Страница 15 из 39
— Роман, мы можем поговорить. Пожалуйста?
Он кивает, прежде чем протягивает мне льняную салфетку. После того, как я немного привожу себя в порядок, опускаю платье и остаюсь сидеть на столе, опасаясь, что любое движение может причинить боль.
Я восхищаюсь великолепным обнаженным телом Романа, когда он двигается с гибкой грацией большой кошки к противоположному концу длинного обеденного стола из темного дерева. Даже если бы я хотела, не могу отвести глаз от его оливковой совершенной кожи, что движется словно атлас на его мускулах. К тому времени, как он занимает свое место во главе стола, я почти загипнотизирована. По-прежнему сидя на своем месте, я молча жду его сигнала, чтобы начать. Чувство тревоги несется у меня по венам, от чего по всему телу пробегает дрожь, я в замешательстве, и мои мысли спутаны, и кажется, я уже не различаю, испытываю ли страх, либо же очарована Романом. Прежде чем я оказываюсь в состоянии тщательнее обдумать эту мысль, я понимаю, что он смотрит на меня поверх своих сцепленных пальцев и ждет, когда я начну. Мое сердце практически выпрыгивает из груди, когда он резко рявкает:
— Начинай!
Я вздрагиваю и сглатываю три раза, прежде чем смогу говорить.
— Меня зовут Хизер Маккензи. Мои друзья и семья называют меня Мак. Я…я…я — детектив полиции штата Вашингтон. Мой отец, Хит Маккензи, детектив, его назначили завести дело против тебя в связи с исчезновением одиннадцати женщин. Мой отец провел последние месяцы своей жизни, расследуя твое дело, Роман. Он был убежден, что ты был непосредственно причастен не только к смерти мисс Роббинс, но и одиннадцати других молодых женщин, так же, как и исчезновению Бриттани Слоун. Мой отец умер от сердечного приступа спустя восемь месяцев после самоубийства мисс Роббинс, и он так и не смог найти больше никаких доказательств против тебя, кроме предсмертной записки Аманды и одиннадцати фотографий каждой из пропавших женщин, которые он получил от тебя. После его смерти два года назад я взялась за его расследование. И теперь, полагаю, я просто счастливое число тринадцать.
После того, как я заканчиваю свою речь, я замечаю, что, видимо, приходил Эндрю и накрыл нам стол на ужин, пока пока я не сводила взгляда от Романа, а мой разум был потерян в моем прошлом.
Роман вытирает рот салфеткой, смотрит на просторный стол, на котором я сижу, и усмехается.
— Ах, мышка, я буду рад продемонстрировать, какое же на самом деле счастливое число — тринадцать.
Я чувствую, как румянец подкрадывается к моему лицу, и мгновенно опускаю глаза на свои суетливые движения рук, прежде чем спрашиваю с дрожью в голосе:
— Значит… двенадцать? Скольких ты убил, Роман?
— Ты так же очаровательна, мышка, как и прекрасна. Ты продолжаешь меня интриговать. Что касается "двенадцати", они уже не твоя забота, поскольку ты больше не возобновишь прежнее занятие. Можешь записать себя в счастливчики, Хизер, потому что впервые я противоречу сам себе. Ты меня заинтересовала, и я не могу определить, ты ли это, или же твоя чистота, а может и некоторые другие вещи, которые мне еще предстоит определить. Я хочу, чтобы ты осталась, моя маленькая мышка. Ты обладаешь чем-то, чего не хватает другим женщинам, однако опасаюсь, что в какой-то момент передумаю, и в конце тебя постигнет та же участь, что и других.
Я пытаюсь получить информацию, действуя очень осторожно, так как хорошо зная о непредсказуемости Романа.
— Другие, — сомневаясь произношу я, — то, что с ними случилось, было их виной, что не смогли удержать твое внимание, или же их судьба была определена твоим решением покончить с этим?
Он резко поднимается на ноги, хватает свою тарелку, и швыряет ее прямо мне в голову. Я дергаюсь вправо, и тарелка разбивается о стену позади меня.
