Страница 4 из 58
Выпив чай, она прикрыла глаза и не заметила, как три пары глаз внимательно разглядывали её.
Девушке хотелось только одного — поспать и отдохнуть. Череда пронёсшихся событий вывели её из состояния покоя и, можно сказать, стабильности.
Чужое тело, чужой мир, всё чужое — ещё никак не воспринималось как реальность.
И казалось каким–то сном, — чужим, а она — сторонним наблюдателем.
«Время, мне нужно время», — пронеслось в голове.
—Иван, натопи мыльню,— распорядилась женщина.
—Умоешься, отдохнёшь, а потом поговорим, — решительный голос женщины не оставлял возможности с ней спорить.
Оливия и не хотела сейчас вступать в полемику: слишком девушка была вымотана дорогой и ослаблена от потери крови.
Она кивнула и прислонилась к стене, разглядывая женщину, которая даже не соизволила представиться.
«Да какая разница? Самое главное — не выгнала, а остальное всё потом», — заторможено думала она.
Прошло немного времени, и мальчик повёл её в мыльню. Пройдя двор, увидела стоящий за домом небольшой домик.
Внутри мыльни, в которую Оливия прошла через предбанник, примерно треть всего помещения занимала печь–каменка.
Внизу уже вовсю горел огонь, который нагревал положенные сверху камни, а также отапливал помещение.
Иван объяснил, что когда камни раскалятся, огонь надо погасить, а трубу закрыть заслонкой, и тогда можно попариться. Камни нужно поливать водой, чтобы образовывался пар.
Но ей сейчас было не до пара. Главное — смыть грязь да хорошо промыть волосы от крови.
Оставив ей мыльную субстанцию и два ведра воды, стоящих рядом с печкой и два других на камнях, он ушёл.
И сейчас она с интересом рассматривала, во что была одета. Сняв обувь и чулки, сшитые из мягкого материала, которые были чуть выше колен подвязаны лентой, стала снимать первое платье.
Верхнее платье было интересно сшито: без рукавов, с огромными вырезами по бокам. Этот вырез шёл от плеча до середины бедра.
Впоследствии девушка узнала, что это платье называется сюрко. Его можно оторачивать мехом, но в данный момент он был пошит из однотонного материала. Данное платье нужно было одевать в прохладную погоду.
Вторым одеянием было платье с рукавами и со спиральной шнуровкой. Дырочки под шнуровку обшиты вручную. В этом платье можно было ходить повседневно.
Чулки назывались шоссы, а вместе с чепчиком надевалась вуаль, кусочек полукруглой ткани, обработанный по краям, чтобы не сыпался и прикреплялся к голове булавками.
А если на улице было прохладно или просто хотелось для красоты, то за подбородком ещё и прямоугольный кусочек цеплялся. Фиксировали всё булавками к чепчику в районе висков.
На данный момент чепчика на её голове не было: видно, где–то потерялся, когда девушка шла по дороге.
И самое последняя деталь — это сорочка, которая была, как ни странно, на бретельках.
Ко всему этому набору для холодного времени зимы полагался плащ, который у девушки отсутствовал. Или его она не прихватила, когда убегала, или он остался лежать на телеге.
—Ещё бы паранджу надевали бы, — незлобно пошутила она, оглядев кучу тряпок.
Осмотрев помещение, в углу нашла ковшик и стала мыться, постанывая от удовольствия от тёплой воды, попадающей на тело.
Мыльная субстанция имела запах мяты: она хорошо мылилась и пенилась, только мочалки Оливия нигде не нашла.
И ей пришлось размазывать мыло руками, смывая грязь и пот с тела.
Пришлось повозиться с длинными волосами и с раной, которая располагалась у виска.
—Промыть бы антисептиком, — вслух проговорила она, понимая, что тут о таком и понятия не имеют.
Приняв ванну и почувствовав лёгкость чистого тела, она рассмеялась, что у неё нет даже полотенца, чтобы вытереться, а об одежде и говорить нечего: она вся грязная!
Надо же! Даже такие элементарные вещи она впопыхах забыла — до чего же все происходящее её так сильно вымотало!
Оливия чувствовала, что очень устала и ей необходимо прикорнуть где–нибудь и как можно дольше, прежде чем она полностью осознает реальность!
