Страница 52 из 101
— Как собака — у каждого столба! — недовольно бурчит пожилой дядька с бокового места.
Народу много, на каждой остановке кто-то сходит, кто-то входит. Поезд идет от Москвы до Ленинграда, но кажется — ни один человек не едет от начала и до конца.
На прошлой остановке села женщина с дергающимся и визжащим мешком. Оказалось, поросят везет.
Вошли старухи со здоровыми сумками и в одинаковых черных плюшевых жакетах — будто форму такую выдают!
Девчонки не выдержали — бросились к мешку с поросятами.
— Ой, а кто у вас там? А им не тесно? А им не душно? А можно посмотреть?
Как будто никогда в жизни поросенка не видели. А может, и в самом деле не видели? Борька сообразил, что он, например, ни разу не видел. Не в кино, конечно, и не по телевизору, а чтобы живьем. Смешно! Жирафа видел, тигра видел, слона видел, а вот обычного поросенка — нет.
В конце концов девчонки уговорили тетку развязать мешок.
А один поросенок, не будь дураком, юрк — и понесся по коридору. Девчонки за ним. Тетка кричит, поросенок визжит, девчонки тоже визжат, весь вагон со смеху помирает. И в самом деле — веселый поезд. Наконец беглеца удалось водворить обратно в мешок. В вагоне все успокоились постепенно, вернулись к своим делам и разговорам. Поскольку дверей нет, разговоры все слышны. Хозяйка поросят жалуется дядьке с бокового места на какого-то Петра Макарыча, который мало того что не выделяет ей участок, но и грозится еще «привлечь за скармливание». Дядька этого Петра Макарыча, очевидно, в глаза не видел, да и вообще узнал о его существовании только что, однако неожиданно принял его сторону.
— Правильно грозится! — заключил он. — Хлеб — основа наша, а вы его свиньям.
Не найдя у собеседника поддержки, тетка обиженно замолкает. Борька, кажется, понимает, о чем речь. И в школе у него в буфете, и в столовой в лагере висят плакаты в рифму: «Хлеба к обеду в меру бери». Капитан Грант, который вообще-то, надо отдать ему должное, публичных нотаций не любит, недавно так отчитал за обедом парня из первого отряда, который оставил в тарелке целых три нетронутых куска, что только держись. А эта тетка для свиней мешками хлеб покупает. Так что Борька тоже согласен с неведомым Петром Макарычем.
Рядом в купе Сашка-Таганский, естественно, рассказывает, что ловля поросенка в коридоре — это ерунда. Вот у них на Таганке в прошлом году лося ловили.
— А крокодилы у вас на Таганке не водятся? — В проеме купе возникла Маринка Мыльникова. Возникла — и уселась между Сашкой и Борькой.
Лагерь разместился в трех разных вагонах — в один билеты достать не смогли. Вот ребята и кочуют из вагона в вагон — друзей навещают. А вслед за ними бегут Коля и Виталий, инструктор первого отряда. Они никого не навещают, а смотрят, все ли на месте. На месте, естественно, все, но Коле с Виталием никак не удается досчитать до сорока: из-за бесконечной кочевки ребят у них получается то меньше, то больше, и от этого они ужасно нервничают.
— Видели, как я его за хвост? — Маринка сияет так, будто поймала за хвост сказочную синюю птицу, а не обыкновенного поросенка.
Вообще Борька сам человек веселый и любит веселых людей. Но Маринкино постоянное веселье его раздражает. В строю стоит — смеется. Проиграли «полосу» — из-за нее, между прочим, проиграли — опять смеется.
— Борь, а ты не проголодался еще? — спросила Маринка.
В лагере всем раздали «сухой паек» на дорогу: два вареных яйца, бутерброды с сыром и колбасой, полпачки печенья и по бутылке лимонада. Сегодня — конец всякой дисциплине: можно есть когда хочешь и как хочешь — всё сразу или растягивая удовольствие на весь путь. Но пока никто не ест. Так что он, спрашивается, голоднее других?
Борька вдруг разозлился от Маринкиного вопроса. Вообще говоря, ничего дурного в нем не было — наоборот, проявляла заботу. Если бы его, например, Оля Озерная спросила, не проголодался ли он, ему было бы очень приятно. Может, и разозлился-то Борька как раз оттого, что это не Оля спросила. Он даже не ответил, просто молча покачал головой.
