Роман (ЛП)

Роман, мать его, Пейн, во всей своей красе, заставляет меня резко остановиться и задохнуться, прикрывая рот руками.

‒Ро…

Воплощение Сатаны, скрытое под человеческим обликом, за которого я вышла замуж, правый уголок рта изогнут в хитрой ухмылке так, что на щеке появляется ямочка.

‒ Мышка. ‒ Не проявляя ни капли эмоций, он садится, кладя правую лодыжку на левое колено, прежде чем сложить пальцы под полной нижней губой и продолжить: ‒ Надо же. Ты выглядишь… хорошо отдохнувшей.

‒ Рома…

Его рука взлетает в воздух, заставляя меня закрыть рот и прикусить язык от грозящих вырваться обвинений.

‒ Мышка, ты же не думала, что я охотно пропущу сегодняшний день? ‒ Он похлопывает по смотровому столу рядом с собой и улыбается мне. ‒ Пожалуйста, присаживайся. Давай посмотрим на нашу малышку.

Без колебаний я подхожу к смотровому столу и сажусь, после того, как я ложусь, слышу, как медсестра входит и говорит:

‒ Хизер, гель будет ощущаться немного липким, я разогрела его, так что он не будет холодным.

Я киваю, когда медсестра растирает теплый гель по низу моего живота, прежде чем прекрасное личико моей дочери появляется на экране.

Любая женщина, которая когда-либо по-настоящему любила мужчину, знает, что в жизни у нее будет только горсть важных воспоминаний. Одно из них ‒ влюбиться. Наши сердца настолько саморазрушительны и глупы, как овцы, они ведут нас к нашему самоуничтожению. И после того, как мы разгромлены… продолжаем пресмыкаться, умоляя о большем, потому что запретный плод ‒ наркотик для каждой женщины. И хотя известно, что он уничтожит тебя, опустошит и оставит в темном небытии, мы все равно гонимся за ним, как прилежные наркоманы.

Я бежала к нему с той минуты, как закинула сумку в багажник машины и помчалась за жизнью, к которой не была готова.

И я ненавижу себя за это не меньше, чем Романа.

‒ Вот и она, ‒ медсестра обращает мое внимание на экран. ‒ Видите ее?

Когда я вижу свою дочь, Винтер Иви, слезы, которые я сдерживала с той минуты как встретила Романа, душат меня, вырываясь из груди.

‒ Она прекрасна.

‒ Конечно, она похожа на свою мать, ‒ шепчет он. Когда я смотрю в его глаза, замечаю что-то под благоговением, вижу то, чего никогда не видела на лице Романа… страх.

После того, как медсестра вытирает гель с моего живота, выключает аппарат и тихо уходит, я смотрю на него и задаю вопрос, на который не хочу знать ответ:

‒ Роман, что ты наделал?

Слезы текут по моим щекам, когда он встает и начинает мерить комнату шагами, запустив руки в волосы, а слова полные мольбы прорываются сквозь мои всхлипы:

‒ Роман, что? Что ты натворил?

Он останавливается у двери и надломленным голосом говорит мне:

‒ Ты никогда не станешь номером тринадцать.

Он оставляет меня, пока я неотрывно смотрю на дверь, которая закрывается за ним.

Как кто-то может чувствовать себя одновременно опустошенным и израненным?

Глава 28

Роман

С тех пор, как я покинул Хизер в ночь нашей свадьбы, я находился в состоянии алкогольного опьянения каждую минуту, и никогда не оставался в одном городе дольше суток. Каждую ночь я проводил с разными женщинами, иногда их было три-четыре. Я душил каждую, резал плоть, наблюдая, как они истекают кровью, в то время как ненасытный садист внутри меня наслаждался их криками и мольбами.

Сначала женщины были из моего круга, но после того, как мой внутренний зверь вырос до монстра, в которого я превращался, Себастьян, переезжая из города в город, начал подбирать эскорт. И где-то между номером тринадцать в Бразилии и номером семнадцать в Торонто, он был вынужден находить шлюх, дешевых шлюх, которых не хватятся, когда я зайду слишком далеко.

Вчера утром, просыпаясь после трехмесячного запоя скотчем, лежа в луже каждой капли крови номера двадцать, я осознал, что пути назад нет.

