоящего в прошлое. К тому же на кресле остался марлевый сарафан, вокруг которого клубились невидимые змейки ее запаха, и, не удержавшись от соблазна, Раздолбай с наслаждением отдался им на растерзание. Змейки впились в его сердце, затмили разум, и, одной рукой прижимая сарафан к лицу, другой он взорвал порох томивших его чувств.

«Да-а… — мечтательно подумал он, когда рука с зажатым в ней сарафаном расслабленно свесилась с дивана, — случилось бы это на самом деле, я бы, наверное, был самым счастливым в мире. А почему я решил сдаться? Только потому, что перестал верить в помощь свыше и в то, что Диана позвонит сама? Что, кроме страха неудачи, мешает мне поехать в Юрмалу и завоевать ее? Если я хочу взять жизнь в свои руки, надо не о „внутреннем голосе“ думать, а быть готовым медведя кусать!»

С готовностью покусать медведя Раздолбай вскочил с дивана и пересчитал хрустящее содержимое своего денежного конверта. На неделю в Юрмале хватало в обрез, к тому же завоевание Дианы предполагало сюрпризы, поэтому «боезапас» требовалось пополнить. Если бы удалось найти Сергея, десять чистых кассет, подаренных дядей Володей, сразу обогатились бы свежими записями, которые можно было перезаписать клиентам, но телефон приятеля-спекулянта по-прежнему не отвечал, а добывать без него свежую музыку Раздолбай считал невозможным.