Страница 75 из 101
— Все в порядке, — отвечает Андрей. — Просто я задумался.
Потом он бежал к ребятам, и грусть проходила. Но не вся, остаток был. Еще его называют осадок, Андрей слышал. Однажды мама сказала отцу:
— Я не люблю ссориться ни с кем и никогда. Потом конфликт кончается, а осадок все равно остается.
Теперь наступило счастливое лето. Оно все-таки наступило! С легкими облаками и сверкающими стрекозами. С кустами, нависшими над водой, и солнцем, дробящимся в озере. Он дождался, терпеливый мальчик Андрей.
Теперь в «Салюте» все места заняты. Впереди Капитан, позади Жадюга, между ними Андрей. Он крепко держит весло, он старается не уставать.
— Держи весло свободно, — говорит отец, — что ты вцепился в него так судорожно? Свободно держи. И плечи не поднимай, расслабь плечи, Андрей. Старайся не уставать.
Какой непонятный приказ — старайся не уставать. Ну, он старается. И все равно устает. А как же? Весло не такое уж легкое, оно казалось ему невесомым в папиных руках. В маминых тоже. Впереди Профессор на своем юрком «Луче» гребет играючи. Ничего, Андрей тоже так научится, сумеет и он весело перекидывать весло в руках, ловко проводить лопастью по воде, ритмично двигать плечами. И не вцепляться судорожно. И не давать основную нагрузку на кисть, а — на плечо, на плечо.
Пока что весло вело себя как живое и довольно хитрое — оно стремилось обмануть Андрея и вырваться из рук. Было трудно. Но все равно хватало сил на то, чтобы обрадоваться синей, совсем синей воде, она плескалась рядом. А по берегам стоял темно-синий лес. Елки отражались в озере, красные шишки висели тяжелыми гроздьями. Березы струились в воде белыми ручейками. Есть и под Москвой елки, и березы, и озера. Но здесь, в Карелии, все совсем другое. Мощнее как-то, праздничнее.
Впереди он все время видел спину отца в выгоревшей добела штормовке, белую кепочку на затылке. Потом, через много лет, Андрей поймет, как это важно — спина отца, широкая, надежная и сильная. Как безопасно и тепло тебе за это спиной! Теперь он думал о другом: как было бы хорошо, чтобы и его, Андрея, штормовка не была такой новенькой, зелененькой, а поскорее выгорела. И он, Андрей, выглядел бы в ней бывалым и отважным туристом-байдарочником. Сколько рек и озер надо пройти, пока она побелеет, эта новенькая штормовка! Он понимал, что за одно лето такого замечательного цвета не добиться, но он старался. Андрей не вылезал из штормовки даже в яркие солнечные дни, когда все были в рубашках или в майках.
— Сними, Андрюша, — говорила мама. Она сидела сзади, на корме. Андрюшкина штормовка все время маячила у нее перед глазами, мама не могла удержаться от замечаний и советов.
— Сними, Андрюша, жарко же.
— Дует, — отвечал Андрей сурово.
На каждой байдарке пели, песни были разные — байдарки шли недалеко друг от друга, но и не слишком близко. Всех было видно, но не всегда слышно. Вот с профессорского «Луча» донеслось: «Я встретил вас, и все былое…» Профессору удобнее всего грести под романсы. А мама с папой поют свою любимую: «Солнца не будет, жди не жди, третью неделю льют дожди, третью неделю наш маршрут с доброй погодой врозь». «Вальс в ритме дождя» — так называется эта песня. Мама и дома иногда поет ее, а отец дома не поет никогда, только слушает. А здесь, на озере, поет, и очень даже красиво. Хотя Андрею кажется, что лучше бы звучали здесь суровые песни — про морские просторы, про штормы и волны. Но постепенно он понял, что не самое главное, какую песню ты поешь, — важно, что, когда Профессор затягивает чувствительным голосом романс «Над розовым морем» или «Средь шумного бала», из-под его весла рвутся бурунчики, его «Луч» летит вперед со скоростью света. Сильно гребет Профессор, лучше всех, пожалуй.
Мама говорит:
— Все мои сотрудницы меня жалеют — двадцать четыре дня вижу перед глазами одну и ту же спину, одну и ту же вылинявшую кепочку, пою одни и те же песни. Ужасно, правда? — Мама заливается смехом. — В доме отдыха кино через день, а через день танцы. Там мягкая постель и горячий душ. А здесь я сплю на голой земле, купаюсь в холодной воде, ем макароны, пропахшие дымом. Ужасно, правда?
— Прекрасно, — отзывается отец.
