Страница 157 из 161
И если добавить, что все они разговаривают на разных языках — директор на своем, инженеры на своем, мастера на своем — и что проект комбината составлен в доисторические времена, тогда же утверждены штаты и наставления для всех работников, что ремонт тоже ведется без ведома директора и ни один разрушенный цех нельзя построить заново, можно представить себе, отвечает ли тот комбинат современным задачам.
А речь шла о человеческом теле. Это наш организм похож на комбинат с пятью системами управления, сложившимися за миллиарды лет развития органической жизни и унаследованными человеком от мохнатых предков.
Напомним обо всех пяти по порядку. Старейшей была
1. Генетическая (в нашем сравнении — проект комбината, спецификация станков, штатный список рабочих, план производства). Появилась опа для выполнения первейшей задачи вида: обеспечить продолжение рода, повторение себя в потомстве.
Вообще говоря, повторять себя умеет даже неживой кристалл. Простейшая молекула поваренной соли, состоящая из двух атомов — натрия и хлора, обладает способностью вытягивать из окружающего раствора нужные атомы (точнее, ионы), как бы питается. При этом ионы располагаются в определенном порядке: хлор к хлору рядами, а натрий в просветах, тоже рядами, в точности по образу и подобию первой молекулы.
Неживой кристалл един во многих лицах, у него много «специальностей»: сам ловит «пищу», сам ее притягивает, сам себя строит и сам себе образец. В живой клетке, где молекул миллиарды, существует строгое разделение труда: имеются молекулы-добытчики, транспортники, охранники, молекулы-строители, молекулы-энергетики и особые молекулы — архивисты, хранители опыта предков. Последнюю роль выполняют прославленные ДНК — дезоксирибонуклеиновые кислоты, нитеобразные молекулы с прочным фосфорнокислым хребтом и отростками четырех сортов, как бы четырьмя буквами. С их помощью и записана вся информация, необходимая для построения организма. Эта система кибернетического программирования, сложившаяся в клетке, оказалась совершенно достаточной для бактерий, водорослей, жгутиковых и других одноклеточных. Но крупным многоклеточным организмам, живущим долго (несколько лет пли сезонов года), в меняющихся условиях понадобилась еще одна система
2. Гуморальная (сок, кровь, «мастера комбината» в нашем сравнении). Она регулирует развитие в пространстве и времени.
Пример: дерево. Семена оно бросает летом, прорастать им рекомендуется не сразу, а после того как пройдет зима. Сначала нужно растить стебель, потом листья, затем уже распускать цветы, сбросить лепестки, выращивать плод. И сбросить плод, когда он созреет, сбросить листья, когда похолодает. Короче, нужен ряд действий, которые нельзя выполнять с автоматизмом музыкальной шкатулки, нужно согласовывать их с внешним миром, «в зависимости от…».
И к музыкальной шкатулке был добавлен дирижер — химический: состав крови или сока, у животных возникли даже специальные органы, выделяющие сигнальные вещества в кровь, — железы.
Понадобилась и некоторая чувствительность к внешнему миру — к свету, теплу, влажности…
На этой второй ступени регулировки растения и застряли. Им особой скорости не требовалось. При цветении или листопаде можно и опоздать немного — тут часы большой роли не играют. Но недопустимо медлительными оказались темпы движения сока для хищников, живущих ловлей быстро передвигающейся добычи, Судите сами: даже у человека с его принудительной циркуляцией сока (крови) на один круг кровообращения уходит секунд двадцать пять. Представьте себе, что вести о внешнем мире передавала бы кровь. Увидел добычу: от глаза к мозгу сигнал идет секунды три. Надо протянуть руку: от мозга к руке — десять секунд. Не достал, решил подойти поближе: приказ ноге — секунд пятнадцать. Обратная информация из ноги — еще пятнадцать секунд. Шаг— полминуты. Темпы, обрекающие на вегетарианство!
И для движущихся существ природа изобрела более совершенный способ связи, не гидравлический, а электрический.
Появилась третья кибернетическая система
3. Нервно-вегетативная (цеховые инженеры-электрики).
