Хроники Раздолбая

— Спасибо, сынки, спасибо! — забормотал бомж и на четвереньках, словно пес в конуру, влез в подсобку.

Раздолбай закрыл за ним дверь.

— Спасибо, — поблагодарил он спортсмена. Ему хотелось добавить что-нибудь еще, вместе посокрушаться над несовершенством мира, но он только пробормотал: — И ведь ничего не поделаешь…

— А не хрен тут делать! — просто ответил спортсмен и, отряхивая рукав светло-серой куртки, пошел по своим делам.

Раздолбай зачерпнул снег, чтобы тоже смыть грязь с ладоней, и в этот момент долго молчавший внутренний голос отчетливо шепнул ему:

— Только что ты сделал лучшее дело в своей жизни.

— Да ладно, чего уж там… — хотел отмахнуться Раздолбай, но его сердце словно взорвалось, превратившись в огромную раскрытую чашу, и в эту чашу водопадом хлынуло неведомое раньше счастье. Казалось, кто-то бесконечно сильный и добрый нежно прижимал его к себе и проливал на него всю возможную любовь мира. Подобное чувство он испытывал в детстве, когда его обнимала мама, но сейчас это ощущение было намного сильнее. От неожиданных эмоций на его глазах сами собой выступили благодарные слезы. Он вспомнил, как Миша рассказывал, что подобное чувство было у него после крещения, и растерянно спросил:

— Это что такое… Неужели Бог?

— Да.

— Да ладно… — засомневался он, снова отказываясь признавать, что источник внутреннего голоса находится вовне. — Просто я сделал что-то хорошее, и мне от этого приятно.

— Ну, смотри, — загадочно ответил внутренний голос и как будто по-доброму рассмеялся.

Водопад любви усилился. Ощущение счастья, переполнявшее Раздолбая, взлетело к высшей возможной точке и стало вдруг обжигать. Он словно уменьшился, превращаясь в букашку, на которую лупой направляли солнечный луч, только вместо жара его жгло чувство неоплатного долга.

— Не надо, не надо! — испугался он. — Я этого не стою!

Мучительная эйфория продолжалась. Он был счастлив сверх меры и одновременно терзался чувством собственной недостойности, как если бы в детстве пришел из школы с двойками и в порванной куртке, а мама обняла его, поцеловала и подарила много новых игрушек. Чтобы сократить пропасть между мизерностью совершенного поступка и бесконечностью изливаемого за этот поступок счастья, ему захотелось немедленно сделать что-то еще — окажись на улице другой бомж, он бы стал искать теплое место для него тоже.

— Принесу этому мужику поесть!

Дома он выхватил из холодильника кусок сыра и сделал три больших бутерброда.

— Сейчас обедать будем, не перебивай всухомятку, — сказала мама.

— Я не себе… Там… товарищ просил, — ответил он, заворачивая бутерброды в фольгу.

Потом он зашел к себе и достал из конверта под матрасом две десятирублевые купюры. Понимая, что бомжу хватило бы трех рублей, чтобы ощутить себя богачом, он все-таки решил дать ему двадцать. Если это в самом деле был лучший в его жизни поступок, то хотелось довести его до совершенства.

Прихватив фонарь, чтобы светить в темноту подсобки, он поспешил обратно во двор.

Под лестницей было совсем темно, но сгустившееся там зловоние подсказывало, что «товарищ» на месте. Раздолбай посветил. Бомж заворочался в углу на куче тряпья.

— Кто тут? За что? — сонно забормотал он, закрываясь рукой от света.

— Я поесть вам принес. Возьмите, — сказал Раздолбай, протягивая бутерброды.

— Спасибо, спасибо… — забормотал бомж, хватая еду.

— И еще — вот.

Он протянул деньги.

— Спасибо, спасибо тебе. Спасибо!

Смущаясь от слишком истовой благодарности, Раздолбай поспешно закрыл дверь. Ощущение счастья ошеломляло. Теперь он уже не чувствовал себя недостойным и наслаждался эйфорией по праву.

— За такой кайф я бы этих бомжей все время кормил, — подумал он.

— Нет, так больше никогда не будет, — сказал внутренний голос.

— Кто это все-таки говорит во мне?

— Бог.

— Хватит! — рассердился Раздолбай сам на себя. — Мне надоело самообманываться и считать раздвоение мыслей «разговором с Богом». Я хочу или убедиться, что он действительно есть, и тогда верить всерьез, или закрыть этот «театр двух актеров» у себя в голове.

— Убеждайся.

— Что у меня будет с Дианой?

— Дано будет.

— Ха-ха! После такого облома?

— Да.

— Вот и отлично! Ты сам это подсказал!

Помощь бомжу как будто дала ему право быть с Богом накоротке, и он решил ставить условия, не церемонясь.

— Давай так! Я уверен, что с ней уже ничего не получится, но если она станет моей первой девушкой, я поверю, что ты есть. А если ничего не выйдет, то ты — просто мои мысли.

— Договорились, — снова засмеялся внутренний голос и стремительно отдалился, оставив Раздолбаю вместо горячего огня счастья маленький теплый уголек. До конца вечера этот уголек тлел в его душе, напоминая о случившемся, а к утру погас.