Роман (ЛП)

‒ Такая тугая. Боже, ты, мать твою, такая узкая.

Ее голова откидывается назад, и вид ее длинной изящной шеи разжигает мою страсть, заставляя меня погружаться в нее, утоляя свой голод. Я облизываю и целую дорожку от верхушек ее груди, пока мой рот не достигает сухожилия между ее шеей и плечом. Я погружаю свои зубы в мягкую плоть ее шеи и плеч, отмечая ее и рыча.

‒ Боже, как же мне это нравится. Твоя тугая киска сжимает мой член, мышка.

Мои резкие толчки ускоряются, когда я сдвигаю руки, которые позволяют легче ее поднимать и опускать, используя ее же вес, чтобы еще сильнее прижать ее спину к стене и глубже насадить ее киску на мой член. С ее спиной, трущейся о стену, она все сильнее и сильнее сжимает кулаки в моих волосах, когда ее киска начинает содрогаться вокруг моего пениса.

Звук ее хриплого стона и касания влажных губ возле моего уха, почти заставляет меня перейти черту.

‒ Ты не кончишь, Хизер! Ты понимаешь? Ты не кончишь, пока я не скажу тебе.

‒ Пожалуйста, я не могу… я не могу… — умоляет она.

‒ ТЫ МОЖЕШЬ, И ТЫ, БЛ*ДЬ, СДЕЛАЕШЬ ЭТО! ‒ кричу я, снова и снова вколачиваясь в нее сильнее, и, как только я чувствую, как мои яйца напрягаются, я требую:

‒ Сейчас! ‒ Когда она кончает, мои зубы снова сжимаются на ее плече, и я извергаю каждую каплю, которой обладаю, глубоко внутрь нее, рык вырывается сквозь зубы, впившиеся в ее плечо.

‒ Бл*дь, я, черт возьми, обожаю, как крепко твоя киска сжимает мой член!

Я не уверен, как долго прижимаю ее к стене, с моим членом, похороненным глубоко в ней, наши потные лбы упираются друг в друга, пока мы пытаемся отдышаться. После того, как я смог собраться с силами, я медленно ставлю ее на ноги, а затем, подхватив ее одной рукой за спину, а другой под коленями, переношу ее в мою главную ванную. Я включаю воду, и теплый душ омывает нас.

Я нежно омываю ее тело и мою волосы шампунем. После того как я вымыл нас обоих, я завернул ее в полотенце и отнес в свою комнату, лег вместе с ней на простыни, накрыв нас одеялом.

Несмотря на то, что ее глаза закрыты, а дыхание выровнялось, я знаю, что она не спит, но решаю позволить ей этот мгновение тишины.

Вскоре после захода солнца и наступления темноты в комнате она шепчет:

‒ Ты думаешь, что любишь меня, Роман?

Ее слова оседают между нами, как тикающие бомбы. Чтобы не дать им взорваться на нее, я проворачиваю с ней ее же маленькую уловку «я сплю» и остаюсь тихим и неподвижным с закрытыми глазами.

Через десять минут она вздыхает и нежно целует мое плечо. Я чувствую, как кровать смещается под весом Хизер, когда она скользит к краю кровати. Прежде чем встать и уйти, я едва слышу ее шепот.

‒ Я не знаю, смогу ли когда-нибудь полюбить тебя настолько, чтобы по-настоящему избавить тебя от скрывающихся внутри демонов. И после того, как этот ребенок родится, я оставлю тебя, как только ты сорвешь свою маску. Я оставлю тебя, и ты никогда больше не увидишь ни одну из нас.

Следующий звук, который уловили мои уши, ‒ это скрип двери, когда она уходит.

Я лежу в постели, позволяя себе погрузиться в смысл ее слов до тех пор, пока не взошло солнце. И до того, как мое сознание покинуло меня, мое обещание, которое я могу дать, ‒ никогда не позволить случиться тому, чтобы моя маска сорвалась. Или бежать во всю силу, оставив свою жену и дочь до того, как это произойдет.

Дни проносятся быстро, и с каждым днем, который приходит и уходит, надежда на мое счастье и мое умиротворение постепенно исчезает. Ее слова с той самой ночи начинают разъедать меня, словно рак, разрушая меня изнутри, и я не чувствую, как происходит сдвиг во мне. Чернота, поглощающая любое добро, которому она стала причиной, настолько сильна, что становится ощутима.

