Страница 54 из 173
Жилища утконосов — это настоящие кротиные норы. Живут они по берегам рек и ручьев, вход в норы устраивают на уровне воды, а в тех местах, где в паводок он поднимается, вход делается немного выше. В норах целый лабиринт ходов, а в глубине имеется специальное расширенное помещение для высиживания яиц. В этот период самка впадает в такое сонное состояние, что ее можно брать в руки, не опасаясь разбудить. Детеныши вскармливаются первое время только материнским молоком, но у самки отсутствуют соски, и приходится высасывать его прямо через шкурку матери.
Утконосы питаются исключительно обитателями австралийских рек, илистыми червями или креветками. Интересно, что при погружении в воду глаза и уши у них автоматически закрываются, и, чтобы поймать добычу, порой очень проворную, им приходится полагаться только на обоняние.
Утконосы ведут образ жизни скорее ночной, чем дневной, и мне не представилось случая, выпадавшего на долю очень немногих австралийцев, понаблюдать за их жизнью в естественных условиях. Но мне не повезло и с животными, находящимися на попечении Пинчеса.
Вскоре после моего приезда к директору заповедника явился один американский кинорежиссер с просьбой разрешить ему съемку утконоса. Господин Пинчес разрешил американцу снять старшего из двух, что были у них под наблюдением. Это животное прожило уже семнадцать лет в неволе. Сам Пинчес выкормил его когда-то из соски. В заповеднике чрезвычайно дорожили этим животным. Именно на нем была проведена большая часть научных наблюдений по изучению утконосов. Он содержался в утконоснике, который изобрел известный австралийский натуралист Дэвид Флей. Это небольшое причудливое деревянное сооружение, подбитое сухой травой, оказалось точной копией норы утконоса. Из этой «норы» был устроен выход в небольшой водоем с проточной водой, куда утконос отправлялся за пищей, обычной в естественных условиях»— червями и живыми рачками.
По окончании съемки служитель поместил животное в утконосник, а на другой день его обнаружили мертвым! Слишком ли его измучили, перекормили ли во время съемок, или, может быть, сторож слишком плотно прикрыл выход из норы и утконос не смог ночью выйти в воду? Причина гибели животного осталась невыясненной, но пресса расценила этот факт чуть не как национальную катастрофу и уделила ему много места.
Мне же произвести здесь съемку утконоса так и не пришлось. В заповеднике была еще самка, молодое, совершенно неприрученное животное, но Пинчес, опасаясь потерять и ее, не захотел рисковать последним оставшимся у него орниторинкусом.
Сразу же после гибели утконоса директор вместе со своим персоналом принялся искать новое животное, и я в течение недели помогал им. На окрестных реках мы устроили заграждения при помощи очень сложной системы рыболовных вершей. Мы проводили бессонные ночи, волновались, опасаясь утопить животное, но все наши старания оказались тщетными, хотя вблизи было очень много нор. Утконосы чрезвычайно осторожные животные.
После этого я вынужден был воспользоваться гораздо более прозаической, на мой взгляд, возможностью и сделал съемку в Мельбурнском зоопарке. Там без всяких оговорок предоставили в мое распоряжение великолепного самца, и мне удалось заснять это изумительное животное во всех подробностях, включая его отравленную шпору. У самок такой шпоры нет. Она предназначена для самозащиты животного, которому суждено еще долгие годы возбуждать любопытство людей.
Живой магнитофон
В сорока километрах от Мельбурна простирается гористый массив, покрытый довольно густыми лесами. Туда мы и направились на поиски птицы-лиры, получившей широкую известность благодаря почтовым маркам и фотографиям, обошедшим весь свет. Поднявшись в горы по дороге, проходившей среди садов, виноградников и средиземноморской растительности, неожиданной на такой высоте, мы наконец углубились в строевой лес, состоявший почти исключительно из елей и эвкалиптов довольно внушительных размеров.
Мы выбрали для лагеря один из rest area (так называют в Австралии места, расчищенные от кустарников и подлеска, чтобы туристы не подожгли лес, разводя костры) и сразу же отправились на поиски. Как только мы вступили под сень лесных гигантов, я понял, что работа предстоит нелегкая. Стояла сильная жара, в лесу комары буквально кишели, и было так сумрачно, что казалось бесполезным снимать на цветную пленку. Но, невзирая на это, все одиннадцать Маюзье храбро углубились в чащу, условившись, что тот, кто заметит птицу первым, легким свистом подаст сигнал Луи и мне, так как только у нас двоих были камеры.
