История животных

58

...затылок пуст — говоря здесь, а равно в § 66 и в ОЧЖ (656Ь) о пустоте затылочной области, Ар. как бы забывает о мозжечке, хотя в § 68 говорит о нем специально. Правдоподобно, на наш взгляд, предположение Шнайдера (Schneider, 1811), что Ар. экстраполировал на человека, а в § 66 и на всех позвоночных свои наблюдения над полостями, имеющимися у парнокопытных в затылочной части головы.

59

...видели череп мужчины, не имеющий ни одного шва — в этом месте своего перевода В. П. Карпов исправил неточность, допущенную им в примечании к ОЧЖ (с. 190), где слова “в большинстве случаев” отнесены к черепам без швов. А именно: переводя данную фразу, он передал ее не так, как в машинописи 1950 г. и соответственно в настоящем издании, но словами: “в большинстве случаев видели череп мужчины, не имеющий ни одного шва”. Этот вариант перевода и ряд других приведенных Карповым в комментарии к ОЧЖ отрывков из ИЖ говорит о том, что, по-видимому, к 1937 г. Карпов еще не подготовил своего перевода ИЖ, но уже работал над ним. В историко-научной литературе данный параграф, равно как и седьмая глава второй книги ОЧЖ, служат классическим примером неверных представлений античности о строении черепа. Впрочем, у людей в старческом возрасте иногда встречается облитерация черепных швов; видимо, такие наблюдения Ар. и имел в виду. Различия же между полами по числу швов, о котором говорит Αρ., вообще не существует, причем любопытно, что в ОЧЖ (653Ь) он дает этому различию весьма пространное “научное” обоснование: мозг мужчины якобы должен “легче выдыхать” и т. п.

60

...зрачок, вокруг него — темная [часть]... — здесь, кроме явно ошибочного представления о зрачке как “влаге”, следует лишь отметить отличие древнегреческой терминологии от современной в обозначении радужной оболочки. Ее название у Ар. звучит буквально как “черное”, “темное”, “чернота”. Поэтому он может говорить, как в § 44, о “голубой черноте” и т. д., имея в виду лишь цвет, более темный, чем у белковой оболочки.

61

...как у коз, что является... самым выгодным — благоприятнее всего для зрения, по древнегреческому (не имеющему реальных оснований) убеждению, желто-зеленая, “как у коз”, окраска радужной оболочки (ср. предыдущее примеч.).

62

Эта часть не имеет прохода к головному мозгу... — таким образом, Ар. не был известен слуховой нерв, иначе он тоже назвал бы его “проходом”. Однако, если взять данную фразу в целом, можно предположить, что он знал или даже впервые наблюдал соединение полости среднего уха с глоткой. Поскольку же данное место сформулировано не слишком определенно, открытие не было закреплено и вошло в обиход только как “евстахиева труба”, т. е. в связи с именем Б. Евстахио, итальянского анатома XVI в., точнее описавшего это соединение. В. П. Зубов (Зубов, 1963) сослался на данный параграф, пытаясь доказать, что Ар. сам анатомировал животных и впервые открыл “улитку” во внутреннем ухе.

63

...например, селахий... — конъектура И. Г. Шнайдера (Schneider, 1811). В издании Ф. Дидо (Didot, 1854) и в машинописи В. П. Карпова, переводившего, видимо, с текста Дидо, стоит не “селахий”, а как во многих списках — “китообразных”. Но тогда становятся непонятными: (а) оговорка “ведь живородят и селахий”, следующая тут же, и (б) слова “дельфина и... например, китообразных”.

64

...[у человека]... — явно необходимая конъектура, внесенная, как ни странно, очень поздно (Barthélémy Saint-Hilaire, 1883).

65

...чихание... предвещательный и священный признак — вера в предсказательные и сакральные свойства чихания, широко распространенная на Востоке и в античном мире (Гомер, пифагорейцы), часто связана с идеей воскресения. Так, в Библии: ребенок сонамитянки, воскрешаемый пророком Елисеем, при этом семь раз чихает; в африканских мифах культурный герой, добывший солнце, воскресил сына магическим снадобьем, “тот чихнул и вскочил на крышу” (Котляр, с. 61). Не раз встречается тот же мотив и в “Тысяче и одной ночи”.

