Страница 62 из 173
— Серко! Серко! Серко! — отчаянно закричал Жора, замахал руками и побежал вниз.
А лошади шли споро, не останавливались, видно было, как блестели их тугие мокрые от пота ляжки. И Жора понял, что, если сейчас не догонит их, никто из отряда не выберется по этой щели между двумя стенами пламени.
Он настиг лошадей, когда они были у самого огня, и, забежав вперед, попытался поймать Серко. Тот шарахнулся в сторону, и Жора упал прямо под ноги второй лошади. Падая, он успел схватить ее за гриву, повиснуть.
А за Серко уходил ленивый конь, по кличке Адам. Жора взнуздал пойманную лошадь, взобрался на круп и, нахлестывая ее недоуздками, поскакал за уходящими. Очки у него запотели, а он все никак не мог понять, почему так плохо видно, и думал, что это от дыма.
Кобыла Соня, на которой он сидел, была неповоротливой, не слушалась повода. Жора кружил вокруг Адама и все продолжал звать Серко, а тот уходил и равнодушно кивал головой. Самый умный конь в отряде…
Тогда, зверея, ударил Жора каблуками по брюху Сони. Кобыла шарахнулась, и он коснулся потной ладонью Адама. Тот замедлил шаги. Жора впился в гриву, наворачивая жесткий волос на кулаки.
Когда он оглянулся, Серко был уже далеко. Подлая лошадь скакала навстречу огню: только сейчас Жора увидел, что в дымной стене пожара, как трещина, извивается зеленый ложок и Серко с развевающейся гривой мчится прямо туда и догнать его уже нельзя.
Жора оскалил зубы, рванул Адама за повод и поскакал к лагерю. Теперь впереди и сзади был дым, слева — река, а справа — бесконечная тайга. Огонь двигался в ту сторону, и уходить было некуда.
Очень ясно понял все это Жора, и вдруг ему показалось, что на всей земле он остался совсем один.
Он оглянулся. Исчез Серко, и не было больше спасительного прохода, от ужаса зашевелились на голове волосы.
И тут Жора вспомнил о Назарове и поверил только в него, как в бога. Только начальник мог теперь спасти и его, и весь отряд. Жора стал нахлестывать лошадей.
Соня неслась галопом, а Адам, отставая, рвал повод и больно дергал руку. Густел дым, першило в горле.
Соня сама свернула на тропу, и с вершины сопки стал виден лагерь. Огонь, что шел с верховьев, был уже совсем рядом и кольцом охватывал суетившихся вокруг темных свертков маленьких людей.
И Жора закричал зло и отчаянно:
— И-и-их!..
И совсем распластался на Сониной спине.
Потом он увидел, как побежали к реке люди и пламя взметнулось над елью, с сучка которой он полчаса назад снял недоуздки.
Лошадь скакала к лагерю, а там уже вставало белое густое облако.
Сквозь дым и огонь увидел Жора две тени. Одна гнулась к земле, и что-то черное стояло перед нею, вторая, тонкая и маленькая, тянула первую за плечо и махала рукой в сторону реки. А звуков совсем не было слышно, только с сочным чавканьем и хрустом взрывались снизу пучками огня кусты и деревья.
Горящая ветка упала на голову лошади. Соня встала на дыбы, но Жора все-таки усидел на ней и, выворачивая шею, увидел, как приподнялась от земли большая горбатая тень и сильно, обеими руками, толкнула маленькую в грудь. Та упала и покатилась по земле. Женский голос кричал что-то бессвязное.
Пласты дыма вдруг раздвинулись, как занавес, и Жора рассмотрел большую тень. Человек снова сидел на корточках у черного ящика и, закрыв лицо ладонями, качался из стороны в сторону.
Жора рванул повод, хотел подскакать к нему, но рухнула поперек пути пылающая ель, и Соня, совсем как дрессированная лошадь на ипподроме, растянув тело, прыгнула сквозь искры. И, падая, Жора увидел, как валятся красные деревья на тех двоих. И тут он понял, что большая тень — это Валерка, а маленькая — Нина.
Он катился вниз, сквозь кусты, закрыв глаза руками, чтобы их не выхлестнуло. Он застрял в черемухе, а когда попытался подняться, то увидел, что рядом, ерзая на спине и раскинув ноги, колотилась головой о землю Соня с розово-зеленым вспоротым брюхом.