И Андрей подтверждает:
— Прекрасно.
Действительно, все было замечательно.
Утром Андрей вылезает из палатки, роса висит на каждой травинке, и луг кажется серебряным. А солнце только поднимается над лесом.
Когда надо вставать в школу, кажется, что в каникулы будешь спать и спать. Захочешь — проспишь до обеда. А что? Кому какое дело — у человека каникулы! Но вот они, каникулы, и он встает до восхода — ему жалко пропустить красоту. Перелетел с березы на сосну дятел, красная шапка. Выглянул из-за ствола хитрым глазом — чего, мальчишка, уставился? Иди, иди, здесь мой лес. Белка метнулась с вершины на вершину — рыжий хвост, как воздушный шар, несет ее, легкую и ловкую, а она выгнулась дугой и летит. А за озером показалась красная горбушечка — солнце. И сразу запели птицы, обрадовались.
А вчера они шли по узкой речке, на карте она никак не называется, Андрей назвал ее Узенькая. Весло лежало поперек байдарки и задевало обеими лопастями прибрежные кусты. Узенькая была какой-то домашней, уютной речкой.
Адмирал крикнул, обернувшись:
— Речка для тех, кто не умеет плавать!
Интересно, на что он намекал? Андрей умеет плавать, правда по-собачьи. Но ведь он научится плавать стилем кроль. И брассом научится, он так решил.
Когда Узенькая вдруг привела их к широкому озеру, Андрей даже ахнул — такой простор открылся. Как будто из коридорчика выбежал в огромный зал. Огромное пространство, с далеким горизонтом, с чайкой над водой — все принадлежит тебе. Андрею казалось, что сейчас «Салют» разгонится и взлетит, надо только очень захотеть. И набрать в
грудь побольше воздуха.
Впрочем, восторг быстро улетучился.
По озеру бежали волны, ветер гнал их прямо навстречу байдаркам. «Салют» заскрипел, тоже пошел волнами. Пол в байдарке называется кильсон — кильсон ходил под Андреем. И неспокойно было от этих серых, хмурых волн. Вспомнились совсем некстати тоненькие дюралевые прутики, легонькие, гибкие — они составляли корпус байдарки — стрингеры. И поперечные распорки, тоже легонькие, тоже из дюраля, — шпангоуты. Когда Андрей с отцом собирали байдарку на берегу, в самом начале похода, Андрею очень нравилось повторять эти прекрасные, такие морские слова: — кильсон, пятый шпангоут, третий шпангоут, стрингер, привальный брус.
— Крепи стрингер вот этой муфтой, — говорил отец.
И Андрей с удовольствием повторял:
— Закрепил стрингер, пап. Стрингер в порядке.
Они собрали корпус байдарки и потом осторожно вправили его в обшивку — сначала нос, потом корму. И байдарка лежала на траве, настоящая лодка — длинная, основательная. Андрей тогда не удержался, заплясал. Потому что это очень приятно, когда под твоими руками из груды металлических трубочек, прямых и изогнутых, получается лодка. Надежная, плавучая, серая, с сиденьями, с веслами, с бортами, с длинным носом и колечком на конце носа, к которому папа тут же привязал веревку. По-морскому веревка, простая веревка, называлась «конец».
— Лови конец, — приказывал папа, когда они причаливали к берегу. И Андрей ловил — ловко, сразу. Сначала не так ловко, а потом очень даже ловко. И привязывал конец к какой-нибудь коряге, чтобы течением не уносило их байдарку. И мама говорила:
— Хорошо, что два мужчины на борту. Я могу не думать теперь о разной матросской работе. Положила весло и пошла к своим продуктам.
Мама, действительно, клала на траву весло и шла к рюкзакам с крупой и макаронами, с тушенкой и горохом, солью и сахаром. Она напевала про себя: «У Жадюги дел немало, у Жадюги много дел…»
Но сегодня на озере, когда тяжелые волны налетали на «Салют», брызги летели на штормовку, вода заливалась в рукава и за воротник, Андрею уже не казалось, что байдарка — надежный корабль. Ему хотелось на берег. Как хорошо ступать ногой по твердой земле. Но до твердой земли надо было еще догрести, она была далеко, твердая земля. А грести против ветра — это совсем не то, что в тихую погоду, совсем-совсем не то. Когда Андрей опускал лопасть весла в непокорную волну, ветер налетал на другую лопасть, которая в это время оказывалась вверху. И она, эта лопасть, становилась как будто парусом, но только в парус дует так, что лодка идет вперед. Тут ее толкало назад.