Страница 7 из 13
− Да не трясись ты так, − усмехнулась цыганка, − помогу тебе: всё хорошо будет. Дай десять рублей. Да не бойся! Не нужны мне твои копейки! Я твой рубль заверну в десятку, потом тебе отдам.
− Нет у меня десятки. Полтинник только.
− Полтинник давай.
Катя достала из варежки полтинник. Цыганка аккуратно завернула монету в купюру − получился небольшой квадратик:
− Теперь сто рублей дай!
Катерина растерянно уставилась на цыганку.
− Да что ты трясёшься? Не нужны мне твои деньги! Говорю же − обряд такой! Тебе же добро сделать хочу! Заберёшь ты свои деньги обратно! Вот они!
Катя достала из варежки сотню. Цыганка снова аккуратно свернула деньги в квадратик:
− Теперь пятьсот надо.
− У меня больше нет. Всё, я больше не хочу! Верните деньги! − Катерина старалась говорить твёрдо, но голос не слушался − дрожал.
− Какие деньги? − глумливо улыбалась цыганка.
− Вы взяли у меня деньги! Это − последние! Отдайте, пожалуйста!
Сделав рукой изящный пируэт, цыганка показала пустую ладонь с растопыренными пальцами:
− Вот твои деньги, − и с хохотом присоединилась к стайке товарок, топтавшихся у ворот рынка. Оглянувшись, крикнула весело: − Да не плачь − будет тебе счастье!
− Подавись, зараза! − в бессильной злобе крикнула ей вслед Катерина, и так долго сдерживаемые рыдания прорвались, моментально перекрыв дыхание.
* * *
Она шла, не разбирая дороги, размазывая по щекам слёзы и сопли, и хотела, чтоб хоть один человек остановил, спросил, что случилось, но всем было глубоко плевать на чужое горе – самих бы кто пожалел.
Катя добрела до автобусной остановки, плюхнулась на промерзшую скамейку и решила, что будет сидеть здесь, пока не закоченеет до смерти. Потом, когда её найдут, скажут: надо же, как жалко, такая молодая и красивая − жить бы да жить. И пусть всем тем, кто сейчас спешит мимо по своим неотложным делам, станет стыдно. Она натянула капюшон поглубже, сунула руки в рукава и, закрыв глаза, впала в дремотное оцепенение.
* * *
Катерина не слукавила: эти сто пятьдесят рублей действительно были её последними деньгами, теперь даже автобусный билет купить не на что.
Две недели назад Тимур внезапно собрался, выгреб всю наличность и сказал, что едет за товаром. Катька удивилась: за каким таким товаром, когда последняя партия ещё не распродана − тюки со шмотками свалены в углу. Спросила и испугалась: Тимур зыркнул так, что под ложечкой похолодело. В последнее время он вообще был каким-то странным: то молчал, уставившись в одну точку, то психовал без всякого повода.
Катька затаилась, старалась не попадаться под руку, с расспросами не лезла, но, припомнив и сопоставив, поняла, что всё началось с того вечера, как в гостях у них побывала Женька − подружка дорогая.
"Вот дура, − корила себя Катька, − сама эту заразу в дом притащила! Похвастаться захотелось! А ведь ещё бабушка учила: чем похвалишься − без того и останешься! А у Женьки глаз − ох, какой завидущий!"
Ещё со школы повелось: стоило только Женьке заметить и похвалить на Катьке какую-нибудь обновку, тут же случалась неприятность: заколка ломалась, блузка цеплялась за гвоздь, новый плащ обрызгивал водой из лужи проезжающий мимо самосвал.
Так что сидеть теперь Катьке и без постояльца, и без денег.
Поначалу Катерина спокойно ждала, когда Тимур вернётся, благо, картошка в подполе своя, да и запасы кое-какие имеются, но когда не осталось денег даже на хлеб, поскреблась в двери к соседке Людмиле.
− Катюха! Чего в пороге жмёшься? Заходи, чайку пошвыркаем.
− Люсь, ты мне не одолжишь рублей пятьсот?
− Ну, ты, подруга, и сказанула. Откуда у меня такие бабки? На комбинате опять зарплату задерживают, а Генкина пенсия, считай, вся на лекарства уходит. А Тимур-то чего говорит?
− Нету Тимура, − всхлипнула Катерина. − За товаром поехал… Вот уж месяц как…
− Вот чурка хренов! − Люська упёрла руки в боки. − Поматросил, значит… А я тебе говорила, предупреждала, что нельзя с этим козлом связываться!