— А может, съедим по бутербродику? — продолжала приставать Маринка.
Как и все ребята, Маринка была в туристских ботинках, штанах и штормовке. Но быть до конца как все Маринка, видимо, не может. Поэтому в ушах у нее болтались две огромные, в пол-ладошки, висюльки алого цвета.
— Это еще что такое? — Борька тронул одну из серег пальцем.
— Тебе нравится? — расплылась в улыбке до ушей Маринка.
— Очень! — взорвался Борька. — Я просто в восторге, мадемуазель! Ты, собственно, куда собралась — в поход или на танцульки? А то давай: платье с разрезом, — Борька показал, до какого места должен доходить «разрез», — туфли на шпильках и вперед — на Селигер!
Лицо у Маринки стало цвета помидора. Она уже не смеялась. В глазах застыли слезы.
— Ты… ты…
Так и не закончив фразу, Маринка вылетела из купе.
Ну что Борька такого сказал? И вообще, не поймешь этих девчонок. В лагере — вон какая смелая была! Когда занимались на буме (это то самое бревно на вкопанных в землю столбиках), то никто, даже Борис Нестеров, не мог дойти до конца. Сначала вроде нормально идешь — оно и не очень узкое и закреплено наглухо. А потом с каждым шагом бум все сужается и сужается и ходит-раскачивается под ногами. Раскидываешь широко руки — держишь баланс, шаги становятся все мельче и осторожнее. А последняя часть бума — это уже не бревно, а гибкий хлыст. Она небольшая, эта часть, — всего полтора метра. Два нормальных шага. Но как же трудно их сделать! Одни просто не доходят: чуть наклонишься вбок — и соскальзывает, не удерживается на буме нога. Другие сами спрыгивают: страшно становится — того и гляди отшвырнет тебя в сторону хлыст-катапульта. В общем, до самого конца добралась одна Маринка. Она не стала осторожничать, а стремительно пробежала по гибкому концу. И добежала. Разогнувшийся конец бума отбросил ее метра на три. Маринка упала на бок. Даже инструктор Коля бросился к ней: побоялся, что расшиблась. Да ей и в самом деле было больно. Не могло не быть. Но Маринка поднялась — ни слезинки в глазах. Улыбается — будто падала не на голую землю, а на толстый слой поролона, как прыгуны в высоту. А сейчас ни с того ни с сего разревелась! Нет, все-таки с парнями как-то проще разговаривать.
В соседнем отсеке-купе Денис рассказывал про свою фехтовальную секцию.
— На музыку меня родители определили, а вот в фехтование я сам пошел. Пятый класс, «Три мушкетера» — любимая книга…
Борьке хоть и слышно через стенку, но все равно он решил перебраться в соседнее купе. Свободных мест там не оказалось — пришлось остаться в проходе. Рядом с Денисом сидела Оля Озерная. Борька и не заметил, когда она пришла к ним в вагон.
— Вот кажется вроде, что фехтование — дело в наше время бесполезное, — продолжал Денис. — Дуэлей нет, воюют другим оружием. Для самозащиты есть самбо, бокс. А у меня в прошлом году была такая история. Возвращался как-то вечером домой, вдруг подходят трое. Ну, как водится: «Эй, ты, дай двадцать копеек». А на улице темень, народу никого.
— Ой какой кошмар! — Оля с испугом посмотрела на Дениса.
— Ну вот, а я тогда после вывиха с тросточкой ходил.
— Такой сильный был вывих? — тем же испуганным голосом спросила Оля.
— Пустяки, все давно прошло, — нарочито небрежно ответил Денис. — В спорте всякое случается. Но тогда нога еще побаливала. И ситуация: с больной ногой не убежишь, помощи ждать неоткуда. Так знаете, что я сделал? Использовал тросточку вместо рапиры. Они ко мне подойти не смогли. Если грамотно работать — я как-нибудь покажу, — запросто можно отбиться. А кажется, что рапира — оружие далекого прошлого, пережиток.
— Ты просто молодчина! — В Олиных глазах нескрываемое восхищение.
Врет он все, и никакой он не молодчина! Борька эту историю слово в слово в какой-то детской книжке читал. Вот только автора сейчас вспомнить не мог. Пижон. А она нашла тоже, кем восхищаться…