Власть

Я рассмеялась. Вышло немножко резко и нервно. Но дыра, в которую утекали эмоции, никуда не делась, и теперь сдержать их было практически невозможно.

— Неужели вы думаете, что Первый советник не потребует у меня произнести клятву заново, если ему что-то не понравится?

— Потребует, — согласился граф. — Но я могу выступить против. Все же именно я исполняю сейчас обязанности главы посольства — герцога Форента. А значит являюсь гласом императора в вашей стране.

— Это может привести к международному скандалу, — возразила я, — и вашей отставке.

— Может, — не стал спорить он. — А может и нет. Я готов рискнуть.

Он улыбался, глядя мне в глаза. Он, и правда, готов был поставить на кон свою карьеру и благополучие всего рода. Если император разгневается, то в опалу попадет не только сам граф, но и еще три следующих поколения рода Шерресов. Абрегорианские традиции в части верности императору были гораздо строже и жестче Грилорских.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я его. — Я никогда этого не забуду. Даже, если Первый советник догадался подстелить соломки, я все равно буду благодарна вам, ваше сиятельство, за готовность пойти на риск...

Я стала со скамейки и поклонилась графу. Гораздо ниже, чем требовалось по этикету, показывая глубину моей благодарности. Граф Шеррес вскочил и ответил таким же низким поклоном.

— А теперь проводите меня, пожалуйста, до моих покоев, ваше сиятельство, — я тяжело вздохнула. — Я немного перенервничала. И не уверена, что смогу дойти без вашей помощи.

Коленки и, правда, все еще подрагивали и норовили подломиться. Слишком сильным был эмоциональный выброс, который мне довелось пережить.

— Разумеется, ваша светлость, — граф подал мне руку, — прошу вас...

Мы вернулись с лестнице, от которой совсем недавно сбежали в кусты. И поднялись на второй этаж. Кумушки, все еще сидевшие в гостиной и, вероятно, с нетерпением ожидавшие нашего возвращения, несомненно были удовлетворены. Бледная герцогиня Форент практически висела на руке спокойного графа Шерреса, поддерживающего несчастную твердой рукой. И шли они при этом не куда-нибудь, а к покоям герцогини... Думаю, завтра все посольство будет гудеть, обсуждая, чем же таким занимались в саду эти двое. От простых разговоров женщины так сильно не устают.

Граф Шеррес довел меня до дверей в мои покои и остановился. Он поклонился, коснулся кончиками пальцев тыльной стороны моей ладони, и уже собрался уходить, как за дверью раздался громкий крик. Я вздрогнула. Граф тоже.

Потому что там, внутри, кричала Анни.

В тот же миг мы оба оказались оказалась в комнате. Как — не помню.

Танита, мерзкая старая нянька Абриты, отстраненная бароном Пирром от ухода за моей дочерью, удивленно смотрела на нас, держа за шиворот Анни и слегка приподняв ее над полом, так чтобы она не могла вырваться и убежать.

— Что здесь происходит?! — спросила я. Мой голос звенел от негодования.

Граф стоял молча. Его глаза метали молнии, а ноздри раздувались. Мне на мгновение показалось, что он прямо сейчас кинется на старуху и растерзает ее на клочки. И я с удовольствием бы присоединилась к нему. Желание удавить мерзкую тварь за то, что посмела прикоснуться к моей девочке, было просто нестерпимым.

Глава 21

— Мама! — Анни крутанулась и вцепившись в руку старухи, изо всех сил укусила ее за палец. А когда Танита, вскрикнув, выпустила ее из рук, кинулась ко мне, — Мама!

Я прижала Анни к себе и подняла взгляд на Таниту. Я была в такой ярости, что эта дрянь невольно попятилась от меня...

— Анни, маленькая моя, ты как? — спросила я у дочери. И она вдруг разрыдалась прижимаясь ко мне. Так горько, что я с трудом удержалась, чтобы прямо сейчас, самолично не придушить старуху, которая посмела обидеть мою девочку.

— Мама, они забрали Катрилу! Дяденьки! Она их привела, и они ее забрали!

Я присела на корточки, обняла дочь и заглянула в заплаканные глазки. Мне не нужно было объяснять, что случилось. Все было понятно.

— Анни, все будет хорошо. Я сейчас ее найду. Слышишь? С ней все будет хорошо. Я тебе обещаю!

