Страница 41 из 173
Покончив с соперником, Белогрудый поскакал к соболюшке. Она встретила его, игриво виляя хвостом. Белогрудый, хоть и бодрился перед соболюшкой, чувствовал себя очень плохо. Раны, полученные в бою, давали о себе знать. Его потянуло к целебному источнику, он инстинктивно понимал, что это поможет его ранам затянуться. Сильно болело плечо. Минутами глаза застилала какая-то серая пелена, и Белогрудый останавливался, боясь наскочить на дерево. Войдя в ручей, он медленно пошел против течения. Чистая ключевая вода с примесью минеральных веществ действовала как целебный бальзам. Выйдя на берег, Белогрудый почувствовал себя гораздо лучше, хотя плечо еще саднило.
Пробыл он с соболюшкой всего несколько дней. Усталые, еще как следует не отдохнувшие после трудной зимы, они разошлись, чтобы вновь встретиться летом, когда будет обилие корма. Тогда заботы о пище уже не станут беспокоить, и они полностью отдадутся своим играм.
Погоня
Над рваной кромкой хвойного леса расплывался рассвет. Свернувшись в пушистый темно-коричневый ком, Белогрудый дремал. В круглое отверстие дупла виднелся кусочек бледного неба. Утренний озорной ветерок пробежал по вершинам деревьев и донес до соболя запах какой-то живности. Белогрудый поморгал, облизнулся, потер лапками сероватую мордочку и, потянувшись, легко выбрался из дупла. На снежной пороше появился его размашистый след: две пары косо отпечатанных ямок. Легким галопом соболь бежал мимо кустов и деревьев. Он страстно хотел свежего, сочащегося горячей кровью мяса.
Миновав склон оврага, хищник обнюхал место, где совсем недавно кормились синицы, клевала шишку-паданку кедровка. Но все это были проворные существа: как только станешь к ним подкрадываться, они «фрр-р» — и на дерево.
Белогрудый заглядывал под корни поваленных ветром деревьев, под снежную навись у кочек. Почуяв шорох мыши, он изгибался, прыгал в сторону, прислушивался, склонял голову набок. И, припадая на передние лапы, часто-часто орудовал ими, окутываясь снежной пылью. А потом снова прислушивался, прыгал на шорох, но все безуспешно. Недовольно фыркнув, соболь бежал дальше.
Когда первый луч апрельского солнца скользнул по синеватому снегу, от ночных убежищ куропаток потянулись наб-роды следов-крестиков. Соболь втянул подвижными ноздрями воздух, насторожил полукруглые пластинки ушей. Далеко впереди в кустах белыми комьями мелькали убегающие куропатки. Они почти сливались со снегом, и только черные глаза да клювы выдавали их. Укрываясь в ложбинах, Белогрудый кинулся наперерез. Минута — и он уже лежит, полу зарывшись в снег. Смекалка? Нет, это инстинкт толкает зверя на выдумки. А куропатки все бегут и, как бы ленясь перелетать бугры и поваленные деревья, огибают их. Заманчиво висит на кусте смородины гроздь мерзлых ягод. На поиски этих ягод да еще березовых сережек спозаранку и отправились белые куропатки. Соболь нетерпеливо вильнул хвостом, уронив ком снега. Почуяв опасность, передняя куропатка попыталась взлететь. Поздно! Соболь, чуть откачнувшись, пулей кинулся на нее.
Куропатка оказалась хорошо упитанной, а мясо ее очень нежным. Такой еды Белогрудый давно не пробовал. Через несколько минут на снегу остались лишь рассыпанные перья, припудренные инеем.
Вдруг ветер донес до Белогрудого какой-то новый запах. Пахло не мышами, не бурундуком и не птицей. Эти запахи не вызывали у него ни страха, ни злобы.
Белогрудого разбирало любопытство, и все же он не решался двинуться дальше. Громкий крик кедровки, тревожное цоканье белки на дереве — все это означало сигнал тревоги. Белогрудый, вытянув шею и положив передние лапы на камень, продолжал стоять у самого края уступа невысокой скалы. Непрестанно оглядываясь, напружинив хвост, он терпеливо выжидал, чтобы определить, откуда грозит ему опасность. Через несколько минут из распадка донеслись голоса людей и совсем близко послышалось свистящее дыхание собаки. Соболь быстро побежал наутек. Метровыми прыжками он ловко перемахивал через валежины, крепко отталкиваясь своими сильными ногами, словно обутыми в смолисто-черные чулки. Гибко пружинило его темно-коричневое туловище с черной полосой на спине. Изматывая собаку в чаще и буреломах, соболь бежал к речке Бузугде, надеясь там в зарослях стланика найти спасение. А сзади по следу соболя, жадно хватая ртом морозный воздух, неотступно бежала собака.
