Страница 12 из 16
Он поднимает бровь.
— Нет?
— Это разрушит …магию.
Он смеется, низко и музыкально.
— Если ты не хочешь знать обо мне, тогда расскажи о себе.
— О себе?
Зачем кому-то хотеть знать обо мне?
— Да, о себе. Кто ты, Глория?
Этот вопрос поражает меня.
— Не думаю, что теперь знаю.
— С тех пор как…?
— С тех пор, как умер Том. С тех пор, как родилась Мэри. С тех пор как… все это.
— Тогда кем ты была? До всего этого?
Он протягивает руку, касаясь каждого из моих пальцев.
— Раньше я рисовала. Не живопись, наброски. В основном, люди. Получалось не особо хорошо, но это делало меня счастливой.
— Что еще?
Движение его пальцев, скользящих по моим, завораживало.
— Мы с Томом иногда ходили танцевать. До рождения Элли. Он не умел хорошо двигаться, но пошел, потому что это нравилось мне.
Ангел улыбается.
— Настоящая любовь.
— Полагаю, да.
Внезапно я говорю то, что было у меня в голове, чего я не могла сказать никому из своих знакомых. «Хотя он тоже мог быть эгоистичным. В мелочах. Легкомысленным по отношению ко мне и к Элли. Игнорировал то, что я говорила, что думала. Мое мнение значило для него меньше, потому что я женщина.
— Глупая точка зрения, к сожалению, распространенная в нашу эпоху, — говорит он.
— Верно. Удивлена, что ты понимаешь, будучи сам мужчиной.
Смеясь, он подносит мою руку к губам.
— Я встречался с достаточно сильными женщинами, чтобы знать, что вас всех следует уважать и бояться.
Улыбка расплывается на моем лице прежде, чем я успеваю ее остановить. Она кажется странной — слишком широкой, слишком счастливой.
— Вот и ты, — мягко говорит он, улыбаясь в ответ. — Я знал, что ты где-то там, Глория.
У меня горит лицо.
— Расскажи мне еще, — говорит он. — У тебя есть семья?
— Родители, ни братьев, ни сестер. Они живут слишком далеко, чтобы часто навещать нас.
— Почему бы вам не переехать туда, к ним?
— Этот дом купил для нас Том, — упрямо говорю я. — И я не могу жить слишком близко к своей матери.
Он кивает.
— У тебя здесь есть подруги?
— Есть. Были.
Каким-то образом за месяцы, прошедшие после рождения Мэри, я потеряла из виду большинство из них. Одна или две все еще время от времени звонили, но я всегда так занята — работой или детьми. У меня нет на них времени, и они отдалились.
Он, должно быть, замечает тень на моем лице, потому что говорит:
— Таков порядок вещей. Люди входят в твою жизнь и снова уходят. Это больно, каждый раз. Пока не научишься не обращать на это внимания.
— Печальный образ жизни.
— Возможно. Некоторые назвали бы это выживанием.
— Ну, я не хочу выживать, не переживая. Я хочу заботиться — большую часть времени у меня просто нет на это энергии. Или на жизнь в целом.
— Я открою тебе секрет, — говорит он, наклонившись ближе. — Когда ты почувствуешь это снова, сделай что-нибудь новое. То, чего никогда раньше не делала. Это может быть все, что угодно. Выбери что-нибудь новое и сделай это, и обнаружишь, что у тебя больше интереса к жизни, чем ты думала. Так можно продолжать веками.
Мое дыхание и сердцебиение ускоряются и начинают биться в унисон, когда он улыбается. Что-то в нем кажется неестественным, не совсем правильным. Он великолепен, безусловно, но заставляет меня чувствовать себя неуютно. Эти серебристые глаза, и сверкающие белые зубы, и золотое сияние, которое я видела ранее на кончиках его пальцев.
Прищурившись, глядя на него, я качаю головой.
— Ты не человек. Ты — нечто другое.
Что-то темное мелькает в его взгляде, что-то осторожное и хищное.
— Почему ты так говоришь?
— Ты просто появился, чтобы спасти Элли, вернуть ее. Ты остался рядом, чтобы помочь. Ты ведешь себя так, как будто тебе больше некуда идти.
Он отводит взгляд.
— Я имею в виду, разумеется, у тебя есть чем заняться. Семья.
