Оружие Вёльвы

– Ты слишком уж хитер для раба, – Ингвёр выпрямилась, с сомнением на него глядя.

И тут же поймала себя на тревожной мысли, что в этот миг смотрит на него как на мужчину: он вовсе не красавец, но это живое, смышленое лицо по-своему притягательно, особенно когда в его глазах лукавство сменяется другим чувством…

– Я не родился рабом. Я им стал всего восемь лет назад, когда этот самый Эйрик сын Алов напал на наш фюльк.

– Ты ведь норвежец, да?

– Да, я из Хёрдаланда. В тот день Эйрик и его братья – они тогда были живы все трое, хоть два младших были совсем мальчишки, моложе меня, – напал и стал грабить усадьбы. Он тогда был не в ладах с Харальдом конунгом. Мы собрали войско и попытались его остановить, но нам не повезло, Один был не с нами. Тогда погибли у меня на глазах мой отец и старший брат, его убили телохранители Сигурда, Эйрикова младшего брата. Этого Сигурда потом убили три года спустя люди Стюра Одноглазого. Но моих родичей это уже воскресить не могло. А я не мог даже их похоронить, потому что оказался в плену. Мне разбили лицо, кровь заливала мне глаза, – Хольти тронул побелевший шрам над бровью, – я ничего не видел, пока у меня не вырвали оружие, не бросили наземь и не скрутили мне руки за спиной. Нас всех привезли продавать на Готланд, и там меня купил управитель Олава. А уж потом, когда нас привезли на остров Алсну, где конунг тогда жил в Кунгсгорде, нас пожелал расспросить он сам. Он тогда еще не верил, что из сыновей Алов выйдет что-то путное, но наша участь была доказательством. Хоть он и зовет их ублюдками, они выросли шустрыми ублюдками и удачей не обделенными. Конунг сам говорил с нами, я ему приглянулся, он оставил меня при себе. Он знает, что против Эйрика я готов помогать ему всеми силами, что только может сделать… человек в моем положении. Думаю, он меня побережет. Он знает, что если нужно будет перерезать Эйрику горло, мало кто сделает это с большим удовольствием, чем я.

Ингвёр заглянула ему в глаза и поверила, что он не бахвалится: в его взгляде привычное лукавство сменилось холодной решимостью, основанной на безразличии к чужой жизни. Ровный, мягко звучащий, хрипловатый голос Хольти поначалу казался невыразительным, но тем сильнее очаровывал, чем дольше собеседник его слушал. Сам звук этого голоса внушало доверие, но глаза невольно предостерегали: будь осторожен.

Ингвёр стало страшно, и она отвела глаза. Хольти тоже опустил лицо, чувствуя, что позволил себе лишнее. Ингвёр сама виновата: перед молодой красивой девушкой, удостоившей его доверительной беседы, невыносимо было чувствовать себя говорящим животным, лишь чуть лучше пса.

– Я иногда вот что думаю, – чуть погодя снова заговорила Ингвёр. – А что если его вирд-кона – и есть та женщина, Сэхильд с Зеландии? Не зря же он ездит туда по зимам, кажется, уже не в первый раз.

– Может быть, – задумчиво согласился Хольти. – Она достаточно знатного рода, чтобы обладать такой мудростью.

– И она достаточно далеко живет, чтобы до нее было трудно добраться. Он спрятал ее и ездит к ней, когда захочет. Думает, что там она в безопасности. Но подумай, – Ингвёр снова наклонилась к нему, хоть уже не так близко, – что если пока сам Эйрик отправится в Уппсалу, кто-то другой отправится туда, на Зеландию, и… – она вдохнула открытым ртом, набираясь решимости, – и положит конец ее жизни? Тогда Эйрик может утратить силу прямо посреди битвы, и с ним будет покончено навсегда!

– Какая ты смелая девушка… в замыслах, – с обычной насмешкой, скрытой под внешней почтительностью, ответил Хольти.

– Вот было бы подходящее дело для тебя, раз уж ты на все готов! – Ингвёр прищурилась. – Или убить такую женщину ты все же не решился бы?

– Если бы конунг приказал мне… – Хольти двинул бровями, – кто я такой, чтобы сомневаться в его приказах? Если бы точно знать, что это она! Что он ездит к ней не для того, чтобы просто перезимовать в теплой постели с красивой вдовой вдали от всех своих врагов.