Хизер выбрала платье, торт, цветы и украшения. И сегодня, в тот день, когда должны быть разосланы приглашения, она и Эндрю рассматривают меню для коктейльной вечеринки, на которой я впервые встречусь с ее братьями. Самолет моих родителей приземлится чуть больше чем через час. Прежде чем они приедут, мы с ней решили позвонить Бобби, брату, с которым она жила, и подробно объяснить нашу «историю». Хизер решила, что будет лучше, если она сама объяснит большую часть и поддержит разговор, а я согласен, что это будет звучать правдоподобнее от нее, чем от меня.

Я нахожусь в своем кабинете, когда она стучит в дверь.

‒ Входи.

Она медленно входит и улыбается.

После того, как она садится в одно из кресел напротив меня, то спрашивает:

‒ Ты готов к звонку? ‒ Я киваю и набираю номер, оставляя его на громкоговорителе, и подношу телефон к ней.

Она неделями не разговаривала со своими братьями, поэтому я не чувствую мгновенной ярости, которая поглощает меня, когда он отвечает, и она сразу начинает рыдать, но я чувствую… настолько, что красная пелена застилает глаза.

Я безучастно смотрю на нее, пока она плачет. Я не пытаюсь ее утешить. Я не пытаюсь ее успокоить. Я просто смотрю.

К тому времени, когда она обретает самообладание, она выглядит как один отвратительный, жуткий беспорядок. Однако она рассказывает нашу «историю», и как только она заканчивает, ее брат молчалив, как и я.

Когда он, наконец, говорит, вместо того, чтобы почувствовать облегчение, которое я планировал, абсолютный и полный страх ‒ единственное, что я чувствую.

Это на самом деле будет работать? Он действительно поверит ее истории? Когда я понимаю, что ничто не мешает мне получить то, что я до недавнего времени действительно верил, что желаю этого.

Что я делаю? И почему я это делаю?

Что, черт возьми, делает Хизер настолько чертовски особенной, что я каким-то образом уговорил себя поверить, будто хочу видеть ее в своей жизни изо дня в день?

Каждое слово, которое она произнесла, не спрашивая разрешения говорить в течение последних нескольких недель, мгновенно затопило меня. Каждый раз, когда она принимала решения, не получив дозволения, вспыхивает внутри меня, все это медленно закипало и теперь выплеснулось на поверхность.

Брат и сестра никогда не обмениваются сладкими и любящими словами. Каждое неуважительное действие и слово из ее уст разжигают мою злость на нее, на женщину, сидящую напротив меня.

Какого хрена я сотворил?

Кто, черт возьми, я такой, что должен жениться через две недели?

И зачем? Зачем?

Я ‒ Роман Уильям Пейн. Она ‒ ничто.

Мой палец касается экрана, прерывая разговор, и встаю из-за стола, направляясь к двери.

‒ Роман, что за черт? ‒ Прежде чем она успела скрыть растерянность на своем лице, я возвышаюсь над ней.

‒ Ты, бл*дь, задала более чем один вопрос, Хизер. Еще один раз, и я снова сломаю твою проклятую челюсть, зашью ее и буду смеяться, пока ты будешь говорить «Я согласна» сквозь сжатые зубы. Я не знаю, когда, во имя Бога, ты пришла к идее о том, что ты и я равны, но если ты хочешь остаться в живых, а также сохранить эту хрень внутри себя, ты быстро освоишь свое место. Выучи это и запомни. Ты поняла меня?!

Когда ее глаза наполнились слезами, я резко хватаю ее за подбородок и сам силой помогаю ей кивнуть. После того, как ее взгляд тускнеет, я выплевываю:

‒ Ты выглядишь как дерьмо. Иди поправь свой макияж.

‒ Но… мои братья? Что случилось с тобой, пока мы с Бобби разговаривали…

Я поворачиваюсь спиной к двери в свой кабинет:

‒ Как я уже и говорил. Ты и я не равны. Я только что принял решение, а почему я сделал это, ‒ тебя не касается.

Мои ноги передвигаются как можно быстрее, чтобы выбраться из комнаты. Если я не избавлюсь от ее присутствия СЕЙЧАС, ее лицо встретится с одной из поверхностей моих столов снова.

Глава 25

Хизер

Мне понадобилось сосчитать до четырехсот семидесяти пяти, прежде чем успокоиться, отделить свои мысли от эмоций и найти в себе силы встать и пройти в свою комнату.