Туристы, которых мы встретили, заверили нас, что в этой части леса есть самки и несколько редких самцов, что их хорошо видно издалека, но снимать этих птиц трудно из-за их необычайной подвижности.
Я шел, обливаясь потом, с камерой наготове, и, к счастью, через каких-нибудь полчаса наши поиски закончились удачей. Моя жена, наш «старший загонщик», сообщила, что обнаружила двух самок. Луи тоже предупредили об этом, и тут началась сумасшедшая гонка. Мы бросились в указанном направлении, чтобы поскорее увидеть эти очаровательные создания, не задерживающиеся и трех секунд на одном месте.
Птица-лира кормится на земле и за день в поисках корма вышагивает целые километры. Быстрым движением дан она разгребает землю и, обнаружив добычу, еще более быстрым ударом клюва схватывает ее. Величиной она с небольшую курицу. Хвост у самки такой же, как у фазана, и носит она его скромно, без излишнего кокетства. Самка, конечно, интересовала меня, но гораздо меньше, чем самец, обладатель знаменитого хвоста. У него совсем другая осанка, очень величественная.
Когда мы покончили со съемкой самок, в лесу вдруг начался концерт. Раздался свист, затем последовала какая-то неразборчивая болтовня, и мы двинулись в том направлении, откуда неслись эти звуки, в уверенности, что самец где-то неподалеку. Вскоре мы увидели его. Своим внешним видом он действительно производит сильное впечатление. Большой хвост из великолепных перьев не кажется тяжелым для этой небольшой птицы, а наоборот, он как бы обязывает ее к особенно изящной походке. Можно сказать, что если самка в ее скромном оперении одета по-спортивному, то самец как бы наряжен в вечерний туалет. Перья его хвоста, не обладая такой же яркостью, как павлиньи, невероятно легки и исключительно грациозно изогнуты в форме лиры.
Мне не удалось установить, откуда происходит название этой птицы. Одни утверждают, что так назвали ее за необыкновенный дар звукоподражания, другие считают, что за форму хвоста самца. По-видимому, верно и то и другое. Пение этих птиц, как самцов, так и самок, — это довольно точное воспроизведение всех звуков и шумов леса. Вслед за мелодиями сороки[9] вы можете услышать взрывы хохота кокабурры, собачий лай, скрип пилы или стук топоров: все, что хоть раз услышат эти птицы, они уже не забывают.
Запечатлеть на пленке самца оказалось не так-то просто. Увы, он все время поворачивался боком ко мне, и я никак не мог снять его сзади, несмотря на все хитрые маневры. Наконец съемка закончена. Но предстояла еще не менее сложная операция — записать пение птицы-лиры. Хотя мой портативный аппарат для звукозаписи весит всего несколько килограммов, на ходу им пользоваться не очень удобно, потому что приходится таскать его на шее. Луи взял аппарат, я микрофон, и, связанные друг с другом проводом, мы снова отправились в поход. На этот раз Франсуа выследил самку. На беду, она оказалась особенно пугливой и, по-видимому, не имела никакого желания петь. Мы терпеливо дожидались, когда она соблаговолит наконец запеть, неотступно следуя за нею.
Порой мы теряли ее из виду, но каждый раз нам удавалось ее настичь.
Прошло около часа, а она все еще продолжала идти молча. Наконец счастье улыбнулось нам. Вскочив на пень, она вдруг начала ворковать. Это было так неожиданно, что, застигнутые врасплох, мы даже не успели «схватить» первые звуки. Мы замерли в пяти метрах от нашей «артистки», боясь шелохнуться, чтобы не хрустнула ветка или не заскрипел под ногами какой-нибудь лист. Злющие комары, пользуясь нашей неподвижностью, беспощадно набросились на нас. В болтовне птицы-лиры мы сумели различить многие звуки, зная ее «репертуар» заранее, но вместе с тем слышались и какие-то незнакомые голоса, которые, я думаю, принадлежали гостям этого большого леса: попугаям, певчим дроздам и т. п. Мы ушли с наступлением полной темноты, а птица-лира все еще продолжала петь…