— Что-то вроде того. Они не особо довольны мной сейчас. Я вмешивался в их дела и в их развлечения.
Он произносит эти слова тихо, как будто разговаривает в основном сам с собой.
— Ты ангел? — выпаливаю я, пока не успела утратить смелость.
Его глаза пораженно встречаются с моими.
— Ангел?
— Да, ангел. Слуга Божий, хранитель человека, святой посланник.
В уголках его глаз снова появляются морщинки.
— Разве ангел поцеловал бы тебя так, как это сделал я?
— Я…я не знаю.
— Давай скажем так, любимая, — говорит он, наклоняясь ко мне и ухмыляясь. — Я постоянно, навечно в списке непослушных.
Что-то в дьявольском блеске его глаз заставляет меня потянуться за четками. Его взгляд за движением к их цепочке и к распятию у меня на шее.
— Ты католичка? — спрашивает он.
— Ирландская католичка. Это у меня в крови.
— Хм.
Он внезапно встает, сбрасывает пальто и бросает его на стул. Мои глаза расширяются от его стройности, четких линий мускулистого тела под красной рубашкой-пуловером и темными брюками.
— Значит, у тебя есть священник?
— Да.
— И ты исповедуешься этому священнику?
— В последнее время я не сделала такого, в чем мне нужно было бы исповедоваться.
Снова садясь, он ухмыляется.
— Какой позор.
Каким-то образом, сев, он оказался ближе ко мне. Я почти чувствую исходящий от него жар, магнетическое притяжение, которое, кажется, проникает прямо в мое тело.
Внезапно я не могу думать ни о чем, кроме как быть ближе к нему, прикасаться к нему, снова целовать его. Снова чувствовать себя живой.
Он смотрит на меня горящими серебристыми глазами.
— Одиночество — это смертельная штука. Особенно в это время года.
Между нами мгновенно возникает взаимопонимание.
Это не любовь. Это не привязанность или узы какого-либо рода. Это чистая потребность, усталость, голод, и одиночество. Взаимный траур по тому, что ушло, и принятие того, что реально.
Мне придется произнести много молитв, чтобы искупить то, что я собираюсь сделать. Но прямо сейчас мне на это наплевать.
Осторожно, медленно я беру чайные чашки и ставлю их на кухонный стол, расстегиваю несколько пуговиц на своем платье, повернувшись к нему спиной. Вернувшись, я сажусь на него верхом и пальцами убираю его волнистые волосы со лба.
— Я не смогу остаться здесь, — мягко говорит он. — Я не привязываюсь.
— Знаю.
Он, с его странными манерами, опасными глазами и разговорами о магии не нужен мне в моем мире. Он просто нужен мне, прямо сейчас.
Нужен, чтобы вернуть меня к жизни.
Проснувшись, я все еще чувствовала тепло там, где находилось его тело. Рядом с моим, под одеялами, на полу.
У меня было отчетливое ощущение, что я только что слышала, как закрылась задняя дверь. И его красное пальто исчезло.
Я быстро подбежала к кухонному окну. Он шагал по заснеженному двору, красное пальто развевалось у него за спиной. Через минуту он исчез в темных деревьях.
Он что-то замышляет, и я собираюсь выяснить, что именно.
На мне нет ничего, кроме кожи, поэтому я натягиваю нижнее белье и свое длинное черное пальто, засовываю ноги в ботинки. Быстро запираю заднюю дверь, кладу ключ в карман, а потом бегу в лес по его следам. Через некоторое время я замедляю шаг, стараясь ступать туда, куда ступал он, чтобы не хрустнуть заснеженной веткой и не спугнуть его. Лунный свет поблескивает на белом впереди; я приближаюсь к заснеженной поляне.
Все еще прячась за темными стволами и ветвями, я останавливаюсь у края поляны.
На фоне черной паутины лесных деревьев мой темноволосый ангел стоит на бледном, мерцающем снегу, позади него следы, глубокие и затененные. За его длинным пальто тянется красный след, похожий на кровавое пятно на белой земле.
Мое сердце почти останавливается, потому что вокруг него толпятся демонические существа с узловатыми коленями и кривыми когтями, заостренными зубами и скрюченными, отвратительными лицами. Они рычат и что-то бормочат на незнакомом языке, а он отвечает им успокаивающим тоном.