– Вирд-кона человека часто бывает его возлюбленной или женой, иной раз у них даже родятся дети. Но так бывает не всегда. Не всякая возлюбленная – вирд-кона, и не всякая вирд-кона дарит своему избраннику женскую любовь.

– Это так сложно… – пробормотал Хольти.

По глазам его Ингвёр видела, что сейчас он думает о любви определенного рода, и не с какой-то там вирд-коной.

– Если бы точно знать… – Она нахмурилась, не давая мыслям уклоняться. – Если бабка… госпожа Унн могла бы заставить духов открыть ей правду…

– Не мне советовать госпоже Унн, но ты могла бы поговорить с ней… Намекнуть, что если она, скажем, сможет напоить духов кровью жертвы и добиться от них ответа, то конунг не пожалел бы величайших наград…

Хольти взглянул на старуху у очага: пожалуй, ни один конунг в мире не сможет дать ей новые глаза и зубы, а ничего иного ей в земном мире уже и не надо, – и закончил:

– Для всех людей ее семьи. Что ты сказала бы, если он пожелал бы женить на тебе другого своего внука – того, который когда-нибудь да станет конунгом? И тогда ты могла бы стать верховной жрицей в Уппсале и священной супругой Фрейра…

Глава 7

Приблизилось полнолуние лунного месяца гои, и в дни весеннего равноденствия округа Лебяжьего Камня опустела: все хозяева во главе с Фридлейвом хёвдингом отправились в Уппсалу, на тинг и большое ежегодное жертвоприношения ради мира и победы конунга. Тинг продолжался девять дней, и каждый день в священной роще Уппсалы, близ огромных курганов древних владык, сам Бьёрн конунг приносил в жертву какое-то из животных, назначенных для богов: быка, коня, барана, козла, вепря, петуха. Раз в девять лет в жертвы приносили человека из числа рабов-пленников, но сейчас был не такой год. Участвовать в этом съезде было и правом, и обязанностью всех свободных людей, и обычно в Уппсалу отправлялся хозяин каждого дома.

В один из этих дней на хуторе Южный Склон объявился незнакомец. Он пришел пешком, в полном одиночестве, с небольшим мешком за плечами и секирой в деревянном чехле за поясом. Встретив перед хутором в долине пастуха, спросил, это ли Южный Склон – ему указали дорогу в Лосиной Горке, – и можно ли поговорить с хозяином.

– Хозяина нет, – ответил ему пастух, Гальти. – Он, видать, в Уппсале. Откуда ты такой взялся, что не знаешь, что в эту пору все хозяева в Уппсале? Все свеи нынче там.

– Я не из свеев. Ну а хозяйку можно повидать?

– Не знаю, будет ли у нее время языком чесать со всяким…

– Ты все же пойди спроси.

Пришелец держался спокойно, но было в его повадке нечто настолько убедительное, что Гальти, ворча, похромал в дом. Его собака побежала за ним, иногда оборачиваясь, припадая на передние лапы и обращая к незнакомцу предупредительный лай: дескать, знаем мы таких!

Гро, молодая хозяйка, была занята с ягнятами, но, услышав о незнакомце, вышла, вытирая руки о передник: было любопытно, кто это объявился в округе, когда все приличные люди на тинге. Незнакомец стоял перед дверью хлева, ожидая ее: мужчина среднего роста, с покатыми плечами, не столько мощного, сколько жилистого сложения, лет на вид от тридцати до сорока. В чертах лица ничего яркого, но при всей своей непримечательности они почему-то не отпускали взгляд.

– Это ты ищешь хозяйку? – осведомилась Гро, хотя на целый роздых вокруг не видно было другого незнакомца, которому она могла бы понадобиться.

Незнакомец в свою очередь оглядел ее. Гро была молодая женщина, несколько месяцев назад вышедшая замуж – круглолицая, большеглазая, с розовыми, похожими на цветочную почку, губами, а головное покрывало она повязывала так низко, что не видно было бровей, и это придавало ей настороженный вид – будто пугливый зверь смотрит из норы. Еще не вполне привыкнув к должности здешней хозяйки и своим обязанностям, она беспокоилась, что без мужа допустит какую-нибудь оплошность.

– Привет и здоровья тебе, хозяйка, – сказал незнакомец. – Я разыскиваю твоего мужа.

– Разыскивай его в Уппсале. Он уехал четыре дня назад, и раньше, чем дней через шесть-семь, не вернется.