Страница 22 из 65
Пребывая в полном молчании и в глубоком отчаянии, чувствуя, как твои слова, как речь очень близкого и дорогого мне друга, только что разрезали меня, как горячий нож масло. Затея полностью проникла в меня, окутала и пленила, тем самым раздавив.
Пару бессмысленных фраз лишили меня какой-либо мощи, желания веселиться и даже находиться здесь.
— Я хочу домой, — произнесла я, шёпотом, сжимая себя за плечи, словно желая, чтобы меня кто-то обнял и утешил.
Чтобы сказали мне, что я красивая.
— Ты не можешь так уйти! — сказала Уля. — Он подумает, что для тебя это важно и…
— Иди, — прошептала Мила, еле заметно меня приобняв. — Скажем, что пошла за Кирой в садик.
Произнеся кроткое «спасибо» и обняв на прощание их подруг, я поплелась к выходу, стараясь не задеть никого из своих одноклассников.
Идя по улице, промокшая насквозь, я вновь и вновь слышала в ушах твои слова. Они были на повторе с гадким приглушением, словно кассета, прокручиваемая на старом магнитофоне, и били по мне подобно удару гонга. Казались мне отвратительными поломанными наушниками, которые передавали песни с неприятными шумами и помехами, от которых уши умирали в страшных мученических страданиях.
Внутри царила пустота, и моя уверенность в себе испарялась.
Глупо говорить, что мне никогда не говорили комментариев о внешнем виде, но ничьи слова не способны загубить также сильно, как слова близких людей. Я верила в тебя, оставалась уверенна в тебе, дорожила тобой, и в это мгновенье ты меня попросту нещадно сломал.
Если ты общаешься со мной хорошо, значит тебе нравится моё общение, но, если в посредстве диалога, ты говоришь это… Ты со мной просто для того, чтобы насмехаться.
Это я поняла лишь потом, старательно и долго размышляя о том, что именно меня огорчило в этой ситуации. В тот же день я лишь помню, как доковыляла до своего старенького подъезда, и, засунув пальчики в карман в поисках ключей, остановилась. По какой-то неясной мне причине, я, будто ведомая нездоровым припадком, отправилась в центр двора к детской площадке.
Хотя, эту груду металлолома с советскими горками и качелями сложно называть площадкой.
Подойдя к скамейкам, на которых по вечерам собирались бабушки, обговаривая какие-то сплетни, создавая впечатление, что люди не совсем загипнотизированы телефонами и ещё способны говорить меж собой, я села на одну из них. Она намокла, на ней красовалась стирающаяся краска, что осыпалась кусками и могла прицепиться к моему платью. Но в это мгновенье, меня это не волновало.
Будучи в каком-то своём мире, в прострации, я приподняла голову вверх и посмотрела на небо. Это привело к тому, что с моего лица, вместе с дождевыми каплями, потекла и дешёвая тушь, что я стырила из маминой косметички.
Среди темных черных облаков я заметила крошечный, едва различимый проем, отккуда выглядывал кусочек тёплого солнышка. Но он то скрывался, то снова прятался, и он будто пытался бороться, но у него не получалось. Это солнце, которое, казалось, не видно при дожде, но оно скрывалось за тучами и ждало. Просто ждало.
Мгновенно во мне проснулось непонятное желание. Я вытащила из кармана свой телефон, подобрала нужную мне мелодию и, сняв куртку, спрятала своё драгоценное устройство под него, чтобы он, не дай бог не сломался. (Спойлер: не сломался. Самсунг умеет делать телефоны)
Мелодия играла еле слышно, но я переслушала её так много раз, что в моей голове она звучала невероятно громко. В своих черных кроссовках, которых были старенькими, и в одном месте даже протекала подошва, я подошла к асфальтовым плитам, и, опустив голову вниз, собрала свои длинные редкие черные волосы в свой излюбленный пучок.
Лишь после этого началось что-то странное, что я не понимаю до сих пор. Но, знаешь, это то самое, о чём потом обычно говорят, как о чём-то невероятном.
Движения сами исходили из меня, хотя ранее я никогда не танцевала под эту музыку дома. Чистейшая импровизация, которая ни секунду не останавливалась. Каждую лужу я огибала, отходя от неё чуть в сторону, а потом аккуратно проводя ногой подле самого края, где вместо мокрой земли появлялось мокрое болото.
Почему-то я представляла, что я одна, и пред о мной нет домов, окна которых дают знак, что тут кто-то есть и кто-то может меня увидеть.
Никто не мог. Я так считала. Мне так хотелось считать.
Когда шёл финальный проигрыш, пред главным припевом, я поднялась на скамейку, соседнюю рядом с той, где лежал мой телефон, и начала танцевать прям на ней. До сих пор не понимаю, как тогда я не свернула себе шею. Потом ещё я совершила фееричный прыжок головой вперёд и опустилась, прямо пред финальным припевом, своими старенькими кроссовками, точно в самую большую лужу, что мгновенно расплескалась в разные стороны. Я вся целиком промокшая насквозь, но зато, переполнена изнутри каким-то невероятным эстетическим удовольствием.
Я не была самой красивой, не была самой умной, не шарила в биологии и абсолютно точно не знала английский.
Я прекрасно знала, что есть вещи, в котором я плоха, а в которых хороша.
Но я все равно была прекрасна.
Porque fui eu[26].