Нервный ток проходит до ста метров в секунду, за сотые ее доли доставляет информацию в самые отдаленные уголки тела. Сотые доли секунды от глаза к органам движения. Тут уже можно быстро реагировать на складывающуюся обстановку.
Первоначально нервная «проводка» была сетевой, объявляла общую тревогу: «Для всех клеток аврал! Каждый делает свое дело!» Но проводная связь позволила перейти от «сирены» и к «телефону», к точным приказам по прямому проводу: не «всем, всем», а лишь тому, кого касается распоряжение, — ноге, челюстям и т. д. А затем по мере усложнения движений появились координационные нервные узлы, куда стекалась информация извне и где хранились инструкции на разные случаи жизни, как бы запечатанные пакеты в штабе. Такие инструкции были наследственными, определялись самим строением нервного узла и, видимо, как-то были записаны в генах.
Система эта возникла у беспозвоночных и достигла высокой степени совершенства у ракообразных и насекомых, особенно у пчел и муравьев, с их сложнейшей программой поведения. Нам, имеющим сознание, даже трудно представить запрограммированное существо. Муравей занимается «скотоводством» (разводит и доит тлей) и «грибоводческим земледелием», строит «города», совершает походы, мирные и грабительские, и при этом совершенно не осознает своих действий. Все умеет от рождения и за всю жизнь не выучивается ничему (точнее, почти ничему). И все муравьи муравейника знают все необходимое с первого дня жизни. Одинаковые, штампованные, неиндивидуальные индивидуумы строят города. Странно и даже страшно!
Однако и эта система наследственных программ-инстинктов при всей своей отработанности оказалась непригодной там, где уж недостаточно одной вековой мудрости, — в быстро меняющихся условиях, в особенности на беспокойной и многообразной суше. Животные воды и воздуха, стихий сравнительно однородных, в общем ограничились инстинктами, а на суше пришлось перейти от наследственного опыта к личному, от жестких безусловных рефлексов к благоприобретенным и подвижным условным рефлексам. И сложилась четвертая система управления
4. Условно-рефлекторная (личный опыт, привычки, чувства).
Казалось бы, велика ли разница: свой опыт пли родительский? А для накопления личного опыта потребовался громадный и сложнейший новый орган — мозг вместо нервных узелков. Ведь в этом случае необходимо умение видеть обстановку: не температуру, не вибрацию, не свет, а всю картину в целом, скажем удачной или неудачной охоты. И нужна память, образная память, чтобы запечатлеть эту картину, узнать ее в следующий раз. И нужен критерий для оценки своего поведения: что такое хорошо и что такое плохо? И тут оказался недостаточным старинный дарвиновский принцип: приспособленные выживают, неприспособленные гибнут. Нельзя ученику-самоучке рубить голову за каждую ошибку. Так он не успеет выучиться ничему.
И природа сконструировала особый критерий для отбора навыков: полезное приятно, вредное неприятно. Ошибка отныне наказывалась болью, а не смертью.
Как у дрессировщиков.
Боль и удовольствие понадобилось запоминать тоже.
Система эта отрабатывалась в природе очень долго — от червей до млекопитающих, получилась сложной, по принесла свои плоды. Это видно по коэффициенту выживаемости. Чтобы сохранить свой род, нужно оставить хотя бы двух живых потомков. Ради этих двух дерево рассыпает миллионы семечек, муха кладет миллионы яичек, рыба — миллионы икринок. У зверей же за всю жизнь рождаются самое большее десятки детенышей. От миллионов к десяткам! Вот какой выигрыш дает личный опыт и забота о потомстве.
Но даже у великолепной, столь долго изобретавшейся и приятной в сущности системы личных привычек выявились свои недостатки.
Система оказалась эгоистичной. Ведь личный опыт приобретен для себя лично. А виду полезно, чтобы он был передан потомству.
И оказалась близорукой. Приятно — больно — это ощущение минуты. А для длительного существования очень полезно было бы мелкие желания сегодняшнего дня подчинять завтрашним нуждам.