Я так далек от того, чтобы быть тем, кем был до того, как обнажил сердце перед нашими друзьями и семьей, в то время как холодная отчужденность Хизер и мертвые глаза были единственными, которые, казалось, наблюдали за мной, и теперь нет пути назад.

Должен сказать, что за время моего странствия я несколько раз допускал и искренне верил, что способен стать противоположностью тому человеку, которого вы впервые встретили. Боролся с необходимостью объяснить тебе, что люди меняются, и, возможно, Хизер была той, кто изменит меня к лучшему.

Но вместо этого она изменила меня в худшую сторону.

До Хизер я действительно думал, что мои промашки, или двенадцать женщин, к смерти которых я причастен, были просто следствием моего невежества. До того, как Хизер ворвалась в мою жизнь, я был уверен, что возраст и практика не позволят ей стать номером тринадцать.

Теперь же я знаю, что это неправда. Я ‒ творение чистого зла. Это то, кто я есть, кем я всегда был, кем всегда буду.

Что я вам говорил в самом начале? О чем предупреждал? Позволь мне освежить твою память…

Я говорил, что проживал жизнь так, как считал нужным. Можете не согласиться с решениями, которые я принял, и возненавидеть меня за то, что не предпринял. Каждый грех, который я совершил; каждая жизнь, которую отнял; каждая душа, которой я завладел; я делаю это, чтобы с наслаждением наблюдать, как она угасает. Я делал все это с абсолютными и четкими намерениями наблюдать, как мои пороки и грехи влияют и изменяют жизнь других.

Мои личные намерения, и только я сам руковожу ими.

Я должен быть здесь сегодня, чтобы увидеть свою дочь, и не позволить ей заглянуть в глаза Сатане. Должен быть здесь сегодня, чтобы молча попрощаться с любовью всей моей жизни.

Должен, чтобы вырвать и выжечь себя, как рак, ради спасения единственных двух людей, которые есть в моей жизни и которых я всегда буду любить.

На обратном пути в поместье, после всех дней, которые я провел, вливая в себя литры скотча, голос Эндрю вырывает меня из гребаного ада.

‒ Все ваши вещи упакованы и в настоящее время направляются в особняк Боулдер, как вы и просили, сэр. Себастьян только что отправил мне сообщение, в котором доложил, что все юридические документы подписаны, и грузчики уже там, обустраивают дом. Как только мы приземлимся, все будет сделано.

Откидываю голову на кожаное сиденье.

‒ Cпасибо, Эндрю, ‒ бормочу я.

Боулдер, Колорадо. Именно там я планирую построить новую клинику и начать жизнь заново, вдали от Хизер и нашего ребенка.

Мы оба знаем, что мне никогда не суждено было получить благословения, как Хизер и Уинтер, так и такому lusus naturae[5] демону, как я.

Эндрю останавливает машину перед въездом в поместье.

‒ Жди в машине, мне просто нужно захватить оставшиеся документы, я скоро буду. Оставь двигатель включенным.

‒ Будет сделано, сэр.

Молча открываю и закрываю дверь, прежде чем пройти в свой кабинет и как только я закрываю дверь…

Менее чем через пять минут я чувствую ее взгляд на себе, чувствую ее ангельское присутствие, даже находясь спиной к двери.

Бомба взрывается в моей груди, когда я поднимаю глаза и вижу хаос, в который я ее превратил. Макияж размазан, ее потекшая тушь окрашивает красивое лицо, по которому стекают ручейки слез. Сквозь хныканье она бормочет обрывочные мольбы, пока не оказывается прямо передо мной. Ее руки крепко обвиваются вокруг моей шеи, и продолжает рыдать на ее сгибе:

‒ Пожалуйста, пожалуйста. Роман. Не делай этого, умоляю тебя. Я не могу. Пожалуйста, не оставляй меня. Не могу потерять тебя. Ее руки захватывают мои волосы, прежде чем она притягивает мое лицо к себе и целует меня со всей страстью и пылом.

Наши рты поглощают друг друга, наши языки переплетаются, наши зубы прикусывают кожу, а губы посасывают и притягивают друг друга. Мой портфель падает на пол, и я обхватываю ее лицо руками, сметая прочь слезы, источник которых мои прегрешения.

5

Lusus naturae ‒ от лат. «Отклонение от нормального типа».