Оружие Вёльвы

Мысль ее работала ясно, открывая ей правду о ее положении. Фроди и Кальв с их притязаниями – мелочь. Их обвинения – мышиный писк. Но теперь Эйрик знает, что все эти дни она его обманывала. Это гораздо хуже. Вот-вот раздастся грозный медвежий рык…

– Мы слыхали, что она здесь велит называть себя Хравнхильд, – продолжал Фроди. – Но только нас с толку не собьешь, Эйрик конунг, не собьешь! Мы ее с рождения знаем! Всю ее жизнь, сколько она жила в Оленьих Полянах у отца, потом у мужа на Южном Склоне, потом опять к отцу воротилась. Назови она себя хоть Грима, хоть Льота[35], мы-то ее в любом обличье узнаем, в любом!

– Итак, – сказал Эйрик и слегка повернулся к Снефрид.

Это маленькое слово было будто первый камень той скалы, что вот-вот сорвется.

– Эти люди говорят, что ты… Снефрид дочь Асбранда, должна им двести с чем-то эйриров серебра, но скрылась и не хочешь платить долг.

– Эти люди лгут, если они сказали так, и прекрасно об этом знают, – ответила Снефрид, бросив презрительный взгляд на тех двоих.

– И в чем же они лгут?

– В том, что я должна им денег. Они уже подавали жалобу на тинге, но даже Бьёрн конунг не удовлетворил ее. Теперь же они пытаются выловить свою рыбу в мутной воде, потому что знают, что в чистой воде их рыбалка не удастся!

– Но все знают, что Ульвар, ее муж, проиграл товара на три сотни серебра! – закричал Кальв. – А из него две трети принадлежали нам!

– Еще и муж? – Эйрик поднял брови, выражая изумление. – У нее есть муж?

– У меня есть муж, – подтвердила Снефрид. – И пока он жив, пока не получены верные известия о его смерти, никто не вправе требовать что-то с меня! А к тому же, Эйрик конунг, они пока не смогли доказать, что Ульвар товар проиграл. До того нам было известно совсем другое. – Она насмешливо прищурилась. – Четыре лета назад ты напал с твоими людьми на несколько кораблей, принадлежавших Бьёрновым торговым людям. Ты захватил корабли и товар, а людей с них продал в рабство. Там был и тот товар, о котором они ведут речь. Возможно, они считают, что за этот товар кто-то им должен. Но тогда это скорее ты, чем я!

– Вот как? – Эйрик был так изумлен, что хлопнул себя по колену. – Так это я во всем виноват?

– Что там был за товар? – спросил Хагаль.

– Это была пушнина, насколько мне известно, куницы и даже соболя из Гардов.

– Четыре лета назад? – воскликнул Альрек. – У Готланда? Вроде я что-то такое припоминаю!

Поднялся гомон: люди Эйрика вспоминали и спорили. Этот случай, как оказалось, многие помнили неплохо. По поводу пушнины возник спор: одни считали, что она там была, другие говорили, что пушнина была на другое лето, и были те корабли не Бьёрновых людей, а каких-то купцов из Гардов, и везли они не соболей, а черных лис и бобров.

Снефрид слушала, ни жива ни мертва. Когда они с отцом толковали, чего им ждать от этой тяжбы и смогут ли Фроди с Кальвом найти нужных свидетелей, ей и голову не могло прийти, что таким свидетелем окажется сам Эйрик Берсерк! И возможность его расспросить возникнет, когда будет менее всего нужна. Она успела вспомнить Лейви Рокота и его товарищей – может быть, они засвидетельствуют, что Ульвар жив, тогда этим двоим придется от нее отстать. Но не выдадут ли они при этом убежище Ульвара? Опасаясь этого, она молчала о такой возможности.

Пока шел спор, Эйрик не сводил с нее глаз, но Снефрид не смела смотреть ему в лицо. Она не сомневалась: ни долги, ни бегство из дома, ни даже если бы она сама ограбила те корабли, не были в его глазах серьезным проступком. Но то, что она его обманула… Прилюдного обвинения в этом обмане она боялась куда больше всего прочего. Если уж на то пошло, деньги на выплату долга у нее теперь есть, хоть эти двое еще не доказали своего права их получить. Но что с ней сделает Эйрик, поняв, что другая женщина обманом пробралась на место его вирд-коны – и даже в его постель! Он доверял ей с первого мгновения встречи – а она с того же первого мгновения его обманывала. Для человека его склада, у которого сама жизнь и честь зависят от доверия тем, кто рядом, это преступление куда хуже грабежа. И чем больше она ему успела понравиться, тем сильнее он будет задет.