По следу
Два охотника с раннего утра искали этот след. Они обследовали крутые склоны сопок и горные ключи, скрытые темным густым ельником, куда редко заглядывало солнце, забирались даже в стланиковые заросли. Но следов соболя нигде не было.
Одному из охотников, Коле Кылтасову, недавно окончившему техникум звероводства, особенно не терпелось обнаружить этого зверя. Ему всюду чудилась стремительная тень соболя. Молодой охоттехник думал только о соболе, искал только этого красавца — жемчужину сибирских лесов. Иногда, увидев парные следы, цепочкой протянувшиеся на пороше, юноша кричал: «Соболь!» — и звал своего напарника опытного охотника-промысловика Тимофея Ферапонтовича Бородулина. Тот неторопливо рассматривал отпечатки лап и каждый раз разочаровывал Колю:
— Да ведь это же крупный колонок прошел. Видишь, лапки у него узкие, а у соболя след крупнее, и ставит он ноги не так, а вот этак!
Старик снимал рукавицы и двумя пальцами тыкал в снег.
— У него и нарыск хлеще, чем у колонка, — добавлял Тимофей Ферапонтович.
Но вот наконец-то свежохонький след соболя. Ради этого охотники и добирались сюда, где соболи жили до глубокой старости: редкий смельчак охотник забредал в эти края.
Коле нравилось преследовать соболя на лыжах. Это была честная охота, без всякой хитрости и обмана, не то что, например, расставлять ловушки. Смертельно испуганный, Белогрудый петлял в непролазной чащобе, прыгал по скалам, все дальше и дальше уводя за собой собаку. Ее лапы часто пробивали тонкий наст, она проваливалась в снег и скулила от досады.
Только часа через четыре охотники услышали, что из лесной котловины доносится отрывистый лай собаки. Они прибавили шагу. Зашуршали по жесткому снегу их широкие лыжи. В одном месте след соболя исчез, словно зверек вдруг поднялся на небо. Собака здесь усердно разгребала снег, стараясь подрыться под корни упавшего кедра. Но Белогрудый обманул собаку: выбрался с противоположной стороны завала и, нырнув в снег, удрал. Однако след-предатель остался, и собака снова пустилась в погоню.
Лес притих, будто ожидая, чем кончится эта охота. Сибирская лайка продолжала гнать зверя молча. Только иногда, почуяв близость соболя, она отрывисто лаяла вдогонку.
Над тайгой, чуть не задевая вершины деревьев, поплыли облака. Тимофей Ферапонтович с опаской посмотрел на небо и подумал, что, если пойдет снег, не взять сегодня соболя.
Устали люди, устал и зверь. Он все чаще нырял в снег, забирался в темноту лесной поросли, крутыми поворотами старался сбить собаку со следа, выбегая на заячьи тропы и прыгая по ним. Он аккуратно ставил свои лапки в ямки заячьего следа.
— Ишь как он кружит, значит, устал, на хитрость пошел, это нам на руку, — заметил Тимофей Ферапонтович.
А Белогрудого уже покидали последние силы. Расстояние между ним и собакой быстро сокращалось. Было ясно, что соболь должен вот-вот оплошать. И это случилось. На открытом месте Белогрудый повернул назад, намереваясь выйти на обратный след, и едва не попал в зубы собаке. Совсем рядом услышал жуткий пронзительный лай, от которого дрожь пробежала у него по спине. Смертельная опасность вынудила Белогрудого броситься в перелесок, и это было его ошибкой.
Собака наседала. Кровью налиты глаза соболя, разлетается под лапками снег, колечками пара дышит широко открытый рот, в ушах свистит ветер. Белогрудый подбежал к одинокому кедру, стоявшему посреди поляны. Цепко ухватившись за шероховатую кору, зверек черной лентой взметнулся вверх. У самого хвоста щелкнули зубы собаки. Сделав гигантский прыжок, она попыталась схватить ускользающую добычу.