Оружие Вёльвы

Несколько дней прошли спокойно. При помощи Триди они быстро закончили со стрижкой овец и выпустили их, голеньких, гулять на новую траву. В обращении Триди оказался, несмотря на немногословность, человеком не трудным: усердно делал все порученное, ни с кем не искал ссоры, ел что дают. После работы, перед сном, не без охоты играл с Барди в кости – без ставок, просто для развлечения.

– А ты, хозяйка, не хочешь сыграть? – как-то предложил он Снефрид.

Снефрид пока ни разу не видела, чтобы Триди улыбался, как все люди, – кажется, улыбаться у него умели только глаза, и во взгляде его сейчас светилось дружелюбие.

– Нет, – она покачала головой. – Не стоит. Если я играю с мужчинами, то всегда выигрываю.

– Видно, у тебя много удачи. Даже больше, чем у мужа?

– Ульвара всегда любили норны.

– Он, должно быть, часто выигрывал?

Вопрос был совершенно невинный, но Снефрид ощутила опасность и лишь улыбнулась в ответ.

Невольно она думала, что при слабом здоровье Асбранда приобретение в дом такого дельного человека, как Триди, было бы большой удачей, если бы не убежденность, что он явился за ларцом. Скорее бы уже вернулся отец!

По вечерам они немного разговаривали. Больше не упоминая о Хаки, Триди будто невзначай расспрашивал ее об Ульваре. Да и кто на его месте не стал бы любопытствовать о судьбе хозяина дома, где осталась в одиночестве такая молодая и красивая женщина! Снефрид не видела причин таиться: об этих делах знала вся округа, да и с ларцом тот проигранный товар никак не был связан. Постепенно она рассказала всю сагу, в том числе и новые вести о том, что груз пушнины на две с половиной сотни серебра мог быть просто проигран, а не отнят викингами.

– Но если те двое выиграют тяжбу, сможешь ли ты расплатиться? – спросил Триди, выслушав ее.

Он сидел, слегка наклонившись к очагу и сцепив руки перед собой. Глядя на его спокойное лицо, худощавую, но жилистую спину, покатые плечи, крепкие, как дерево, Снефрид невольно ощутила острую тоску. Если бы этот мужчина, сдержанный и такой уверенный, по-настоящему был на ее стороне, если бы она могла доверить ему разбираться с Кальвом и Фроди – какое бы облегчение она испытала! С усилием она отогнала от себя эту соблазнительную мысль. С чего бы ему за нее заступаться? Он прибыл сюда совсем с другой целью. Число ее тревог его присутствие лишь пополнит, а не уменьшит.

– Нет, не смогу, – честно ответила она. – Мне не хватает семьдесят два эйрира.

– И тебе больше нечего продать? – Триди зорко взглянул ей в глаза.

– Разве что свои украшения и крашеную одежду.

– Неужели муж не оставил тебе никаких дорогих вещей?

Снефрид покачала головой.

– Может, кто-то ему был должен?

– Нет, это мы еще были должны Фридлейву хёвдингу, но ему я долг отдала, когда продала тот хутор.

– Не может такого быть, чтобы Ульвар никогда не выигрывал! Чтобы человек, любимый норнами, все время играл и ни разу не выиграл ничего ценного!

– Мне известно только том, как он проиграл нечто ценное! – в сердцах ответила Снефрид. – Оттого все мои беды!

Видя, что ей неприятно об этом говорить, Триди промолчал.

Настал последний день тинга в Уппсале. Если ничто Асбранда не задержит, завтра утром они с Барди тронутся в обратный путь и к вечеру будут дома. Он этой мысли у Снефрид на душе было весело, да и день выдался прекрасный – солнечный, теплый совсем по-летнему. Сегодня утром, когда Коль прибирался в хлеву у коз, она нашла в соломе первое этой весной куриное яйцо и обрадовалась ему, как всякий год, будто золотому браслету. Ягнята и козлята весело прыгали на зеленой траве, и Снефрид смеялась, глядя на них: охотно запрыгала бы вместе с ними.

Вздохнув, она ушла в женский покой и стала разбирать выстиранные рубашки, отыскивая прохудившиеся места, куда нужно поставить заплатки. После стирки всегда находятся такие места. Для заплат у нее имелись в ларе несколько уже сношенных рубах, из которых можно вырезать куски покрепче – с подола, где ткань почти не изнашивается. Она рылась в ларе, как вдруг услышала позади себя легкий скрип двери.

