Страница 44 из 173
Желудок требовал пищи и погнал Белогрудого на промысел. Чаща и сугробы снега, сохранившиеся еще в теневых местах, хорошо скрывали его.
Высоко поднялась луна, ярче засветили звезды. Наступила глухая ночь. На голубоватую от лунного света лужайку выскочил на кормежку заяц. Тряхнув ушами, он замер березовым столбиком. Черные глаза со страхом осматривают окрестность, уши прядут. Они ловят шорохи ночи. На краю лужайки дыбится сучьями поваленная ветром осина. Вкусна ее горьковатая кора, сочны ветки. Ныряющими прыжками заяц направился к ней. Еще прыжок, еще один, и заяц присел, поводя ушами-ложками. Треснула от холода лиственница, оборвалось заячье сердце, дрогнули, засеменили ноги. Миг — и быстрой тенью соболь упал на зайца. Косой заметался, по-детски заверещал, нарушая ночную тишь. В смертельном испуге он метался по поляне, падал на спину, пытаясь сбросить с себя страшного седока. Но тот словно прирос к заячьей шее.
Белогрудый все сильнее стискивал челюсти, и вот он почувствовал вкус теплой крови, устало замер. И только через некоторое время послышалось чмоканье и хищное поуркивание соболя. Насытившись, Белогрудый долго катался по снегу, терся грудкой, очищая липкую кровь со своей красивой шубки.
Путь к человеку
Прежде чем пуститься в длинный путь, Белогрудый, словно для разминки, попрыгал на одном месте, пружиня отвыкшие от ходьбы ноги.
После удачной охоты на зайца Белогрудый двое суток не мог ничего добыть. Тетерева и куропатки, что-то бормоча, днем отсиживались на деревьях, а на ночь там же устраивались на своих насестах. Это не то что зимой, когда мороз вынуждал их забираться под снег и добывать птиц было куда легче.
Сколько Белогрудый ни бегал, он нигде не встречал следов своих сородичей. Соболь почувствовал себя осиротевшим в этом большом незнакомом ему мире. Да и лес тут был какой-то реденький, низкий. Белогрудый встречал много следов других зверей: лося, оленя, росомахи, волка.
Соболь пошел по следу лисицы, который привел его к поляне, окруженной со всех сторон высокими елями. Снег был плотно прибит и окрашен кровью. На поляне валялись голова, крылья и внутренности ворона. Белогрудый понял: надо быть в этом лесу осторожным, он здесь не один хищник. Соболь часто встречал следы, очень похожие на его собственные. Один из них оказался совсем свежим, и Белогрудый пустился по нему. Пробежав немного, он увидел нору, из которой слышалось злое шипение. Там сидел кровожадный хищник-колонок. Колонок и соболь враги. Они питаются одними и теми же кормами. Может быть, одинаковые вкусы и вызывают у них вражду, и эти разные звери никак не могут ужиться на одном участке. Колонков здесь было куда больше, чем на родине Белогрудого.
Неизвестность пугала Белогрудого. Он уже начал привыкать к клетке, жить на всем готовом. Сейчас в нем шла борьба: остаться ему в лесу или вернуться к человеку, возле которого сытно и совсем безопасно.
Как-то раз, когда Белогрудого мучил неумолимый голод, оп внезапно почувствовал запах жареного мяса, точно такого же, каким иногда кормили его в пути люди. Запах привел его к дверям избушки. Белогрудый заглянул в окно, обежал зимовье и, не найдя лазейки, взобрался на крышу. Здесь он влез в широкое отверстие трубы, дышавшей теплом, и плюхнулся в горячую золу. Фыркнув, соболь отряхнулся. В избушке было тихо и тепло. Ее хозяин — лесоруб спал крепким сном. Белогрудый сразу почуял человека и прижался к полу, но голод оказался сильнее страха. Вскочив на стол, соболь подобрал хлебные крошки.
Загремела сорвавшаяся с полки кастрюля. Человек вскочил и, отыскав спички, потянулся к свече. В дальнем углу, под нарами, он увидел пару мерцающих глаз. Зверек смотрел на человека с опаской, но доверчиво. Он лежал неподвижно. Но каждый нерв его был напряжен, сердце билось часто и сильно. Белогрудый не отрывал глаз от человека, пока тот прилаживал к палке мешок.
Лесоруб осторожно сзади завел свой сачок и ловко накрыл им Белогрудого. Как только соболь попал в мешок, он стал отчаянно кусать и царапать его.