Уж не подумает ли он, что ее к нему подослал коварный дед-конунг? От этой мысли у Снефрид ослабели ноги.

– Значит, так, – Эйрик приподнял руку, и гомон стих. – Ты, Снефрид… говоришь, твой муж был ограблен мной четыре лета назад, но эти люди говорят, что он проиграл их товар в кости, и хотят получить с тебя его стоимость.

– Да, конунг, – подтвердила Снефрид, каждый миг ожидая, что это спокойствие сменится всплеском дикого гнева берсерка. – Эти люди так говорят. Только у них нет свидетелей той игры.

– Сожалею, – Эйрик перевел глаза на жалобщиков, и им этот твердый глубокий взгляд тоже радости не принес. – Четыре лета назад я и правда взял ту пушнину с тех Бьёрновых кораблей. Ваш фелаг не виноват в этом, и уж тем более с его жены вы ничего не можете спрашивать. Может, хотите спросить с меня? Давайте, раз уж мы встретились. Еще не поздно присоединить и вас к той моей добыче – если к вам не вернутся те меха, то вы хотя бы разделите их участь, это вас утешит.

– Сдается мне, брат, – Альрек прищурился, – этих людей послал сюда старик Бьёрн. Они лазутчики. Не может ведь такого быть, чтобы умные люди и правда явились к тебе с такой нелепой тяжбой.

– Вот как ты думаешь, брат? – участливо обратился к нему Эйрик.

– Похоже на правду, – кивнул Торберн.

– Что ты, конунг! – Теперь даже Кальв утратил уверенность и переменился в лице. Снефрид отметила, что он назвал Эйрика просто «конунг», как если бы признавал его законную власть в своей стране. – Разве мы бы могли… мы же не безумцы… мы честные бонды, немного занимаемся торговлей, разводим овец… Но разве мы столь безумны, чтобы встревать в распри конунгов?

– Откуда же мне знать, насколько вы безумны? Не по кажому человеку сразу скажешь, каков он на самом деле, – Эйрик бросил беглый взгляд на Снефрид.

Это относилось скорее к ней.

– Мы не такие, конунг, – Фроди переминался с ноги на ногу, и Снефрид прикусила губу, уже мысленно видя, как возле его ног расплывается пущенная от страха желтая пахучая лужа. – Мы всего-то и хотели, чтобы, стало быть…

– Это хорошо, если вы не такие, – кивнул Эйрик. – Только подумай я, что вы лазутчики, так я вам живо обеспечу самое высокое положение на этом острове![36]

– Нет, нет, конунг! Мы и не думали принимать от Бьёрна конунга никаких поручений…

– И если ты пожелаешь, мы можем тебе услужить, сколько хватит наших сил, можем услужить!

– Я подумаю. Не надоедайте мне пока.

Эйрик махнул рукой, и оба жалобщика со скоростью пущенной стрелы исчезли из грида.

– Мы мудр и справедлив, Эйрик конунг, – с величественным видом, будто и не ожидала другого, произнесла Снефрид. – Если позволишь, я вернусь в поварню. А об этом пустяковом деле, если будет твоя воля, мы поговорим позже.

Эйрик кивнул, и она удалилась. Но пристальный тяжелый взгляд его давал понять, что он с этим «пустяковым делом» отнюдь еще не покончил.

До конца дня Снефрид держалась как обычно; может, люди и видели, что улыбка ее натянута, но это можно было объяснить досадой. Снефрид старалась сосредоточить свои мысли на злости, чтобы не выдать страха. Боялась она вовсе не Фроди и Кальва! Стоило благодарить Фрейю, что Эйрик не пришел в дикую ярость немедленно, как узнал правду, но что будет потом?

Она восхищалась самообладанием Эйрика: он повел себя так спокойно и даже удивления не выдал. По тому, как он держался, нельзя было понять, что из всего рассказанного он уже знал, а что услышал впервые. Его люди могли подумать, что все это для него не новость. Что именно из-за долгов молодая женщина, оставшаяся без поддержки и осаждаемая недругами, стала искать покровительства «морского конунга», противника конунга законного – и нашла, чему помогла ее запоминающаяся, незаурядная красота. Даже маска, носимая ею в первые дни, подкрепляла достоверность этой маленькой саги. Среди Эйриковых людей найдутся достаточно сообразительные, способные сами связать все концы, и ему даже не придется ничего им объяснять.

35

Грима («маска»), Льота («ужасная») – имена великанш и типичные имена ведьм.

36

Известная метафора виселицы.