Это могла быть Мьёлль, но никакого звука шагов Снефрид не услышала, и это было подозрительно. С дурным предчувствием она обернулась и убедилась, что была права: у двери, уже наложив внутренний засов, стоял Триди. Он не выглядел угрожающе, но по его спокойному лицу Снефрид угадала: время увиливать прошло.

Она выпрямилась у ларя и скрестила руки на груди. В доме они вдвоем, Мьёлль и Коль возятся с животными.

– Что это значит? – с несколько надменным удивлением спросила она. – Что ты забыл в женском покое?

Снефрид не боялась, что Триди станет домогаться ее самой. Но ларец, обернутый в мешковину, был спрятан на дне того самого ларя, возле которого она стола; крышка была поднята, и тайну прикрывал от волчьих глаз пришельца лишь ворох разного тряпья.

– Не бойся, – почти дружелюбно сказал Триди и сделал несколько шагов к ней, не подходя, однако, вплотную. – От тебя самой мне ничего не надо. Но я не могу сидеть здесь весь век, пока дело не движется.

– Какое дело? – Лицо Снефрид, как всегда от волнения, стало замкнутым и жестким, что лишало его красоты, но придавало королевскую внушительность.

– Ты знаешь, какое, – так же спокойно, почти мягко, ответил Триди. – У твоего мужа, Ульвара, было кое-что, что ему не принадлежит.

– О чем ты говоришь? – Снефрид изобразила на лице легкое недоумение.

Триди не сразу ответил, а некоторое время рассматривал ее с расстояния в два шага.

– Ты такая удивительная женщина… Снефрид, – сказал он потом, будто язык его с трудом справлялся с ее именем. – Такая красивая… и одаренная таким присутствием духа. Но сейчас ты играешь с острым ножом.

– Нож – это ты?

– Я никогда не был ловок в играх с женщинами. Жизнь моя… не много мне оставляла для этого возможностей. Твое счастье, что у нас был закон – не воевать с женщинами и детьми. Те, у кого нет мужской защиты, могли нас не опасаться. И даже теперь, когда нас осталось только трое, мы не изменим нашему закону.

– Вы – это кто?

– Мы – это люди Стюра Одноглазого.

Снефрид была готова услышать именно это, но когда имя «морского конунга» произнес наяву хрипловатый мужской голос, невольно вздрогнула.

Итак, все ее догадки и предчувствия верны. Этот человек пришел сюда по следам того мертвеца, что лежал у Хравнхильд.

– Ты знаешь о нас? – От Триди не укрылось ее волнение.

– Слышала что-то насчет большого камня, который нужно поднять, – насмешливо ответила она и смерила взглядом рост и плечи Триди. – Тебе, должно быть, нелегко пришлось, сложением ты не Старкад.

– Камень – это мелочь. Главное – дух. Для нас превыше всего была честь. Мы сражались не за добычу, а за славу. Никто из нас никогда не сдавался врагам, а если уйти было нельзя – погибал, унося с собой как можно больше. Никто из нас не умер и не умрет «соломенной смертью». Но мы не бахвалимся – нашу славу знает Один, этого достаточно.

Снефрид молча слушала эту речь, произносимую негромким, хрипловатым голосом, и чувствовала, как много за этим стоит. Все это было достойно восхищения, но ей очень хотелось, чтобы последователь этих прекрасных законов сейчас находился где-нибудь не ближе Готланда. И сейчас, и до самого Затмения Богов.

– Превыше всего мы чтим Одина и своих братьев, живых и павших – с ними нам еще быть вместе целую вечность. Потому я и пришел к тебе.

– При чем здесь я… и твои братья?

– Шесть лет назад мы встретились с Эйриком Берсерком, и наши дисы, видать, уже были мертвы. Погибли почти все наши люди, а ведь нас тогда было шестьдесят. Уцелели только я, Хаки и Аслак. Хаки сумел вынести самую ценную часть нашей добычи – сокровище, запертое в ларце. Ключ был у Аслака. Мы перебрались в Хебедю, но Сигтрюгг прослышал о той битве и догадался, что самое ценное мы спрятали. За нами охотились, нам пришлось скрываться. Мы разделились, но перед этим Хаки устроил так, чтобы ларец перешел к случайному человеку. На него никто не подумал, и он спокойно вывез ларец. Это и был твой муж, Ульвар. Они играли, и Хаки ставил ларец, пока ему не выпали худшие кости. Но он взял с Ульвара слово, что получит ларец назад, когда привезет сотню серебра. Ведь этой сотни тебе не хватает, чтобы расплатиться с долгами?