В данный момент девушка плыла по течению, ничего не замечая и ничего не предпринимая. В голове была пустота и отсутствие каких–либо мыслей.
Ей хотелось покоя, по крайней мере, на короткое время, и тишины, чтобы привести все мысли в порядок. Но тут послышался стук, и открылась дверь. В мыльню вошла девочка.
—Вам бабушка велела передать, — прозвучал нежный голосок, и девчушка положила на лавку чистое полотенце, сорочку и платье.
—Спасибо, милая, а зовут–то как тебя? – улыбаясь, спросила девушка её, притягивая к себе.
—Марья, — и в её голубых глазах засветилась радость.
—Беги, я сейчас подойду, — она отпустила девчушку и стала собираться, а то уже боялась, что борьба со сном будет не в её пользу: глаза предательски закрывались, хотелось принять горизонтальное положение.
Поблагодарив за заботу и выпив только кружку молока, от остального она отказалась, прилегла на лежанку, куда её определила заботливая старуха.
Только коснувшись подушки, она мгновенно уснула, даже не задумываясь, что во дворе ещё не вечер.
Оливии было всё равно: день там, за окном, вечер ли: ей нужен был только оздоравливающий сон.
4
Проснулась девушка от тихого разговора за занавеской, которая тихо колыхалась: видимо, только что заглядывали за неё.
—Ещё спит. Бабушка сказала — не будить, — послышался тихий голос Ивана.
—Долго спит, — шептал девичий голос.
И вскоре послышались удаляющиеся шаги, а она осталась лежать на лежанке, сонно рассматривая комнату.
В полутёмном помещении, где в вышине виднелось маленькое оконце, через которое освещалась комната, пропуская немного света, она заметила ещё одну лежанку, устланную застиранным одеялом.
Небольшой стол, на котором лежало маленькое зеркало, расчёска. Сундук стоял почти у входа, где на стене висела какая–то одежда.
Поднявшись, она вышла и увидела старую женщину, которая сидела на скамье около окна и что–то штопала.
Подслеповато щурясь, она поднесла близко к глазам шитьё и медленно выводила стежки.
Услышав шаги Оливии, женщина оторвалась от работы и позвала:
—Иван!
Мальчик влетел с улицы и спросил:
—Чего, баб?
—Дай–ка гостье перекусить! А ты садись. Меня Малаша зовут. Я — мать Михея. Хорошего ему перерождения! Помер от огневицы, и сестра твоя тоже ушла вместе с ним. Остались мы сиротами, — с грустью в голосе поведала женщина, отставляя шитьё в сторону.
—А ты, видать, тоже шла сюда за поддержкой? Только ошиблась: какая тут помощь?…. И, похоже, тоже осталась одна, — продолжила она, посматривая внимательно на неё.
Одета Малаша была в тёмное платье, сверху на плечи накинут платок, концы которого заправлены в передник.
На голове — чепец, из–под которого выбивались седые пряди волос. Тусклые серые глаза неотрывно смотрели на Оливию.
Глубокие морщины, осунувшиеся с возрастом черты лица говорили о её преклонном возрасте.
Оливия ела молочную кашу и кивнула, подтверждая догадку Малаши.
И в голове уже вертелись мысли о дальнейшей своей судьбе: куда идти, и где устраиваться, и чем заниматься?
Она взглянула в окно и отметила, что солнце садится и скоро наступит ночь. И подсчитала, что проспала где–то часов пять–шесть, а может, и больше.
Тело немного отдохнуло, но голова ещё отзывалась ноющей болью.
—А ты —не Оливия! Характер не тот, хотя я её видела только два раза. Так кто ты? — слишком резко спросила она.
— Неужели сильно отличаюсь? — попыталась она улыбнуться, а в душе поселился страх.
Надо же! Бабка сразу что–то заподозрила! А может, проверяет? В принципе, то, что заподозрила — это было логично, раз уже с той она встречалась раньше, а о таком моменте Оливия Ивановна как–то и не подумала.
«Не вышел из меня Штирлиц», — иронично подумала она.
Ещё неизвестно, как отнесутся к ней, узнав правду, и что последует за чистосердечным признанием.