Хроники Раздолбая

У Барсука собралась вся юрмальская компания, за исключением Миши. Боясь, что Диана разглядит отчаяние в его глазах, Раздолбай старался не обмениваться с ней взглядами, а о том, чтобы заговорить или дотронуться, даже не помышлял. В самолете он мечтал, как небрежно примет ее восторг и станет героем, но после отчаянных попыток отвоевать у Андрея хотя бы право подавать ей руку чувствовал себя обессилившим. Вернуть расположение духа он пытался, накидываясь вином, и к моменту, когда Андрей с Барсуком стали закусывать его ананасом водку, полностью анестезировался. В три часа ночи Андрей прошептал что-то Диане на ухо, она кивнула, и оба направились в прихожую.

— Я Дианкиной маме обещал доставить ее до четырех, так что сейчас на такси отвезу и вернусь, — сказал он, обращаясь ко всем, и подмигнул Раздолбаю: — Поедешь со мной провожать?

Раздолбай бросил на соперника затравленный взгляд и понял, что еще одного раунда за право быть кавалером не выдержит.

— Андрей, ну зачем вырывать человека из компании, — сжалилась Диана. — Отвези меня быстренько и возвращайся. Всем пока!

Это было уничтожение.

Чтобы не чувствовать подступившей к горлу трясины, Раздолбай усилил винную анестезию и к возвращению Андрея рухнул под стереосистему, символично сбив иглу проигрывателя на песне Адриано Челентано Amore no.[60] Когда он очнулся, пора было ехать на утренний рейс. Голова болела так, что он даже не мог подумать о разбитом сердце, и сладострастно отдаться душевной боли у него получилось только в самолете после пары таблеток пенталгина.

— Она меня не любит, и ничего у меня с ней не получится, — расковыривал он сердечную рану. — Надо от нее отказаться и найти новую девушку. А как найти новую, если лучше Дианы никого быть не может?!

Теперь, когда видения победных фанфар сменились призраками брошенных знамен и разбитых обозов, Раздолбаю стало казаться, что Диана — единственная девушка, которую возможно любить. Ее образ словно выжег в сознании контур идеальной женщины, и никакой другой образ в этот контур не вписывался.

— Не хочу больше никого! Хочу Диану! А Диана меня не любит, не любит… — терзался он, находя в этом извращенное удовольствие. Любовь не принесла ему счастья, и он хотел вдоволь напиться от этого источника хотя бы горем.

Таксист привез его в родной двор. Протягивая с заднего сиденья десятку, Раздолбай увидел в зеркале свое отражение и подумал, что зеленое лицо с фиолетовыми кругами под глазами и потухший взгляд могут спровоцировать со стороны родителей много лишних вопросов. Радуясь, что на нем толстый пуховик, а не «аляска», он сел на дворовые качели и под скрип ржавых подвесов стал предаваться грусти. Тем временем к его подъезду приковылял пьяный бомж. Эта категория людей появилась недавно, и даже слово «бомж» многим приходилось расшифровывать — «без определенного места жительства». За исключением короткого периода антиалкогольной кампании, пьяницы встречались на московских улицах всегда. Обычно эти мятые, опухшие мужики лепились к районным магазинам «Вино» и на удалении от них встречались так же редко, как зеленые мухи вдалеке от помойки. В детстве Раздолбай с брезгливой опаской смотрел на эти винные сборища и говорил себе, что, когда вырастет, пить ни за что не будет. Пьяницы в винных очередях казались ему потерянными, всеми презираемыми людьми, но даже они по сравнению с появившимся во дворе бомжом выглядели аристократами.

Мужчина лет пятидесяти медленно брел, держась за стену. Два раза он падал в зимнюю солевую грязь и подолгу раскачивался на четвереньках, силясь встать. Рукава его грязной телогрейки и мешковатые брюки насквозь вымокли. Землистое лицо огрубело настолько, что напоминало лесной пень. Но ужаснее всего был едкий канализационный запах, который разлетался от него на много метров вокруг.

«Как можно так опуститься? — думал Раздолбай, морщась от вони, долетавшей даже до его качелей. — Хуже животного. Бродячие псы чище!»