Мимо протрусил на лошади высокий человек, плотно прижимая к бокам локти. Жора, цепляя чудом уцелевшие очки, признал Назарова и разглядел Адама.
Конь стоял в кустах, ноздри у него дрожали.
Жора хотел крикнуть, но из горла вырвался только сдавленный хрип. А Назаров метнулся к Адаму, и бешено зацокали в дыму по камням русла копыта коня.
Жора встал. На груди дымилась штормовка. Он очень спокойно похлопал ладонями себя по груди и, всхлипнув, полез вверх по обрыву, щурясь на желтое, нестерпимо яркое пламя.
Саша мотала головой и терла глаза. Липкие, едкие слезы жгли щеки. А когда она отрывала от лица ладони и ничего не могла рассмотреть, ей казалось, что и глаз больше нет, а есть только глубокие, болючие раны. Тогда она начинала тихонько подвывать низким, совсем волчьим голосом и ломилась сквозь кусты, раздвигая их твердым, выпуклым животом. Искры падали на шею, жалили руки.
Запнувшись, Саша упала ничком и уже не смогла подняться. Тогда, вытянув руки, она поползла вперед, с трудом волоча по земле тяжелое тело.
Неведомая сила толкала ее вперед, и Саша косила ослепшими от дыма глазами.
Кончиками пальцев она вдруг почувствовала мокрый песок и, потянувшись всем телом, ткнулась лицом в воду. На секунду боль в глазах стала невыносимой. Она открыла рот в крике и захлебнулась ледяной водой.
Боль вдруг прошла, и она увидела: серебряные тени проносились у самых губ и сворачивались в вихри струйки песка на дне. Не поднимая лица, она еще дальше вползла в воду и перевернулась на спину.
Дым волокло над самой рекой. Сильный ветер летел с верховьев, мял его и дыбил, рвал в клочья. Черное с желтым вставало в просветах.
Ей снова стало очень страшно, как в ту минуту, когда она впервые увидела огонь. Были беспорядок и паника. Сворачивали лагерь, кричали, матерились. И она была в те минуты, как все, только вдруг просочилось и вытеснило все одно желание — выжить, уцелеть, спастись. Голова стала ясной, взгляд цепким. Она больше не металась. Руки обрели привычную ловкость. В один миг она представила себе весь путь, пройденный за лето: и реку, и повороты звериной тропы, и приметные камни.
Валерка развернул рацию в стороне у трухлявой валежины и стонал, стоя на коленях: «Дымка, Дымка, Дымка! Я Туман, я Туман, я Туман!..»
А Саша была в мыслях уже далеко и смотрела на всех пустыми глазами. Была еще в груди настороженная, пугающая тишина, как в большой пустой квартире. Отчего это, она не знала. Становилось не по себе. Но и это прошло, когда кто-то закричал, что внизу по реке тоже горит.
Тогда она лихорадочно подумала, что уходить было надо вдвоем с сильным человеком. И Саша вспомнила про Валерку. Она подбежала к нему и толкнула в спину.
— Брось… Давай сматываться.
Дуга с черными бляхами охватывала Валеркину голову, закрывала уши.
— Подожди, Саш…
— Ты дурак?! Да?! — сказала она и мелко задрожала.
Валерка замахал руками.
— Я, может, докричусь. — И он стал бодать головой наплывающий дым и сквозь кашель бубнить: «Прием…Прием… Прием…»
А куда мог докричаться Валерка? Было только половина первого, и до выхода в эфир оставался еще час. И радист на базе, наверное, или спал, или читал что-нибудь занимательное.
— Валерка, — сказала Саша, чихая, — бросай все. Своя шкура дороже. Пока трос натянут, пока лодка там…
Валерка, не переставая, звал «Дымку» и сутулил плечи над рацией. Саша ударила его в плечо. Он не обернулся.
И тогда пробормотала Саша свирепо сквозь зубы:
— Пропадай, еловый корень…
И, оглядываясь, стала пятиться, приседая, пританцовывая и спотыкаясь.
Харитон грозил ей кулаком и искал кого-то растерянными, плачущими глазами. Саша вдруг заметила, что нет Назарова. Оттого и суетились бестолково люди, не знали, что делать. А надо было, не теряя ни секунды, уходить к реке. Огонь стремительно шел по верхушкам елей, хрустел и чавкал кустами. Дым накрывал лагерь.
И Харитон, сжав кулаки, вдруг закричал: