Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 4

Один раз доктор приемного отделения, проходя мимо, увидел меня. Он тихонько спросил медсестру: “Документы на трансплантацию в Моники составляли?”

На УЗИ передо мной было три человека и как мой черед идти, доктор закрылся в кабинете описывать результаты. Ко мне подошел доктор приемного отделения и сказал: “С Вами и так все ясно. Можно УЗИ не делать.”

Моя верхняя одежда (куртка, шапка) и зимняя обувь была у брата. Он ходил везде со мной. Доктор велел ему забрать все это и езжать домой.

Меня повел к лифту. Вот я босиком поднялся в хирургию на шестой этаж. Мне вручили карту и объяснили, куда идти на сестринский пост. Кругом – никого. Коридоры пустые. Сестру прождал еще минут десять. Стоять не мог из-за боли, но пришлось облокотиться настойку поста и терпеть.

Наконец, меня определили в палату. Из нее выписывались двое работников с юга. Я сидел на краю постели и ждал, пока освободят койку. А они радовались выписке, благодарили своего бога, что не заболели ковидом. Перед уходом со всеми обнимались и со мной в том числе. Интересная ситуация, если подумать, что они могли заразиться ковидом от меня.

Постельное белье заправил сам. Прилег на бок. Ко мне заходили еще три доктора. Молодые, непонятной профессии. Думал хирурги, но они более походили на менеджеров. Я спрашивал у них, что со мной, будет операция или нет? Отвечали: будет позже. Снова слышал их разговор в коридоре за дверью вполголоса: “Начали оформлять на трансплантацию? В Моники звонили?”

Минимум три раза я слышал неприятное «трансплантация». Загуглил с телефона про Моники. Оказалось, что это крупный центр в Москве и там есть центр занимающийся пересадкой органов.

Догадка, что меня не хотят лечит, а собирались разрезать на донорские органы, превратилась в уверенность. Я успокаивал себя, что еще жив (а это уже хорошо) и что могу ошибаться. Но в глубине своей души, был уверен, что разговоры про Моники касались именно меня.

Я остался без обуви и ходил в носках. Когда заглянула санитарка (к ее радости постель я уже сам застелил), она сказала, что постарается найти мне тапочки. Пожаловалась, что многие больные после выписки утаскивают с собой стаканы, тапки и полотенца. Она принесла мне черные резиновые сланцы, забытые кем-то. Я обещал обязательно их вернуть.

В палате лежал мужчина с панкреатитом. Ему ставили капельницу утром и вечером и больше ничего не делали. Он объяснил мне, в каком месте располагается поджелудочная железа. Ровно посередине груди немного ниже сердца. Тогда я на сто процентов уверовал, что у меня точно панкреатит. До этого момента имелись сомнения. В интернете конкретно не оговаривается, где болит. У поджелудочной железы есть тело, хвост и головка. И куда боль стреляет, я не вычитал. А тут живой пример все показал.

Вот этот больной выглядел веселым и довольным. Почему? Все после операций лежат. У всех что-то удаляли, чистили, резали желудок. А этого мужчину определили с панкреатитом в хирургию. Лежит, улыбается. Маленькая капельница утром, такая же вечером. Никаких болезненных уколов. Сидит, страдает, как бы покурить. Рассказывает: водки много выпил с друзьями. Живот заболел, а он продолжил пить. Его скрутило от боли. Любая болячка – вызывает скорую. Приехали. «Ой, панкреатит!»

Он не стесняется того, что много пьет. Держится уверенно, если не нагло. Сидит в палате и рассуждает, что не надо было еще раз вечером пить. Но он выйдет и продолжит пьянствовать. У него над койкой располагалась штанга, с которой свисал ремень с ручкой, чтобы держаться за нее когда приподнимаешься или садишься в кровати.

У меня такой не было в “М” когда я лежал с разрезанным животом и не мог сесть. Может место такое само по себе досталось. Уже с ручкой.

Курить в больнице нельзя. Но он высовывал голову в окно туалета и таким образом дымил на улицу. Сигареты закончились. В передачке из дома сигареты изъяли. Забавно смотреть, как этот больной изобретает способ достать сигарет. Он раздобыл нитки и запланировал амбициозный план: знакомый купит блок сигарет, привяжет к опущенному из окна концу нитки, а он поднимет груз наверх. На шестой этаж! Спустя минуту речь шла уже о двух блоках сигарет. К обсуждению подключился сосед по палате, тоже страдающий от нехватки никотина.

Ждать, пока кто-то купит и привяжет сигареты слишком долго. Поэтому пошла репетиция нового плана: больной придумывал на ходу и репетировал речь, почему его следует выпустить из больницы. Он говорил, что у него есть машина, припаркованная за углом. Что ему звонят все утро и просят переставить ее. Веселая палата.

Скорую я вызывал в 12 дня. Прошло более пяти часов, когда за мной заглянула медсестра с поста.

“Собирай свои вещи и идем”, – сказала она подозрительно тихо.

“Все вещи?”

“Все.”





“Маску брать?”

“Обязательно и быстрее”, – торопила она.

Проводила меня до лифта, вручила медицинскую карту и велела ждать внизу.

Думаю, не похоже чтобы отправили таким образом на операцию, но еще надеялся.

Жду снова в коридоре. Узнаю лица. Люди, что вместе со мной в приемном отделении сидели в очереди то на рентген, то к доктору, все еще тут.

Прождал минут двадцать. Появился доктор приемного отделения:

“У тебя ковид, тебя переводят в другую больницу. Жди машину.”

Сейчас, когда я описываю эту историю спустя время, железно верю, что меня хотели отправить на органы, а не вылечить.

В больнице города “Д” не прошел УЗИ. А врач и говорит: “И не надо. С Вами и так все ясно.”

Что ясно? Он совсем молодой врач, на вид – практикант. Никто не был уверен до операции, что у меня: ковид, аппендицит, панкреатит.

В больнице города “М”, куда привезли меня как ковидного больного, не так все понятно было. Ко мне в приемное пришел хирург. Опытный огромный мужик. Сам делал рентген два раза. Потому что не видно ничего конкретного. Обследование УЗИ показало хорошие результаты. "Без криминала".

Именно поэтому хирург назначил срочную операцию лапаротомию, чтобы поставить точный диагноз, проверить перитонит.

Лапаротоми́я, или чревосече́ние – хирургическое вмешательство, представляющее собой разрезание тела в области живота (разрез брюшной стенки для получения полного или частичного доступа к органам брюшной полости и таза).

Хирург ждал, когда освободиться операционная и потом в срочном порядке меня прооперировал.

Из этого всего я верю, что бумаги на трансплантацию для отправки в Моники в городе “Д” составляли на меня. Я должен был стать донором органов. Наверное, врачи “Д” получили бы за это премию.

Хочу подчеркнуть факты, почему я уверен в этом.

Доктор скорой отметил, что виден перитонит и запущенный. Он написал "предварительный диагноз" в карте, который не могли игнорировать в больнице. С моих слов ясно, что перитонит уже как неделю. Докторам известно, что в таких случаях не выживают. То есть я должен был уже умереть. Жить мне оставалось недолго. И отрывки разговоров о "бумаги на трансплантацию в Моники", которые я слышал, именно тогда как увидит меня доктор приемного отделения. Так потом тоже спросила медсестру женщина, что заглядывала ко мне в палату, когда я лежал уже на шестом этаже.

После операции в городе “М” ко мне в реанимацию приходила комиссия врачей. Они собирались возле моей кровати, и хирург рассказывал о моем состоянии, какая сложная и уникальная операция была проведена, последовательность действий (сначала лапаротомия и т.д.)