— Они хотят сделать ей больно, мама, — Анни снова зашлась плачем, — У Катрилы сегодня... кровь... и Танита сказала им, что уже можно. Они повели ее в винный погреб. Они хотят, — моя дочь задохнулась и не договорила...

А я чувствовала как изнутри поднимается что-то... что-то такое... огромное, чего нельзя описать словами. Рядом с этим чувством даже ненависть к Третьему советнику казалась мелкой.

— Анни, все будет хорошо, — повторила я очень тихо. — Ты побудешь с господином графом. Хорошо? Я пойду за Катрилой. Я ей помогу.

Анни закивала и отцепилась от меня, не переставая рыдать. А я встала. Выпрямилась. Мельком увидела, как старуха побледнела и прижала руку к сердцу. Но мне было не до нее. Я вдруг ощутила что-то... страх... панику... просто дикий ужас... не мой... чей-то... там... я даже как будто бы услышала мерзкий, отвратительный смех тех, кто... пока они еще ничего не успели. Спорили, кто будет первым...

— Ваша сиятельство, — повернулась к графу Шерресу, — присмотрите за моей дочерью. И за этой, — я кивнула на старуху. — Я с ней потом разберусь.

Граф, почему-то побледнев, кивнул.

— Ваша светлость, винные погреба в правом крыле. Их много... Вы не успеете, обойти все. Надо вызвать стражу, — заговорил он. И запнулся.

Я закрыла глаза, чтобы увидеть где...

— Я знаю, где они, — качнула головой. — Я успею.

Винные погреба находились в хозяйственной части посольского комплекса. Я никогда не была там, и даже не представляла, где все это находится. Но мне это и не было нужно. Я летела по коридорам, безошибочно выбирая путь туда, где мерзкие твари собрались надругаться над маленькой девочкой. Если бы я могла задуматься осознать, то поняла бы, что тут что-то не так. Но разума в моих поступках не было. Меня вело то «что-то», которое я ощутила, когда поняла, какое будущее видит Анни.

Двери, преграждающие мне путь, распахивались, казалось, раньше, чем я до них дотрагивалась. Слуги, случайно попавшие мне на пути, шарахались и в ужасе прижимались к стеночке, чтобы не коснуться меня. Они не знали, что прямо сейчас происходило там, внизу, в темноте, освещенной всего лишь крошечным огарком свечи, рядом с бочками господского вина. Время таяло, как масло на горячей сковороде. Еще немного и будет поздно.

Но я должна была успеть. Иначе я никогда себе этого не прощу.

Мельком заметила лежащую у стены неопрятной кучей Тайку. Я знала, ей сильно досталось, когда она попыталась защитить Катрилу. Ее били, пинали ногами и, хохоча, обещали заняться попозже. Мол, сама хочешь вместо девчонки? Можем устроить.

Но я не могла остановиться, чтобы помочь ей. Потом... сначала туда, где маленькое сердечко почти перестало битья от ужаса. Катрила уже не кричала и не сопротивлялась, потеряв всякий разум в жадных руках мерзких людишек.

Толстая дубовая дверь винного погреба отлетела от косяка и ударилась об стену с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. И я увидела их.

Трое. Поваренок, мелкий служка и дворник. Они, радостно гогоча, перекидывали друг другу обезумевшую от страха девчонку, беззастенчиво тиская ее и срывая одежду.

Сквозняк, ворвавшийся в погреб мгновенно погасил крошечное пламя, теплившееся на кончике фитиля свечного огарка, поставленного на одну из больших бочек с вином. Погреб погрузился в кромешную тьму. Я закричала, протягивая руки к Катриле, и выпустила то «что-то», которое было во мне и рвалось наружу.

Последнее, что я запомнила, это дикий крик Катрилы:

— Мама! Мама! Мамочка!

Провал. Темнота.

А потом Катрила оказалась в моих руках. И я качала ее, успокаивая, и шептала:

— Тише, тише, доченька, тише...

Она даже не плакала. Просто тряслась всем телом и судорожно всхлипывала, обнимая меня и прижимаясь всем телом.

Вокруг были люди.

Те, которые, как оказалось, шли следом за мной. Они толпились у входа в погреб, перешептывались. В их руках были свечи, и их неровный трепещущий огонек, отражал троицу несостоявшихся насильников, лежащих вповалку прямо там, где я видела их в последний раз. Все трое были мертвы. И я знала. Это сделала я. В те несколько секунд, которые исчезли из моей памяти.