Лесоруб завязал мешок, положил его на пол и задумался. Что за зверь? Ни колонок, ни кошка. Соболь? Но откуда он мог попасть в эти места? Ведь соболи здесь не водятся. Как же с ним поступить? Тюкнуть по башке или принести в сельпо живым? Долго думал лесоруб и все же решил пока оставить зверька в живых. Уж очень он ему понравился. Не зверь, а картинка.
Утром лесоруб пошел в село. За плечами в мешке он нес Белогрудого. Соболю было душно. Он начал царапаться, кусаться, яростно урчать и фыркать. Лесорубу пришлось голову соболя высунуть из мешка, плотно обхватив его краями шею зверя. Но и это оказалось не лучше. Выбрав подходящий момент, Белогрудый куснул человека зубами за спину. От неожиданности лесоруб выронил из рук мешок.
— Если еще цапнешь, я тебя так стукну об лесину, и ноги протянешь, — сердито произнес он.
Потом уже с большими предосторожностями снова закинул мешок за спину.
К вечеру лесоруб увидел таежный тракт, а чуть в стороне — селение и облегченно вздохнул.
Снова клетка
Бывают же такие совпадения! На следующий день в поселок, куда лесоруб принес Белогрудого, приехал обоз с соболями. С теми соболями-путешественниками, которых охоттехник Коля вез в глубь якутской тайги, чтобы выпустить на волю.
Лесоруб с рук на руки передал Коле Белогрудого. У Коли от радости перехватило дыхание. Он был готов расцеловать и лесоруба, и соболя. Лесоруб, смущенно улыбаясь, сказал охоттехнику:
— Дело у тебя, парень, государственное, каждый зверь на учете, а я его, грешным делом, принял за приблудного.
Так Белогрудый вновь был водворен в клетку.
…По утрам над влажными низинами клубится парок, среди кочек сверкают первые проталины, а местами рядом с сугробами проклюнулись подснежники. На зорях квохчут куропатки, тихо бормочут тетерева и глухари. Молодеет суровый лес, раздвигаются синеющие дали. В непролазной чащобе выводит из берлоги своих косолапых детенышей бурая медведица. Вначале она будет водить их возле берлоги, приучая к лесной жизни, и, только когда совсем сойдет снег, семейство медведей покинет зимнюю квартиру.
Жадно обнюхивая оголенную землю, бродят по лесу матерые медведи. Голодные, потеряв за зиму по пуду жира, они не прочь напасть на своих сородичей, которые еще нежатся в берлогах.
Старательно расчищает прошлогоднее логово хищная волчица. Изготовив лежанку, она подолгу обогревает своим телом место для ожидаемых волчат.
В осиновых рощах, по долинам речек пасутся лоси, отъедаются косули. Наевшись сочных веток, зайцы целыми днями греются на солнышке.
Все были довольны наступлением весны, и только соболи-невольники с тоской смотрели на пробуждение природы. В последние дни Коля вез своих зверей очень медленно: снег местами сошел, и олени с трудом тянули по земле отяжелевшие нарты. И все же обоз неуклонно приближался к тому лесу, где намечено было выпустить соболей, — к самому сердцу Якутии.
Проделки Белогрудого
Сумерки, полумрак — любимое время для хищников. Осторожно подкрадывается темная ночь. Тихо. Дремлет в палатке Коля, но не спят соболи. Для них в природе день — для сна, ночь — для охоты. Опьяняющий запах леса, ночные звуки не дают покоя Белогрудому, и он мечется по клетке, которая кажется ему сегодня особенно тесной. Его манят дали задремавшей тайги. А тут еще, как нарочно, совсем рядом, словно поддразнивая соболя, беспокойно шуршит мышь, кричат в гнезде молодые клесты.
Белогрудому недоставало ежедневной охоты за дичью. Ему хотелось опять услышать хлопанье крыльев вспугнутых им глухарей, тревожное цвирканье кедровки, ощущать в зубах предсмертное подрагивание мышки. И соболю страстно захотелось на свободу. Но как вырваться из неволи? Надо искать лазейку.
Верхняя и боковая дощатые стенки клетки были для прочности изнутри обшиты проволочной сеткой. В одной из них проделали два круглых отверстия для корма, но очень маленькие — едва просунешь лапу. Однако четвертая боковая стенка была из проволочной сетки. На нее-то Белогрудый и обратил внимание. Он уцепился зубами за тронутую ржавчиной проволоку, мотнул головой и рванул что было силы. Одна из ячеек сделалась шире. Потянул еще. Проволока заметно разошлась, образовалось отверстие, в которое Белогрудый высунул голову. Соболь навалился, и отверстие сделалось еще шире.