Бомж добрался до подъезда, потянул дверную ручку и повис на ней, когда дверь открылась. Побарахтавшись перевернутым тараканом, он наконец поднялся и вошел внутрь. Меньше чем через минуту он кубарем вылетел обратно, а на пороге появилась жилица с первого этажа — рослая пожилая дама с огромной, как у сенбернара, головой, медоточивой улыбкой и склочным характером.

— Проваливай отсюда, вонючка! — орала она, выталкивая бомжа торцом швабры. — На весь подъезд от тебя смердит!

— Да я погреться…

— Пить надо было меньше, было бы где греться! Пропил дом, нечего теперь людям вонью мешать!

— Я на пять минут…

— Убирайся, или вызову милицию, чтоб тебе почки отбили!

Бомж покорно отошел от подъезда, поскользнулся на замерзшей луже и завалился в кусты. Теперь он даже не пытался встать, а просто лежал, изредка ворочаясь. Телогрейка задралась, открыв грязную синюшную поясницу.

«Замерзнет», — подумал Раздолбай.

Ему никогда не приходило в голову помогать пьяницам, а тем более бомжам, но спокойно смотреть, как беспомощный человек лежит голой спиной на снегу, показалось неправильным. Он вспомнил, что в противоположном конце двора есть подсобное помещение под лестницей, где дворники хранят метлы. Дощатая дверь подсобки не запиралась, и внутри наверняка было тепло от коллекторных труб.

— Эй! — грубовато окликнул он бомжа, подходя к нему и морщась от вони. — Эй, мужик!

Бомж не реагировал. Пришлось пересилить себя и подойти ближе.

— Эй!

— Чего тебе?

— Хотите, я вас отведу в одно место, где согреться можно?

— Куда?

— Тут рядом подсобка есть. Там тепло.

— Отведи.

Бомж с усилием поднялся на ноги, но его качнуло. Раздолбай поймал его за рукав. Мокрая телогрейка выжала из себя смрадную жижу, похожую на мочу, и, разжав руку, Раздолбай брезгливо отпрянул. Бомж снова завалился в кусты.

— Помоги встать, — попросил он, вытянув руку.

Раздолбай с опаской смотрел на грязную пятерню с черными вспученными ногтями.

— Не смотри, брат, что руки грязные, — бормотал бомж. — Это чистые руки. Очень чистые.

— Вот, блин, ввязался… Эх, была не была, — сказал себе Раздолбай и, задержав дыхание, стал тянуть бомжа за руку.

Поднять его удалось, но идти он не мог, а тащить на себе вонючую тушу Раздолбай не решался. Он оглянулся по сторонам и увидел крепкого парня лет двадцати пяти со спортивной сумкой.

— Брат, помоги мужика в подсобку увести! Замерзнет! — крикнул Раздолбай, не слишком надеясь на отзывчивость.

Спортсмен подошел без колебаний и, хотя был чисто одет, смело подхватил бомжа, положив его другую руку себе на плечи. «Во, дает!» — восхитился Раздолбай.

— Давай отец, шевели поршнями, пошли, — повелительно сказал спортсмен и сразу стал в их компании главным. — Куда его?

— Вон туда, под лестницу, — кивком указал Раздолбай.

Вдвоем вести бомжа было нетрудно, и они быстро пересекли двор.

— А в рот его… — бормотал пьяный.

— В рот никого не надо, — перебил спортсмен. — Хорошо ментов не было, живо бы тебе ливер отбили. Давай шевелись, а то отпустим, навернешься опять.

— Шевелись, мужик! — понукал Раздолбай нарочито грубо, чтобы не выглядеть рядом с уверенным спортсменом дюдюськой-бебяськой.

— Иду сынки, иду. Только вы не бейте, у меня все равно нет ничего.

— Да кому ты нужен, бить тебя?

Раздолбай открыл дверь подсобки. Повеяло затхлым теплом и запахом влажных тряпок.

— Прячьтесь тут, грейтесь.

— Во, батя, тут тебе прямо пять звезд! — одобрил спортсмен. — Давай, отсыпайся, не фиг лежать на улице.