66

...только верхнюю — часто упоминая о крокодилах, Αρ., наверное, никогда их не видел, хотя и пытался придать своему изложению характер внешне эмпирический, сходный, например, с его же рассказами о слонах, которых он видел. “Оживляющие” подробности вроде той, что у крокодила свиные глаза (кн. вторая, § 40), только усиливают впечатление безуспешности этой попытки тем более, что в том же § 40, где напрашивались такие детали, как мигательная перепонка и вертикально удлиненный зрачок, о них нет ни слова. По рассказам же Ар. мог быть известен скорее всего только нильский крокодил. Имеющееся у Ар. в ряде мест (напр., кн. вторая, § 80; кн. восьмая, § 98) различение речного и морского крокодила основано, скорее всего, тоже на рассказах, связанных с тем, что в те времена крокодилы еще водились в нильской дельте и могли попадаться на Ζ берегу моря (но, конечно, не образуя там особого вида). Этимология слова “крокодил” не известна, но оно греческое, а не египетское, и если первоначально оно обозначало “ящерицу”, в пользу чего есть свидетельства, и если “кордил” и “скордил” (тоже греческие слова, обозначавшие тритона и некоторых рыб) этимологически родственны “крокодилу”, то в аристотелевском противопоставлении “речной — морской крокодил” могло отразиться более архаичное противопоставление “ящерица — тритон” или же “сухопутное — водное (ящероподобных пропорций) животное”. Нельзя исключить, что на формирование “двойного” представления о крокодиле повлияли, во-первых, сведения о нильском крокодиле, первоначально звучавшие глухо, как рассказы об экзотической (“заморской”, что легко переходило в “морскую”) ящерице, и, во-вторых — о каком-либо вымершем позже и не зафиксированном зоологией водном животном. Расширим на краткий момент исторические и географические рамки нашего рассмотрения (это допустимо, когда речь идет о фольклорном уровне) и вспомним о тех “зверях, живущих в воде и нарицаемых богами”, о которых сохранились свидетельства в славянских и балтийских памятниках, вплоть до XVI столетия, когда в Литве последние идолопоклонники содержали в качестве домашних божеств “змей с четырьмя короткими лапами наподобие ящериц с черным и жирным телом” — “земноводных... длиной до 75 см”, а во Пскове, по записи летописца, “изыдоша коркодили лютии звери из реки и путь затвориша; людей много поядоша” (Рыбаков, с. 135, 136, 152, 271, 281). Не был ли это вымерший греческий “кордил” (земноводное, поныне не отождествленное, хотя Ар. как будто бы вполне известное) или его “родственник”? Ведь он должен был иметь сравнительно крупные размеры, чтобы его название перенесли на крокодила. В Библии есть сведения о какой-то содержавшейся в неволе, при вавилонских храмах, ящерице (“драконе”), по-видимому, внушительных размеров, но легко погибающей от засорения желудка (Кн. пророка Даниила, XIV, 23–28). Что касается подвижной верхней челюсти у крокодила, эта ошибка попала в ИЖ прямо из “Истории” Геродота (II, 68) и позже (ОЧЖ, 660Ь) получила у Ар. даже “истолкование” как какой-нибудь важный факт: у крокодила челюсти как бы поменяны местами и в сущности у него “верхняя челюсть внизу”. Любопытно, что сами египтяне представляли себе положение дел правильнее: при раскопках находят игрушечных глиняных крокодильчиков с раскрывающейся пастью и подвижной всегда нижней, а не верхней челюстью. Но под влиянием Геродота и ИЖ странный (или основанный на чисто внешней зрительной картине) тезис о подвижности верхней челюсти у крокодила укоренился до того, что еще и в 1658 г. П. Гассенди, хотя и пишет как раз “против арисготеликов”, попадает в плен мнимой очевидности и “опровергает” с ее помощью индуктивный метод: “Кто не подписался бы под таким утверждением: ни одно животное не двигает верхней челюстью, если бы не наблюдали на примере крокодила, что это неверно?” (Гассенди, т. 2, с. 327). Ср. Страбон, География (XII, 24, 2).