— Эти “двенадцать” тебя НЕ касаются, черт возьми! — гремит его голос. Он следует туда, где я по-прежнему дрожу на столе, и возвышаясь надо мной, приближает лицо достаточно близко, чтобы прорычать слова мне в ухо. — Спроси о них еще раз Хизер! Еще один гребаный раз, и этому…этому маленькому эксперименту придет конец. Это то, что ты хочешь? Чтобы твоя жизнь закончилась от моих рук, под моим контролем и по твоей вине?
— Нет, — я категорично качаю головой и всхлипываю.
— Тогда не облажайся.
Спокойствие в его голосе более устрашающе, чем крик.
Не произнося больше ни слова, он поворачивается к двери и с гордым видом шагает из комнаты, все еще обнажённый и испачканный в крови.
Роман Пейн изолировал меня, посадил в свою позолоченную клетку, отказывая моим мольбам почувствовать лучи солнца на лице или подышать свежим воздухом в течение нескольких месяцев.
По крайней мере, я в состоянии подсчитать, сколько раз солнце всходит и заходит.
После того, как он оставил меня одну в столовой, я по-прежнему не способна сдвинуться с места. Даже мои глаза остановились на дверном проеме, в который вышел Роман, пока не пришла Долорес, помогла мне слезть со стола и отвела в горячую ванну, которую, полагаю, она сделала еще до прихода за мной. Я не знаю, каким образом все еще остаюсь в живых после стольких раз, когда мой длинный язык и поведение приводили к обещанному наказанию Романа. Я знаю единственную причину, по которой остаюсь здравомыслящей, лишь только одну причину… Еженедельный двадцатиминутный телефонный разговор с моими братьями, который разрешает Роман.
После первого телефонного разговора я получила ответы на вопросы, которые боялась задать Роману. Братья не были в бешенстве от моего исчезновения, Роман это видел, и мое сердце сжимается, когда я слышу голоса троих своих братьев, которые говорят мне наперебой, насколько они счастливы, что я взяла отпуск и, наконец, уехала от всего негатива, который съедал меня после смерти нашего отца. Невозможно сдержать слезы, когда я притворяюсь, что узнаю об исчезновении нашего дяди впервые. Двое старших оставили надежду когда-нибудь найти его спустя две недели, но не Бобби, он остается непреклонным в том, что дядя Джей жив, и его найдут в ближайшее время.
Мой еженедельный телефонный разговор с ними, их голоса — словно пища для голодающего человека. Я жадно слушаю, как они рассказывают мне подробности своей жизни. Несколько недель беседы ощущаются, словно удар по груди, когда я понимаю, сколько событий в жизни братьев я упускаю, когда они рассказывают мне о том, как живут за пределами моей тюрьмы. Двое из них влюбились, а Коди, наконец, сделал предложение Дженнифер, с которой встречается три года. Это одновременно и горько, и сладко, слышать, как мой старший брат заводит собственную семью. Во время каждого разговора я сижу под пристальным взглядом Романа, который сидит молча и неподвижно на своем месте на высоком стуле с крылатой спинкой прямо передо мной.
С каждым очередным звонком, раздражение во мне нарастает, и мое обычное спокойствие и послушание сходит на нет, я становлюсь до абсурда дикой, учитывая обстоятельства, к которым позволила себе привыкнуть, не подумав, что это сможет привести меня к такой сильной агрессии.
Я знаю, что он может закончить мою жизнь в любой момент щелчком пальцев; проблема в том, что я чувствую себя все менее этим озабоченной.
Любой оптимизм, который я чувствовала, пока не попала под господство Романа, ускользнул, словно пески моего времени.
Роман, по своей сущности, проницательный человек, сразу почувствовал некое напряжение, когда я узнала о помолвке Коди, стоило мне повесить трубку. В тот момент я была не в состоянии приглушить ярость, кипящую на поверхности, и когда Роман заговорил, я сорвалась, набросившись на него словесно и физически. Не было никаких мыслей, только действия. Выкрикивая какое-то безумное замечание, я ударила Романа по лицу.
Он шесть футов ростом и весит на сто фунтов больше меня, поэтому ему легко тащить меня за волосы вниз по каменным коридорам и вверх по лестнице в мою комнату. Как только он раздел меня и привязал намертво к кровати с широко расставленными ногами, то нещадно таранил своим огромный членом мое сухое лоно.