− А чё ж ты у этого козла в долг брала без отдачи? – взвилась Катерина.
− А ты нас не попрекай, − Люська горделиво вздёрнула подбородок, − мы на своей земле живём! А эти – понаехали, и значит должны нам! Как коренному населению…
− Ага, − из маленькой комнаты, опираясь на костыли, выдвинулся Люськин сожитель Генка. Небритый, помятый, в полосатой тельняшке. Генка работал на рынке − изображал ветерана афганской и чеченской войн, хотя на посёлке все знали, что ногу он потерял, попав по пьяному делу под поезд. Дыхнул перегаром:
− Мало этим шалавам наших русских парней! Пока пацаны там родину защищают, эти паскуды тут перед черножопыми ноги раздвигают…
− Э! Ты чего несёшь? Не на митинге! − разозлилась Катерина. − Пока Тимур тебе на водку давал, хорошим был?
− Вот-вот! − отбил подачу Генка. − Спаивают наш народ! И наркотой травят!
− Какой наркотой? − Катерина аж задохнулась от возмущения.
− А такой, за которую срок полагается! − гаркнул Генка. − Шляется тут шалава подзаборная, корчит из себя святую невинность… А ну, п-шла отсюда!
− Катька, ты бы и вправду шла, − забормотала Люська, разворачивая Катерину и подталкивая в сторону двери. − На вот тебе, − воровато оглядываясь, сунула Катьке в карман две бумажки, − и Тимура своего не ищи: сгинул и сгинул! А Генку не слушай − несёт всякую ахинею с перепою…
За воротами Катерина посмотрела, чего ей сунула Люська: сотка и полтинник. Ну, всё вперёд.
Глава 7
Генкины слова про наркоту буквально жгли мозг, и Катерина рванула на рынок. С расширением бизнеса Тимур сам перестал стоять за прилавком, да и Катьке велел сидеть дома, не отсвечивать − нанял реализаторов на две точки. К ним Катерина и отправилась за информацией. Кроме того, надеялась пристроить оставшееся шмотьё, чтоб получить хоть какие-то деньги.
На Тимуровых местах стояли совершенно незнакомые бабы.
Новости были ужасны: оказалось, Тимур расторгнул договоры аренды ещё пару месяцев назад.
Мир рухнул…
Катька потерянно брела вдоль торговых рядов…
Именно в этот момент её и окликнула цыганка…
* * *
Платон Данилович Ракитин аккуратно вёл машину по скользкой дороге: шестой час, а темень непроглядная. Мало, что гололёд, так ещё и завьюжило…
«И снег, и ветер, и звёзд ночной полёт.
Меня моё сердце в тревожную даль зовёт!» – радостно пела душа.
Точно говорят: что ни делается − всё к лучшему. Ведь как психовал, когда в самом начале девяностых попёрли его из ГАИ по выслуге − чуть не запил. В стране бардак, работы нет! А устроился так, что бывшие коллеги только вздыхали завистливо − начальником гаража на скорой. И запчасти, и ГСМ − всё в своих руках.
Конечно, крутиться пришлось колбасой: автопарк изношен, нужных деталей днём с огнём не сыскать, народ оборзел, да и можно понять… Тем не менее, как-то изворачивался: умел и к подчинённым подход найти, и с начальством был дружен без заискивания. Потому и являлся теперь счастливым обладателем автомобиля Волга-универсал ГАЗ 24-13. Машинка, конечно, списанная, выпущена, считай, ещё в Советском Союзе, так ведь своя рука − владыка: где надо − подшаманили, что нужно − заменили, лишнее − убрали. Зато когда сегодня пригнал её, красавицу, на оформление, мужики снова завистливо вздыхали и разводили руками: хозяин − барин…
Да и у сына, у Пашки, жизнь, вроде, выправляется. Слава Богу, зараза эта − Женька, жёнушка его бывшая − свалила в Екатеринбург к очередному хахалю. Ещё и сынка Максимку с собой прихватила, как будто чужой ребятёнок кому-то нужен.
Честно сказать, ни Платон Данилыч, ни его жена Елена Павловна особой любви к внуку не испытывали: не находили в нём ничего общего с единственным и долгожданным сыном Павлушей. Никогда прямо не обсуждая эту тему, оба считали Женькиного Максика нагулянным.